Ангелочек. Дыхание утренней зари - Мари-Бернадетт Дюпюи

Новость Анжелину не обрадовала. Она отшатнулась от решетки и сказала Розетте:

– Мне очень жаль, но какое-то время тебе придется побыть одной, сестренка! Будь терпеливой!

– Иди, Анжелина! За меня не тревожься!

– Пошевеливайся! – прикрикнул на арестантку смотритель, который не мог думать ни о чем, кроме того, что происходило с женой. – И не пытайся меня одурачить! Все двери заперты на ключ, так что сбежать все равно не выйдет!

Вскоре Анжелина уже следовала за ним по центральному коридору. Идти так далеко, шаг за шагом, минута за минутой, было непривычно.

– У меня нет таких намерений, мсье! – сказала она смотрителю. – Скажите лучше, как себя чувствует ваша супруга? И как ее зовут? Я привыкла обращаться к пациентке по имени.

– Ее зовут Перетта[26]. И ей очень плохо. Кусает простыню, чтобы не выть от боли. Схватки начались на рассвете, а сейчас уже за полночь!

Они подошли к лестнице с каменными ступенями, на которых из-за влаги было легко поскользнуться. Фюльбер поднял лампу повыше.

«Однажды я снова выйду к свету, и это будет свобода! – подумала Анжелина. – Боже, какой это будет прекрасный день, когда рядом снова окажутся Луиджи и Анри, Жерсанда, Октавия, отец, Розетта! И как нам всем вместе будет хорошо, когда все забудется! И если мне никогда больше не позволят приблизиться к роженице… Что ж, я сама виновата, я это заслужила!»

Пройдя через две тяжелые, обитые железными гвоздями двери, они оказались в новом коридоре. Обоняние у Анжелины было тонкое, и она уловила ароматы кофе и куриного бульона. Где-то совсем близко закричала женщина.

Наконец смотритель ввел ее в комнату, служившую кухней и столовой. На полках вдоль стен разместились бутылки, тканевые мешочки и банки с провизией. Настоящая бакалейная лавка! С потолка свисали «бусы» из репчатого лука и лука-шалота, несколько колец колбасы и завернутый в полотенце окорок.

Яркий белый свет от болтавшейся под потолком лампы заставил арестантку прищуриться. По сравнению с подземельем тут было очень тепло и сухо.

– Снимай башмаки! – распорядился Фюльбер. – Я надену тебе железки! У меня есть те, что полегче, ноги тебе не поранят.

Анжелина подчинилась. Аппетитный запах и тепло от печки действовали на нее опьяняюще. Однако она быстро пришла в себя, едва увидев в соседней комнате жену смотрителя. Под спиной у роженицы была гора подушек, а рядом с кроватью стояла женщина – наверное, та самая, из квартала Сен-Валье. Конечно, пришлось подождать, пока смотритель не защелкнет у нее на щиколотках соединенные цепью грубые железные браслеты. Когда они вошли, Перетта спросила, запинаясь:

– Фюльбер, кто это?

– Повитуха Лубе, она училась в Тулузе. Я посоветовала вашему мужу сходить за ней, – пояснила повитуха из квартала Сен-Валье.

– Добрый вечер, мадам! – тихо поздоровалась Анжелина.

– Лубе? Та «делательница ангелов»? Ты совсем спятил, Фюльбер? Она и пальцем ко мне не прикоснется! Ни за что!

– Я и дьяволу позволю к тебе прикоснуться, Перетта, лишь бы он помог малышу выбраться из твоего нутра так, чтобы ты не сыграла в ящик!

В это время повитуха подошла к Анжелине, которая вздрагивала всякий раз, когда пациентка начинала стонать.

– Ребенок идет попкой, и он крупный! Дама очень сильная, и, если начнет противиться, я одна с ней не справлюсь. Что делать – не знаю…

«Ребенок идет попкой…» Эти три слова часто приводят акушерку в отчаяние. Такой тип предлежания плода чреват смертью не только плода, но и матери.

– Мне нужно осмотреть пациентку, чтобы точно знать, как расположился плод, – сказала Анжелина.

– Я хорошенько обмыла интимные места мадам Перетты.

– Это делает вам честь! Многие наши коллеги не уделяют должного внимания интимному туалету пациентки, хотя это очень важно, особенно если понадобится рассечь промежность. Так мы уменьшаем риск заражения.

Было видно, что волосы под платком у Анжелины грязные, платье у нее в пятнах, и все же своей правильной речью, решительным видом и ласковым взглядом фиалковых глаз она сумела внушить своей коллеге доверие. Что до супруги мсье Фюльбера, то она и думать забыла о вновь пришедшей. Снова начались схватки, и теперь ей было еще больнее, чем раньше. Она кричала, стонала и плакала.

– Больно! Я умру, так больно! – еле переводя дух, простонала Перетта. – И так с самого утра! Я больше не могу!

– Шейка матки не спешит раскрываться, – прошептала повитуха на ухо Анжелине. – Я пришла около пяти утра. Муж думал, она скоро родит, но, как видите… И, вдобавок ко всему, это ее первый ребенок.

Анжелина с тревогой подумала о малыше. Долгий родовой процесс мог его ослабить.

– Мадам, я должна вас осмотреть, – проговорила она громко. – Вам очень больно, однако, прошу вас, постарайтесь успокоиться!

Перетта, с трудом приподняв свои массивные телеса над подушками, замахала толстой ручкой и так выпучила глаза, словно узрела привидение:

– Фюльбер, выведи ее! Я ее не хочу! Фюльбер!

Ее муж, предусмотрительно удалившийся в кухню и потягивавший красное вино, прибежал на зов.

– Пускай повитуха Лубе делает свое дело, и точка! – прикрикнул он на жену, упирая волосатые кулаки в бока. – Выбирать не приходится!

– Послушайте меня, дорогая мадам, – зачастила повитуха из квартала Сен-Валье просительным тоном. – Ваш ребеночек идет попкой, и я ничего, ну ничего не могу с этим поделать!

– А она разве что-то может? – взвыла Перетта. – Господи, я точно умру! Ведите ко мне кюре, слышите? Фюльбер, иди за мсье кюре! Знал бы ты, как мне больно! Внутренности лопаются, спину ломит! Не могу больше, мой Фюльбер! Сил нет терпеть!

Анжелина между тем ощупывала живот роженицы, чтобы понять, как именно расположился плод в материнском чреве. Помочь супруге смотрителя благополучно разродиться – то был единственный способ заслужить расположение смотрителя. С этой мыслью она окинула взглядом телеса Перетты. Несчастная беспрерывно стонала, и лоб у нее был весь в поту. Вторая повитуха еще раз проверила состояние родовых путей. Поджав губы, она повернулась к Анжелине и проговорила мрачно:

– Никаких изменений. Нужно отправить мужа за священником.

– Нет! Роженице следует дышать глубоко и тужиться! – сказала на это Анжелина. – Если ребенок опустится ниже, я попытаюсь применить прием Морисо, нас обучали этому в Тулузе. Это знаменитый акушер времен Людовика XIV. В случаях заднего предлежания плода он придумал, как можно безопасно извлечь из лона головку ребенка[27]. Я могу попробовать! Мадам, прошу, послушайте меня! Вам нужно дышать ровно: глубокий продолжительный вдох, потом – глубокий продолжительный выдох, потом – потуга!