Добрые друзья - Джон Пристли

Автобус поехал еще медленней, но тряска стала даже сильней, чем прежде. Дороги, по всей видимости, были узкие, извилистые и покатые, а мистер Дикенсон явно не получал удовольствия от поездки. Моросящий дождик стремительно превращался в ливень, и вскоре настроение испортилось и у пассажиров. Им не только отбило все бока: вскоре они начали ощущать на себе отдельные капли и струйки дождя: крыша оказалась не брезентовой, а матерчатой. Они обмотались шарфами, плащами, мрачно вцепились во все, за что можно было держаться, и стали уверять друг друга, что очень скоро они будут на месте. То были самые долгие восемь миль в их жизни.

Наконец автобус остановился, и Иниго, вновь выглянув наружу, доложил, что впереди стоят большие ворота, за которыми начинается подъездная дорога.

— Эт оно! — завопил мистер Дикенсон. — Касн-Холл! Довезти вас до самых дверей?

— Конечно! — хором крикнули артисты. Пусть подъедет как можно ближе! Они представили свое эффектное прибытие: большие двери усадьбы стоят нараспашку, двор залит светом, толпа слуг и деревенских взволнованно и нетерпеливо переговаривается. Пока автобус петлял по дорожке и все собирали инструменты, музыку и одежду, было единодушно решено, что сначала они непременно закусят и выпьют, а уж потом начнут выступление: на часах было восемь, они катастрофически опоздали и очень проголодались — все, кроме Джимми Нанна, который умирал от жажды. Наконец они высыпали на улицу, замерзшие, мокрые и побитые, с пустыми животами, но все еще в прекрасном расположении духа, восхищенные происходящим и готовые показать миссис Ходни лучшее ревю в ее жизни. Они вышли прямо под хлещущие струи ледяного дождя, какой бывает только на болотах, но и он их не расстроил, ведь прямо перед ними возвышались двери усадьбы.

Двери эти, однако, были заперты, и свет на первом этаже не горел, лишь тускло мерцали окна одной-двух спален наверху. Особняк был похож на неприветливую черную глыбу.

— Вас вроде ждут, — сказал мистер Дикенсон, неприятно хохотнув.

— Ждут, — с тревогой подтвердил Джимми, дергая дверной колокольчик.

— Наверное, этой частью имения почти не пользуются, а все приготовления идут сзади. Зайдем под крыльцо, дорогие, пока нам не откроют.

Джимми еще раздернул колокольчик, и наконец в нижних окнах замелькал неверный огонек свечи. Дверь приоткрылась на несколько дюймов, потом еще чуть-чуть.

— Что вам надо? — спросил голос.

— Поторопитесь, пожалуйста! — нетерпеливо воскликнул Джимми. — Мы разъездные комедианты, «Добрые друзья», приехали давать концерт.

На сей раз дверь отворилась полностью, но лишь затем, чтобы престарелый слуга мог изумленно их разглядеть.

— Что вам нужно? — переспросил он.

Джимми объяснил еще раз.

— Вы, верно, ошиблись адресом, — предположил слуга.

— Нет, не ошиблись! — крикнул мистер Дикенсон. — Это усадьба миссис Ходни, я точно знаю.

— Разумеется, — не стал отрицать слуга.

Джимми объяснил подробней, но слуга по-прежнему недоуменно глазел на артистов.

— Что ж, сегодня вам здесь делать нечего — да и не только сегодня, насколько я могу судить. Миссис Ходни очень плоха, очень. В четверг ее хватил удар, и она едва дышит. Мы вызвали врача, и он послал за сиделкой. Вот такие дела.

— Как же… — охнул Джимми.

— Погодите минутку, — сказал им слуга. Он притворил за собой дверь, и все услышали его удаляющиеся шаги.

Потом раздался предрекавший беду голос Артура:

— Ээ ии аа оо оо оу, оо и и ээ, оо.

— Ей-богу, Артур! — горько воскликнул мистер Дикенсон. — Ты прав.

— Если Артур издаст еще хоть один звук, — прошипела Сюзи, — я закричу, честное слово! Это невыносимо.

Дверь широко отворилась, и в них ударил яркий луч карманного фонарика.

— Я ничего не понимаю, — сказал очень сердитый голос из-за фонарика, — и не желаю понимать. У меня нет на вас времени. Миссис Ходни очень плохо, хуже не придумаешь. Едва ли она выкарабкается, но мы делаем все, что в наших силах. Будьте любезны, уезжайте — и как можно тише! Спокойной ночи. — Фонарик исчез; дверь быстро закрыли и заперли на несколько засовов.

— Вам спокойной ночи! — тихо воскликнул Джимми. — Счастья и долгих лет жизни! Отбой, мальчики и девочки. Концерт отменяется.

— Господи! — охнула Элси, выразив тем самым всеобщее мнение.

— Хочете сказать… — начал мистер Дикенсон, но Джимми сразу его перебил:

— Хочим сказать, что мы возвращаемся в Миддлфорд, и как можно скорей! Чем раньше вы заведете автобус, тем лучше.

— Пиво и мясо! — воскликнул мистер Дикенсон в экстазе беспощадной иронии. — Большой уютный камин! Хоссподи! Вас облапошили, а чрез вас и меня заодно.

— Ии оу оо оо ее оо оо, — гневно пробубнил Артур.

Больше всего его слова обидели мистера Джернингема.

— Э ну зэткнись! — рявкнул он.

— Хо, хо! С чего б ему затыкаться? — зловеще проговорил мистер Дикенсон. — Если два козла…

— Водитель, будьте любезны, заводите двигатель, — с поразительным достоинством сказало жалкое и промокшее насквозь существо. — И впредь не позволяйте себе при дамах произносить слово «козел» в этом значении. — Высказав водителю свое порицание, миссис Джо забралась в автобус, сняла промокшее манто, дважды чихнула и разрыдалась.

— При дамах! — фыркнул мистер Дикенсон. — Хос-поди!

Тут его постучали по плечу и отвели в сторонку.

— Войдите в мое положение, пожалуйста, — очень тихо и любезно проговорил Джо. — Я малый тихий и смирный, честное слово. Но мне жаль ту больную старушку, и я очень расстроен из-за отмены концерта. Кроме того, я страшно проголодался и вымок. С вами только что разговаривала моя жена. Так вот, если я услышу от вас еще одно слово — хотя бы одно, я с огромным удовольствием дам волю чувствам и отвинчу вашу глупую безобразную башку. — Говоря все это, Джо подходил все ближе и ближе, даже в темноте наводя ужас на своего собеседника. — Всего одно слово, и делу конец, — в высшей степени убедительно добавил Джо.

— Готовься, Артур, щас будем заводить, — выдавил мистер Дикенсон и ощупью принялся искать свое место.

Обратный путь был кошмарен. Он длился целую вечность, и автобус трижды останавливался: два раза из-за двигателя, а один раз мистер Дикенсон ошибся поворотом. Дождь не прекращался ни на минуту, и матерчатая крыша служила единственной цели: равномерно распределяла льющуюся сверху воду. Если по дороге к усадьбе пассажирам было просто тесно, то теперь они друг другу мешали. Каждый промок, продрог, оголодал и рычал на всех остальных, а все остальные, тоже промокшие, продрогшие и оголодавшие, рычали в ответ. Мистеру Мортону Митчему, который попытался вспомнить похожий случай из своей практики, тут же велели замолчать. Мистер Джернингем пожаловался, что насквозь вымок, и немедля узнал, что пара капель воды пойдет ему только на пользу. Элси заявила, что на сей раз точно покончила с треклятой сценой. Миссис Джо, рыдая, подчеркнула, что всегда стойко переносила превратности судьбы, но теперь жизнь ей не мила, ведь, рассчитывая на неожиданный приработок, она заказала для маленького Джорджа новый костюм, с ботиночками и всем прочим. Сюзи сказала Иниго, как ей жалко бедную миссис Ходни, которая недавно была так весела, а теперь умирает в мрачном пустом доме. Однако стоило Иниго ласково положить руку на ее ладонь, Сюзи с отвращением скинула ее, заявила, что та похожа на рыбину — такая же мокрая и холодная, — и попросила больше не глупить. Джимми Нанн время от времени постанывал, но за всю дорогу произнес только два слова. «Добрые друзья!» — зловеще воскликнул он и захихикал, после чего все разом умолкли и молчали еще очень долго.

Когда они наконец вернулись, Миддлфорд укладывался спать. В отчаянии и гневе они подсчитали свои шансы раздобыть еду, питье и горячую ванну в этот поздний воскресный час. Все квартирные хозяйки непременно взбесятся, если потревожить их перед отходом ко сну. Дрожа и подбирая полы одежды, больше похожей на мокрое месиво, они выбрались на улицу. Джимми жалобно сообщил, что вынужден собрать по пять шиллингов за проезд, и это стало для труппы последней каплей. Пока они рылись в карманах, наскребая деньги, Иниго ненадолго исчез, а потом появился вновь и сказал: «Не беспокойтесь, я заплатил. Рассчитаемся в другой раз. Пойдемте».

Наутро, когда они пришли на вокзал, чтобы сесть в проходящий одиннадцатичасовой поезд до Тьюсборо, виду всех был самый что ни на есть жалкий. Они глазели на бледные физиономии и красные носы друг друга, слушали чих и кашель, уныло беседовали об аспирине и хинине, зевали, дрожали и стенали. Миссис Джо и Элси схватили насморк, у Сюзи был жар, у Джерри Джернингема слезились глаза, Иниго охрип, а Джо едва мог пошевелиться и все твердил про ревматизм. Мортон Митчем и Джимми всегда выглядели весьма странно, а теперь представляли собой поистине печальное зрелище. Митчем походил на обвалившуюся желтую каланчу, а Джимми — вид у него и впрямь был крайне болезненный — на пришибленную горгулью. Какая несправедливость, говорили они друг другу, что выступать в Королевском театре придется в таком разобранном состоянии. Впрочем, они допускали, что полный и благодарный зал, вероятно, поможет им собраться с духом. «Какой бы бодной я ни быда, — причитала миссис Джо, шмыгая заложенным носом, — пубдика всегда бедя спасает. Дудшее средство от всех бодезней. Тьюсборо — хороший город, и мы сыграем на сдаву, вот увидите». Только эта тема и вывела всех из безвольного и дрожащего уныния.