Крупская - Людмила Кунецкая

Отметив, что нэп дает почву для уклонов в партии, съезд предупредил, что решительная борьба будет идти против тех, кто попытается нарушить единство партии, сбить ее с ленинского пути.

Съезд возложил на партию главную ответственность за хозяйственную работу, и, что было особенно важно, съезд подчеркнул правильность и незыблемость ленинской линии по вопросу о монополии внешней торговли.

Надежда Константиновна и Мария Ильинична, возвращаясь со съезда, пытались передавать лишь хорошие новости. Хотя по напряженному взгляду Владимира Ильича, по его нетерпеливому вопросу "что?", которым он их встречал, они видели, что он о многом догадывается, догадывается о той борьбе, которая идет на съезде, о новом выступлении Троцкого.

Постепенно силы возвращались к Владимиру Ильичу, и в мае Ульяновы переехали в Горки. Надежда Константиновна мужественно борется за здоровье, за жизнь Владимира Ильича. Изучив специальное пособие, она занимается с ним восстановлением речи, помогает ему учиться писать левой рукой.

Ее нагрузка в Наркомпросе, как всегда, велика. И Надежда Константиновна встает как можно раньше, чтобы успеть сделать все необходимое до того, как проснется Владимир Ильич.

В конце мая в Москве проходил II Всероссийский съезд по ликвидации неграмотности, на котором Крупская выступила с докладом "Место ликвидации безграмотности в политпросветработе".

В болезни Владимира Ильича были свои приливы и отливы. И Надежда Константиновна живет мыслью о его выздоровлении.

В июле, отвечая Луначарскому на его письмо и подарок — только что вышедшую из печати его книгу "Проблемы народного образования", Надежда Константиновна пишет:

"Дорогой Анатолий Васильевич!

Я все собиралась звонить Вам, но сейчас я вся ушла в домашние дела и все время у меня занято. За последние две недели выздоровление Владимира Ильича пошло на улучшение, и теперь такая стадия, когда явился большой спрос на меня. Доктора находят, что выздоровление идет очень быстро, и то, что достигается неделями и месяцами, достигнуто, например, в последнюю неделю. Я к числу оптимистов не принадлежу, но, конечно, и я скажу, что улучшение идет. Дорогой Анатолий Васильевич, я была очень тронута присланной Вами книжкой Ваших статей, Вашим добрым отношением, хотя оценка моих сил там и не соответствует действительности".

А дальше все ее письмо заполнено деловыми советами.

Какое бы письмо Надежды Константиновны за 1923 год мы ни взяли, в каждом неизменно будут строки о Владимире Ильиче.

Особенно трогательными и откровенными были письма Надежды Константиновны к дочерям Инессы Арманд — Варе и Инне. До конца жизни Крупская будет очень дружна с ними, с ними, так хорошо знавшими и любившими Владимира Ильича, она будет охотно говорить о нем, вспоминать его. А сейчас она пишет из Горок Варе: "Не знаю, что писать. У нас дела ничего себе, хотя временами кажется, что только обманываешь себя. Во всяком случае, все движется гораздо медленнее, чем хотелось бы. Конечно, там видно будет… Ездим за грибами в далекий лес на автомобиле, читаем газетки. Сестер отменили окончательно. Доктора сведены до минимума. Живем ничего себе, по существу, если бы не думать, и то стараюсь этим делом как можно меньше заниматься".[51]

В тот же день — 13 сентября — она пишет отдельное письмо Инне Арманд, жившей тогда в Германии: "Получила ли ты письмо с карточкой В. У нас поправка продолжается, хотя все это идет чертовски медленно. У В. выдержка громадная, старается скрыть от всех, как ему тяжело. Вообще, как далеко пойдет поправка — никто сказать не может, может и полное восстановление быть. Приходится одно — запастись терпеньем. Ездим в далекий лес на автомобиле, читаем газетки, по саду ездим…".[52]

"Надо запастись терпеньем. — Надежда Константиновна как-то сказала это и Владимиру Ильичу. — Будем рассматривать болезнь как тюремное заключение". В комнате в это время находилась медицинская сестра. Услышав слова Надежды Константиновны, она возмущенно развела руками: "Зачем так говорить, какая это тюрьма". Но Владимир Ильич понял и улыбнулся: надо переносить болезнь как тюрьму, как временное и насильственное отстранение от работы. И крепиться.

Он очень внимательно сам просматривал все газеты, требовал, чтобы от него не скрывали новостей, расспрашивал о друзьях. "Слушал Владимир Ильич очень внимательно, задавая иногда вопросы, — пишет Крупская. — Газета облегчала отгадывание вопросов Владимира Ильича. Отгадывать было возможно потому, что, когда жизнь прожита вместе, знаешь, что какие ассоциации у человека вызывает. Говоришь, например, о Калмыковой и знаешь, что вопросительная интонация слова "что" после этого означает вопрос о Потресове, о его теперешней политической позиции. Так сложилась у нас своеобразная возможность разговаривать".

Понятно, почему с Надеждой Константиновной хотел он быть в эти трудные дни. Ей ничего не надо было объяснять, повторять дважды.

Только раз в неделю, после обеда, ездила Крупская в город. И вот 18 октября они с Владимиром Ильичей подошли к машине. Она думала, что он провожает ее, но Ленин решительно сел рядом с Гилем и махнул рукой — "поехали". Уже несколько раз шла речь о поездке в Москву, хотя врачи и родные убеждали Владимира Ильича не делать этого. Сейчас спорить было бесполезно. Лицо его было непреклонно. Надежда Константиновна вдруг ясно поняла его состояние — смелый и мужественный, он отдает отчет в тяжести своей болезни, едет прощаться с Москвой. Они проехали по улицам и площадям города, по Кремлю, медленно прошел Владимир Ильич по комнатам квартиры, просил оставить его одного в рабочем кабинете. Потом вместе они отобрали в библиотеке несколько книг. На другой день вернулись в Горки…

Читают по утрам свежие газеты, просматривают журналы, иногда Надежда Константиновна читает Владимиру Ильичу вслух повести, романы, стихи. Когда Владимир Ильич отдыхал, Крупская писала свои статьи по самым различным проблемам, стараясь оперативно решать текущие наркомпросовские дела… Ничем она не показывает, как тяжело даются ей спокойствие, внешняя уравновешенность, оптимизм.

Но иногда даже эту мужественную женщину охватывало отчаяние, и как стон выливается письмо к Инне Арманд (28 октября 1923 года):

"…Сейчас у нас осень, парк опустел, стало в нем скучно. Летом народ толкался, теперь никого нет, и В. тоскует здорово, особенно на прогулках. Каждый день какое-нибудь у него завоевание, но все завоевания микроскопические, и все как-то продолжает висеть между жизнью и смертью. Врачи говорят — все данные, что выздоровеет…"[53]