Иван Кондарев - Эмилиян Станев

Если раньше у Манола только возникали сомнения насчет успеха съезда, то теперь эти сомнения превратились в уверенность. Еще позавчера, согласившись войти в список едущих в Тырново, Манол решил использовать поездку, чтобы встретиться там с некими братьями Гайдовыми. У братьев была паровая мельница, и Манол хотел узнать у них кое-что относительно машин и, главное, посмотреть, как эта мельница выглядит. Съезду он не придавал особого значения. Удастся он — Манол примет в нем участие, нет — займется своими делами. Пусть все вокруг думают, что он едет на съезд, никто не станет утверждать, что он отказался принять участие в борьбе с дружбашами. И если даже в последнюю минуту кто-нибудь заметит, что Манол Джупунов исчез, — наплевать. Со свойственной ему бесцеремонностью и высокомерием Манол меньше всего беспокоился о том, что могут о нем сказать люди.

«Ну и шваль же собралась», — подумал он, оглядывая проезжающих мимо, и вся эта суета показалась ему смешной. По выезде из города повозки поехали медленней, и Манол начал их догонять. Зрелище, которое открылось его глазам, было отнюдь не внушительным. По горнооряховскому шоссе тянулась окутанная пылью вереница телег и повозок — около пятидесяти — с двумя пролетками впереди. В мягком свете сентябрьского дня уныло звучало нестройное пение, знамена обвисли, люди ехали без всякого воодушевления. Окрестные холмы, такие знакомые и близкие, казалось, оцепенели от удивления, взирая на этот необычный караван.

На повороте пыль отнесло в сторону и Манол поравнялся с последней повозкой. В ней сидели трое: крупный мужчина с рябым лицом, куривший сигарету, какой-то интеллигентного вида человек лет тридцати в канотье и пожилой медник, правивший лошадьми. Первый был когда-то секретарем в околийском управлении. Звали его Топалов.

— Ну, как тебе все это нравится, бай Манол? — подал он голос. — Не понаставят ли нам синяков да шишек, а? Говорят, на съезде без крови не обойдется.

— Видела бабка сон, да молчит о нем, — ответил Манол.

— Так-то оно так, но если из каждого города приедет столько же, дружбаши нас в ложке воды утопят. Говорят, в Тырнове оранжевой гвардии тысяч десять собралось…

Манол засмеялся.

— Остается только, чтобы нам намяли бока. Вот когда коммунисты поиздеваются над нами! Слышали, как они насмехались? Один мне говорит: «Когда две собаки дерутся из-за кости, она достается третьей». Мы вот будем драться с дружбашами, а они власть захватят.

— Когда рак свистнет! — отозвался медник.

— А ты это ловко придумал — верхом… На коне и удрать легче, — сказал молодой.

Манол сделал вид, что не слышал насмешки.

— Эй, погоди, что это там кричит бай Гуцов? — обратился Топалов к меднику. — Видишь, панамой машет.

— Петь велит. Кошка подыхает, а все о мышах думает.

— Черт тебя побери, чего деморализацию разводишь! Хватит языком трепать! — разозлился Топалов.

Стоя в пролетке, Куцов действительно размахивал шляпой. В ближайшей повозке запели песню Миларова «В ясном свете месяца блестит солдатский штык».[97]

Манол понял, что на крутом подъеме он может всех обогнать, и пришпорил коня. Тяжелый наган, взятый им на всякий случай, запрыгал на боку под старым пиджаком. Конь охотно прибавил шагу. Манол махал рукой, приветствуя знакомых. Никола Хаджидраганов что-то крикнул ему вслед. Манол увидел, как сияет чорбаджийский сынок — роль политического вождя ему определенно нравилась. «Балда!» — с презрением подумал Манол, торопясь преодолеть подъем. Он решил оставить всех позади. Если его будут догонять, он свернет на мельницу, лишь бы не въезжать в Миндю вместе со всеми.

Расчет Манола оправдался. После крутого поворота повозки отстали. Манол проскакал мимо мельницы и оказался намного впереди всех. Теперь можно было не бояться, что его догонят. Около половины шестого он был уже в селе. На площади перед корчмой и общиной толпились крестьяне.

«Выпью стакан лимонада и, может, разузнаю, что делаете я в Тырнове», — решил Манол и подъехал к корчме. Крестьяне молча смотрели на нега Манол поздоровался. Никто не ответил. Все с мрачным видом разглядывали его, однако посторонились и пропустили к дверям.

— Джупун, ты куда? Уж не с блокарями ли в Тырново? — спросил пожилой крестьянин, подавая ему руку.

— Еду на виноградник. А что там, в Тырново?

— Завтра узнаем. Ты, значит, не с ними?

— Видишь — еду по своим делам.

— Кто тебя знает, ты ведь тоже из шкуродеров. Все вы, городские, одним миром мазаны.

— Советую тебе туда не ездить, — сказал корчмарь.

— У меня в Тырнове товар, надо бы забрать.

— Тут весь мир наизнанку выворачивается, а ты — товар… Подожди, пока кончится съезд, — сказал корчмарь, торопясь наполнить вином кувшин и успокаивая крестьян, нетерпеливо стучавших по столам. Мальчишка-прислужник беспрерывно сновал взад-вперед. Корчма была полна.

— Царвул их кормит, а они против царвула голос подымают) — кричал какой-то крестьянин, вызывающе поглядывая на Манола.

Манол с видом человека, целиком поглощенного собственными делами, притворился, что ничего не слышит. Выпив лимонаду, он расплатился и поспешил уйти до того, как повозки с блокарями въедут в село.

Виноградники были недалеко, и полчаса спустя он уже ехал по пыльному проселку мимо первых сторожек. Вокруг не было ни души. «Не хватает только, чтобы батрак смылся куда-нибудь», — подумал Манол. Этот батрак постоянно жил на винограднике и совсем одичал. Сирота, он работал у Джупуновых за одни харчи. Умел варить отличную ракию из виноградных выжимок и хорошо смотрел за виноградником, но в последнее время что — то озлобился, особенно с тех пор, как Костадин побил его за кражу, совершенную им у соседей. Манол вез батраку еду, бутылку рак ни, табак и старый пиджак, чтобы задобрить его и заставить позабыть побои.

Достигнув середины холма, где были самые хорошие виноградники, он услышал оживленный говор со стороны домика Абрашевых и понял, что главные блокари, уехавшие из города, находятся там.

Манол свернул на пустырь, поросший бурьяном и подорожником, и подъехал прямо к своему домику.

Это было старое строение с большим навесом, двумя комнатами и просторным погребом. Дверь была открыта. Под стрехой жужжали осы.

Манол осадил коня и крикнул. Никто не отозвался. Он вошел в дом. Грязная постель батрака стояла неубранной, черга, которой тот укрывался, скомкана. На подоконнике валялись корки заплесневевшего хлеба, банка из-под ваксы, пустые пакеты от табака, свечные огарки, обгоревшие спички. В углу стояли топор и допотопное ружье с латунной скобой на прикладе. Стены комнаты были грязны, обшарпаны, пол покрыт толстым слоем мусора. Тяжело пахло давно не стиранной одеждой, мышиным пометом и дымом.

— Ну что за скотина! — произнес Манол, выходя.

Расседлав коня, он пустил его пастись и пошел на виноградник. Высокие, уже кое-где желтеющие лозы были увешаны гроздьями. «Руманщина» сладко пахла ладаном, тяжелые ягоды старых сортов — «резекии» и «ворона» — чернели среди поредевшей листвы. Оглядывая свои владения, Манол почувствовал, что на душе у него стало легче. Он сорвал несколько гроздей, вернулся в дом, вытащил из дорожного мешка сухую домашнюю колбасу, очистил ее и стал с аппетитом жевать ароматное мясо и мягкий хлеб. Закусив, он напился воды, тонкой струйкой бьющей из маленького родничка. Родничок тоже был изрядно загрязнен, и Манол снова рассердился. Он вычистил грязь, углубил сток и, мысленно ругая батрака последними словами, отпер вторую комнату и чулан, чтобы посмотреть, в каком состоянии находится котел для варки ракии. Ему все казалось, что батрак может продать медный змеевик на лом.

«Верно, полез к Абрашевым за жратвой да выпивкой», — подумал он, услышав голос соседа, окликнувшего батрака по имени.

Манол вытряхнул покрывало с постели, стоявшей во второй комнате, открыл ставни и проветрил помещение. Отовсюду доносились голоса только что прибывших блокарей. Каждый шел сначала посмотреть свои владения, а затем отправлялся к Абрашеву, на винограднике которого становилось все более шумно.

Солнце опустилось за поросшие лесом холмы, покрыв их голубоватой тенью. Вечер был тихий и теплый. Звенели цикады, тревожно щебетали дрозды, резко вскрикивали сойки. Приехавшие шумели все громче. Манол убрал дорожные мешки, запер комнату и тоже пошел к Абрашеву.

Отцы города, прибывшие еще утром, привезли с собой множество цыплят, вяленого и свежего мяса, домашних колбас и овощей. Ужинать собрались в трех соседних с абрашевским домишках, а потом те, у кого были свои сторожки, собирались ночевать у себя, а те, у кого не было, могли взять постели и спать под открытым небом.

Во дворе Абрашевых горел костер. Под большим вязом расстелили черги, поставили скамьи.