Маска Ктулху - Август Дерлет

Меня это все порядком удивило, хотя если разобраться — разве профессор не имеет права хранить молчание, если считает это нужным? И все же что-то здесь было не так, и после всего прочитанного у меня остался неприятный осадок. Выходило так, что я попал в очень и очень запутанную историю. По-видимому, репутация доктора Шрусбери носила довольно разноречивый характер, и, хотя до сих пор ни один человек не пытался в чем-либо его обвинить, я почувствовал, как во мне начинает расти недоверие.

Когда я вернулся в дом на Кервен-стрит, профессор сидел в своем кабинете, с величайшей осторожностью занимаясь каким-то свертком, лежавшим перед ним на столе. Как только я вошел, он небрежным жестом забрал у меня переписанную страницу и сразу дал мне следующее задание: когда я отправлюсь по магазинам, помимо продуктов купить еще кое-какие нужные ему вещи. Взглянув на список, я изумился — профессору требовались химические вещества, необходимые для получения нитроглицерина; это да еще бережность, с которой он обращался со своим свертком, говорили о том, что сфера интересов профессора могла оказаться значительно шире, чем я предполагал.

— Да-да, все правильно, это мне и нужно. Значит, я не ошибся, — бормотал профессор, внимательно изучая переписанную страницу и время от времени произнося некоторые слова вслух; надо сказать, что человек, который читает, не снимая черных очков, вызывает у меня некоторую нервозность. Через несколько секунд профессор положил листок на стол. — Сегодня я лягу спать пораньше; если хотите, можете работать в кабинете или можете тоже лечь спать. Если же вам хочется прогуляться…

— Нет, не хочется.

— Прошу ни при каких обстоятельствах не беспокоить меня до утра.

В сумерках мы с профессором сели за скромный ужин, сразу после которого он поднялся к себе, забрав не только сверток со стола, но и графин со своим золотистым медом. Я подумал, что с его стороны невежливо не предложить мне хотя бы глоток этого чудесного напитка, однако сказать об этом вслух не решился. Впрочем, раздумывать об этом было некогда — меня ожидала уйма работы, так что в кабинете я провел всю первую половину ночи.

Было, наверное, около полуночи, когда я услышал, что за окном поднялся сильный ветер; громко захлопали ставни. Еще когда я возвращался из университетской библиотеки, на горизонте появилось большое кучевое облако; видимо, оно и принесло с собой порывистый ветер и дождь. Хлопающие ставни действовали мне на нервы, поэтому я встал и решил их закрыть. Кроме того, пора было заканчивать работу и ложиться спать.

Я спустился на первый этаж, но там окна и ставни, как выяснилось, были плотно закрыты; видимо, хлопало окно на втором этаже, и я отправился наверх. В моей комнате все было в порядке, в других тоже — оставалась лишь спальня профессора Шрусбери. Я поколебался, но потом решил, что хлопающее окно может скорее повредить сну профессора, нежели мое появление, и тихонько приоткрыл дверь в его комнату, оставив лишь тоненькую полоску света из коридора. Окно и в самом деле было открыто, и в комнату залетали порывы ветра, принося с собой струи дождя. Я закрепил ставни и прикрыл оконную раму, оставив небольшую щель. Повернувшись, чтобы уйти, я невольно бросил взгляд на постель и не увидел профессора. Удивленный, я пересек комнату и полностью распахнул дверь для лучшего освещения; профессор лежал наискось, так, словно только что повалился на кровать — причем в одежде. Видимо, он куда-то выходил, но куда, зачем? Не успел я об этом подумать, как в голову пришли другие мысли: все это время я работал в библиотеке; как мог профессор ходить по дому, не производя ни звука? Как мог старик выйти из дома так тихо, что я этого не заметил?

Я предавался размышлениям, как вдруг заметил графин с медом и рюмку, которые доктор Шрусбери принес в свою комнату. Подойдя к столу, я внимательно взглянул на рюмку — из нее явно пили. На дне еще оставалось несколько капель золотистой жидкости, которые я, недолго думая, опрокинул себе в рот, сразу почувствовав обжигающий вкус напитка. После этого я быстро вышел из комнаты, решив, что завтра не стану задавать доктору никаких вопросов, поскольку не мое это дело.

Я все еще гадал о причинах такого поведения профессора, когда случилось еще одно странное происшествие. Я уже говорил, что в доме на Кервен-стрит царила атмосфера какого-то страха, даже ужаса; не успел я улечься в постель, как остро почувствовал присутствие зловещей ауры; мне начало казаться, что дом со всех сторон окружен призраками, они были повсюду, но больше всего их было с той стороны дома, которая выходила на болотистый берег Мискатоника; однако это было только начало — внезапно на меня навалилось ощущение чего-то еще более странного и жуткого. Думаю, у меня начались слуховые галлюцинации — столь странные звуки могли звучать только в моем подсознании, ибо не могло быть рационального объяснения тому, что я услышал, уже засыпая. Сначала послышался звук шагов — не по дорожке, ведущей к дому, не в самом доме и не под окнами, нет, кто-то шагал, скользя и спотыкаясь, по камням или горной тропе; я слышал, как из-под его ног катились вниз мелкие камешки, а один раз где-то внизу раздался громкий всплеск. Сколько длились эти звуки, я не помню; я уже собрался уснуть, как вдруг дом содрогнулся от ужасного грохота, и я, мгновенно проснувшись, сел на постели. За первым грохочущим ударом последовали новые, я слышал оглушительные взрывы, грохот падающих каменных глыб, шелест осыпающейся гальки, и вдруг раздался резкий крик: «Слишком мало! Слишком мало!»

Нет, то была не галлюцинация; я был полностью уверен, что это не сон и не бред. Я встал, прошел в ванную и выпил стакан воды. Затем снова лег в постель, собираясь уснуть; вдруг раздался вой, прерываемый пронзительным свистом, и чей-то голос начал нараспев произносить слова, которые я уже слышал в первом сне: «Йа! Йа! Хастур кф’айак ’вулгтмм, вугтлаглн, вулгтмм! Ай! Ай! Хастур!» Затем послышался громкий шелест, словно захлопали огромные крылья, и наступила тишина, полная, абсолютная тишина; больше ничто не нарушало моего покоя, кроме обычных звуков ночного Аркхема.

Сказать, что я был встревожен, значит ничего не сказать. Я был потрясен — но даже в состоянии необычной сонливости вспомнил про мед доктора Шрусбери, ведь именно после него я начал видеть странные сны; теперь же, когда я выпил всего несколько капель, моя чувствительность усилилась сверх всех естественных границ! Сначала я нисколько не сомневался в этом «объяснении», что сразу пришло мне в голову; затем, немного подумав, пришел к выводу, что оно неверно с научной точки зрения. Насколько близко я подошел к разгадке тайны, я узнал лишь спустя несколько недель, а в ту ночь я открыл только одно свойство золотистого меда — служить сильнейшим снотворным.