Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 2 - Георг Борн

Граф Джирдженти, родственник Франциско де Ассизи, был, как и он, невзрачен и ничтожен, инфанта Мария, подобно королеве, — прекрасна.

Хотя Изабелла, как помнит читатель, и сказала во время обручения в Филипповом зале в Мадриде, что этот союз совершается по желанию инфанты, а не с политической целью, но под этим заявлением скрывалась надежда, что граф Джирдженти получит неаполитанский трон после отречения экс-короля Франца. Это и побудило гордую и честолюбивую инфанту отдать руку графу Джирдженти, когда инфант Альфонс стал ее соперником на испанский престол, и отвергнуть Рамиро, хотя она была слишком похожа на свою мать, чтобы забыть навсегда графа Теба.

Молодые супруги провели медовый месяц в приятных развлечениях, путешествуя по югу Испании, и затем решили посетить Париж и Тюильри.

У графа Джирдженти был случай убедиться, что Мария любила графа Теба, может быть, еще сильнее, чем прежде, и что она поехала в Париж в надежде встретить его там. Долгие разговоры о Рамиро, в которые она пускалась с доном Олоцагой, только укрепили подозрения ревнивого мужа. Он не очень удачно пытался скрыть свою ревность, приветливо улыбаясь в парижском дворе, где их принимали чрезвычайно любезно.

Граф Джирдженти скоро заметил, что не только дон Олоцага, но и его сын пользуются влиянием в Тюильри. Он также узнал, что Рамиро должен был сопровождать герцогиню де ла Торре на Канарские острова, и тогда, мучимый ревностью, стал лелеять надежду погубить соперника при первом удобном случае. Граф послал доверенных слуг, которые должны были сообщить ему о времени возвращения и местопребывании графа Теба, чтобы ему, хорошо знавшему, какой гнев обрушит королева не только на герцогиню, но и на ее провожатого, успеть принять необходимые меры.

Один из этих слуг в тот самый день, когда королева покинула Эскуриал, а Новаличес оставил пост коменданта Мадрида, чтобы отправиться с войском к югу, прислал графу Джирдженти по телеграфу такое важное известие, что тот, горя желанием любой ценой погубить соперника, решил тотчас же отправиться в Испанию. Кроме всего прочего, его влекло на родину жены надежда обрести там сторонников, чтобы ему или инфанте Марии удалось овладеть короной вместо маленького принца Астурийского. Общая черта всех Бурбонов — расчет на слабость своих братьев и сестер и стремление при первой возможности занять их места. Они вытесняли друг друга без угрызений совести, теша себя мыслью, что каждый из них приберег для черного дня достаточное состояние.

Разлука с супругой, которую он оставил в Париже, была для графа тем легче, что он намеревался принять под свое командование полк, как это делали многочисленные родственники королевы.

Граф Джирдженти отправился в Испанию вскоре после того, как с удовлетворением убедился, что Олоцага отозван со своего поста и заменен Моном, который без промедления выехал из Парижа с королевским двором в Биарриц, а оттуда в Сан-Себастьян.

Прощание инфанты не было особенно трогательным, так как она не испытывала никаких чувств к своему супругу; она любила одного графа Теба, которого так легкомысленно оттолкнула от себя. Хотя признание в этой мучительной любви, ставшей справедливым наказанием для нее, ни разу не сорвалось с ее уст, муж все-таки знал о ней.

Пока блестящий придворный штат следовал за королевой в Сан-Себастьян и в мрачной столице распространялись слухи о восстании, Новаличес, оставив пост коменданта, готовился взять главное командование армии. Как бы предчувствуя размах восстания и силу мятежников, он собрал десятитысячный корпус и приказал ему растянуться вправо и влево от Аранхуеса, надеясь таким образом располагать силой, достаточной для усмирения мятежа.

В Мадриде внимательно следили за полками в казармах, не подозревая, что генерал Эскаланте втайне готовил войска, чтобы выступить по сигналу из Кадиса.

Никто не знал ничего определенного, потому что хитрый Гонсалес Браво, чувствуя, что истекают последние часы его власти, запретил частные депеши и все известия попадали в руки Кабинета, который сообщал только то, что считал для себя выгодным.

Гонсалес Браво, подобно своим друзьям, уже заблаговременно обратил все свое имущество в звонкую монету, и так хорошо позаботился о себе, что не только передал значительное состояние в руки почтенных отцов святого Викентия, но и отправил еще большую часть за границу. Он с азартом, достойным лучшей цели, запасался необходимыми деньгами и через маркиза Саламанку перевез их во Францию.

Теперь он мог спокойно предоставить дела их естественному течению, тем более, что после первых известий о возвращении изгнанных генералов наступило молчание, и министр уже думал, что дело заглохло в самом зачатке.

Однако маркиза Новаличеса не обмануло это странное спокойствие. Он собирался до наступления ночи прибыть в Аранхуес, чтобы, соединив там войска, пройти дальше к югу.

В комендантском доме в Мадриде чувствовалось большое оживление. В окнах верхнего этажа было светло, как днем. Маркиз Новаличес, высокий сильный мужчина, с мужественной осанкой, густой черной бородой и темными проницательными глазами, только что получил последние донесения из полков и приступил к обсуждению с начальником главного штаба положения дел на юге.

Рядом, перелистывая маленький атлас, который Новаличес хотел взять с собой, стоял Гонсалес Браво, только что передавший все комендантские дела преемнику маркиза.

Из приемной, где собрались офицеры всех войск для сопровождения генерала Новаличеса, вышел адъютант.

Снаружи слышен был шум, доносившийся и в комнаты. Происходила суматоха, неизбежная при всяком отъезде, и тем более понятная в такое смутное время.

— Что там еще такое? — вскричал Новаличес, увидев адъютанта.

— Какой-то иностранец желает во что бы то ни стало немедленно переговорить с вами, господин маркиз.

— Иностранец? Я не люблю подобных таинственностей, особенно сегодня. Отошлите его прочь.

Адъютант удалился, но через несколько минут возвратился назад.

— Иностранец не уходит и клянется, что ему нужно сообщить маркизу важное известие, он почти в отчаянии.

— Пусть войдет!

Гонсалес Браво собрался уйти, но Новаличес удержал его, попросив быть свидетелем разговора и удалив остальных офицеров.

Иностранец вошел. Судя по его нетерпеливым движениям, вошедший очень торопился — он откинул длинный черный плащ и немного приподнял низко надвинутую на лоб шляпу.

Гонсалес Браво, стоя в стороне, бросил на вошедшего любопытный подозрительный взгляд, но вдруг на бледном лице министра выразился испуг, как будто его поразило в незнакомце какое-то сходство.