Ведьма княгини - Симона Вилар

— Теперь у нас осталась единственная возможность победить Ольгу. Надо напугать ее войска сильнее, чем мертвой ратью, сделать так, чтобы русичи ушли отсюда… бежали.

Он посмотрел на своих волхвов, увидел в их глазах догадку и испуг, но продолжил:

— Трехглава будем поднимать. Того, кто спит под землей, под горючим камнем.

— Нет!

Они сказали это в один голос. Тут же, перебивая друг друга, стали говорить, что змей-трехглав уложен в вечный сон очень древним и страшным заклятием, что если разбудить его и даже направить на врага… все одно темное страшилище будет уничтожать все, что увидит. Темную силу легче оживить, чем потом усмирить. А от них и так целые роды отказались, готовы и власть Киева признать, но только бы опять не вымирать среди нелюдей.

— Да и не можем мы вот так втроем решать, что делать, — настаивал Пущ, даже борода его дрожала от сдерживаемого гнева. — Подобное только сходка всех волхвов решает. Слышишь, Маланич, — всех!

— Ты еще напомни, что надо было на совете волхвов решать, отдавать или не отдавать Мала в жертву! — зло осклабился Маланич. — Но мы уже это сделали. И теперь… В нас сейчас силы чародейской воды, Чернобог нам поможет в заклинаниях, Морена не станет удерживать заклятия из подземного царства. И если Трехглав вылетит на свободу… русичи побегут. А там… Там мы с милостью Морены и Чернобога сумеем утихомирить их безумное порождение, змея трехголового.

Все же Маланичу пришлось долго убеждать соратников. И в том, что не могут они созывать иных волхвов, ибо те сейчас ворожат, поднимая мертвых, и ворожбу ту нельзя останавливать. И в том, что им надо поторопиться, пока Шелот еще может носить облик древлянского князя, а древляне ничего не заподозрили и верят им. А что, если он однажды не совладает и обернется сам собой? Древляне им гибели князя не простят. И что тогда делать? Скрываться и бежать, бросив свой народ, и молить о защите от своих ту же Ольгу с ее Свенельдом? Они уже пытались с ними замириться. Об этом лучше всего помнит курган Игоря, щедро политый жертвенной кровью лучших древлянских мужей. Выкупила Ольга своего Игоря у Морены, призвала сюда Перуна с его молниями. И теперь даже всех сил древлянских кудесников не хватает, чтобы удерживать колдовство. А русичи с каждой своей победой набирают силу. Их надо уничтожить, изгнать, напугать так, чтобы и само имя древлян замирало у них на устах, вселяя неимоверный ужас.

И уговорил-таки. Сели в круг три кудесника, взялись за руки, сплетя совместно амулеты темного чародейства, стали повторять за Маланичем древние заклятия… Такие древние, что и слов в них не было, даже звуков прежнего мира как будто не раздавалось, а словно грохот разносился, странно и жутко вырывавшийся из трех человеческих глоток, будто вода шипела, превращаясь в пар, стонало что-то нелюдское, обрушивались целые миры, острова уходили в бурлящие потоки воды, обвалы грохотали…

Бубнившие наверху заклинания волхвы вдруг замерли, ощутив, как будто ветер прошелся мимо них, разметав волосы, рванув амулеты. Кто-то из них попробовал привстать, но так и замер, привороженный к месту неким огромным заклинанием. Сидели, чувствуя это… ужасались…

Далеко в чащах, где из земли возвышался огромный монолит, произошло колебание. Земля содрогнулась от немыслимого толчка, качнулся гигантский каменный зуб, торчавший к темному небу, от него пошли по земле трещины.

И замерло все на миг, только окрестные леса согнулись, будто над ними пронесся невидимый ураган. И снова застыли. Но лишь на миг. Ибо гранитная глыба продолжала медленно и ощутимо раскачиваться, словно ей вдруг тесно стало и земле, словно снизу ее поднимало нечто исполинское.

По лицам трех волхвов стекал пот, их связанные шнурками со свисающими оберегами руки, казалось, жгут друг друга, из глоток выходил скрип и стон, как будто некая сила пыталась встать, но оседала под непомерной тяжестью.

В лесу гранитный монолит продолжал медленно подниматься, взрывая почву. Он рос к темному, окутанному тучами небу, вытягивался, увлекая за собой длинную каменистую гряду, какая все больше вспучивалась, отваливая теперь целые пласты земли, слежавшиеся за многие века, выворачивая с корнями мощные деревья, выгибая каменистую кряжистую спину горного хребта.

Далеко от этого места волхв Малкиня, лежавший в низкой полуземлянке, проснулся от того, что кто-то сильно и крепко его потряс. Вскинулся и увидел при свете лучины испуганное лицо Малфриды.

— Что, милая? Никак начинается у тебя?

Она не отвечала, лицо было бледное и влажное от пота.

— Чую… Где-то зло превеликое выпущено…

Она дышала нервно и быстро, озиралась, словно рассчитывала даже тут, в этой полуземлянке, увидеть нечто, напугавшее ее.

Но все вроде было тихо. Горит, роняя угольки в подставленную лохань, лучина, на полатях спят хозяева, прямо на полу улеглись те из дружинников, кому завтра с утра выступать в бой. Те, кто в дозоре, сейчас ведут свои схватки с нелюдью. Сегодня в ночную сечу их повел не кто иной, как Асмунд. А он христианин, при нем и ожившие мертвецы не так донимают — это все заметили. Даже Малкиня со всей его нелюбовью к вере в Иисуса Христа вынужден был признать, что порой от христиан есть польза. Мертвецы падают, едва выйдя на таких. А среди прибывшего подкрепления оказалось немало поклонников распятого Бога, и они, еще непуганые, смело выходили против оживших мертвецов. Правда, поутру все больше рассказывали, что движение в ночи хоть и замечают, однако мертвяки все больше остаются мертвяками. Жуть ощутима, а вот схватиться редко когда выходит. Да и то только у тех, кто креста не носит.

Так что, когда в ночь заступал Асмунд, можно было и отдохнуть. Об этом Малкиня и стал говорить Малфриде, успокаивал, но вдруг сам неожиданно осекся. Показалось ему или нет, но словно земля немного подрагивать начала, вон, с лучины сразу два уголька рухнули с шипением в подставленную воду, потом и сама лучина ни с того ни с сего вдруг сорвалась с поставца, зашипела в воде и погасла. Темно стало.

Малфрида поспешила наружу, споткнулась у порога о чье-то устало распростертое тело. Слышно было, как заругался сонно Претич — он, как и Малкиня, всегда держался поближе к Малфриде, объясняя всем, как важна ее безопасность. Но она уже выскочила наружу, Малкиня поспешил следом, окончательно разбудив Претича. Но на волхва Претич даже заругался:

— И чего вам неймется? Завтра нам опять в бой, а вы и отдохнуть не даете.

Снаружи в лицо ударило ветром. Порыв пронесся, словно жаром из печки обдало. И опять тишина. Ну мало ли, ну порыв ветра. И все же не в месяце желтне[105], когда уже по традиции люди избы мхом перед холодами утеплили, скотину уже пастись не пускают, дождь холодный сеет… Ну да у древлян в этом году он и так все время сеял. Сейчас его нет, зато веет жаром… вернее, повеяло и прошло. Откуда такая вдруг теплынь, что и в одной рубахе на дворе не холодно? И это уже на подходе дня угощения пращуров, Дедова праздника?[106]