Ангелочек. Дыхание утренней зари - Мари-Бернадетт Дюпюи

– И, зная это, вы предпочли подчиниться правилам приличия и требованиям семьи? Отказаться от той, кого вы так любите?

– Я еще несовершеннолетний, и своих денег, кроме солдатского жалованья, весьма скудного, у меня нет. Розетте же наверняка придется выплачивать огромный штраф. Какое у нас двоих может быть будущее?

– Виктор, у вас есть час на беседу?

– Конечно. Мой отпуск кончится не скоро, но я решил уехать – быть подальше от мучительных разговоров, которые идут в доме с утра до вечера, с вечера и до утра!

– Прекрасно! Выпьем по стакану сидра! Я познакомлю вас с дядей моей супруги. Он человек разумный и может дать хороший совет.

В мануарии Лезажей, в тот же вечер

Клеманс Лезаж сидела с вязаньем возле застекленной двери, ведущей в сад. У ее ног устроилась ее дочка Надин. Девочка играла с фарфоровой куклой. Лучи заходящего солнца отбрасывали оранжеватые блики на занавеси и богатые гобелены на стенах гостиной.

– Мамочка, Бастьен сегодня вел себя плохо! Няня его наказала!

– Нужно говорить не «няня», а «мадемуазель Гортензия»! Ты уже большая девочка, поэтому старайся говорить, как взрослые.

– А Бастьен говорит «няня»…

– Бастьен еще маленький, дитя мое! А тебе позавчера исполнилось четыре!

Оноре Лезаж, который как раз вернулся с прогулки, слушал этот разговор с порога комнаты. Он вошел тяжелой поступью, и Клеманс отметила про себя, что свекор не снял свои испачканные землей башмаки и гетры. Эта деталь огорчила молодую женщину, однако она предпочла промолчать.

– Здравствуй, дедушка! – воскликнула маленькая Надин, вскакивая.

– Здравствуй, моя красавица!

Он подхватил девочку, поднял и звонко расцеловал в обе щеки.

– Твоя мама очень строгая! Четыре года – прекрасный возраст. Никаких забот, одна только радость жизни! Не кажется ли вам, Клеманс, что вы торопите события?

– Воспитание единственной дочери – это только мое дело, дорогой свекор!

– Мнение моего сына тоже не в счет? – с иронией в голосе поинтересовался Оноре.

– Жак занят управлением вашим поместьем, я не хочу его утруждать.

Оноре Лезаж опустился в кресло и пригладил свои седеющие волосы. Он ценил покой в доме, а потому предпочел пойти на попятный:

– Моя дорогая Клеманс, никто не спорит, вы – прекрасная мать! Имей Леонора хотя бы половину ваших достоинств, я бы меньше беспокоился за своих внуков. Я говорю о Бастьене и Эжене…

Хозяин дома в смущении кашлянул. Ему вспомнился мальчик, гуляющий по сельским дорогам в сопровождении огромной белой собаки. Вопреки своим принципам и презрению, которое он демонстрировал при малейшем упоминании бастарда, плода любви Анжелины и Гильема, старший Лезаж часто думал об этом ребенке. Как бы то ни было, Анри – его родной внук… Мальчик показался ему смелым, сообразительным и веселым, когда они повстречались на лесной дороге близ Сен-Лизье.

– Анри де Беснак – тоже ваш внук, – тихо сказала Клеманс, словно читая его мысли.

– Но мы никогда не узнаем друг друга, как положено деду и внуку! Когда он вырастет, я буду уже в могиле, а знаться с семьей Лубе я не желал и не желаю. Особенно после этого грязного дела об аборте!

– Прошу вас, тише! – Невестка взглядом указала на дочку. – Надин, тебе пора купаться! Поднимайся в детскую. Мадемуазель Гортензия тебе поможет.

– Да, мамочка! И я возьму с собой куклу. Можно я ее раздену и искупаю?

– Ты ее испортишь! Это подарок на день рождения, его следует беречь. Ступай же! Нам с дедушкой нужно поговорить о чем-то серьезном.

Надин убежала вприпрыжку под растроганным взглядом Оноре. После паузы он задал вопрос:

– Вы знали, что Леонора и следственный судья – любовники? Я был ошарашен этой новостью.

– У меня были подозрения. Хуже всего то, что теперь она даже не пытается это скрывать. Стоит вопрос о разводе и повторном браке.

– Будь этот мсье Пенсон хоть трижды судья, уверяю вас, Клеманс, ноги его больше не будет в моем доме! Гильем говорит, это любовник подтолкнул Леонору к мысли донести на Анжелину Лубе. По сути, это правильный поступок, но это же надо, какая наглость! Леонора приглашала его в дом и назначала свидания прямо у нас под носом! Я сочувствую сыну. Помимо инвалидности, он еще и рогоносец! Теперь эти внезапные перемены настроения меня не удивляют. Дорогая Клеманс, мы живем в странное время. Люди забыли о нравственности. Я опасаюсь одного: что повитуху и ее сообщницу накажут менее строго, чем они заслуживают!

– Полагаю, присяжные вынесут справедливый приговор. Все обстоятельства дела не известны широкой публике…

– Какие еще, к черту, обстоятельства?

– Я имела возможность общаться с Анжелиной. Она – отличная акушерка и проявляет большую заботу о своих пациентках. Со слов Гильема, совершить этот ужасный поступок ее заставили весьма трагические обстоятельства. Изнасилование – это…

– И что с того? – громыхнул Оноре. – В таких случаях ребенка отдают в приют, а не уничтожают в зародыше творение Божье, невинное существо!

– Я с вами совершенно согласна, – благоразумно кивнула Клеманс. – И все же…

– Здесь не может быть никаких «и все же…»! Давайте лучше переменим тему. Меня тошнит от таких разговоров! Ответьте только на один, последний вопрос: Клеманс, вы поступили бы так? Отвечайте! Вы ведь так набожны!

– Разумеется нет. И, раз уж мы заговорили о детях, у меня есть для вас, свекор, прекрасная новость. Жак хотел объявить об этом за ужином, но я сделаю это сама, потому что вы наверняка обрадуетесь. Мы ждем наследника или наследницу!

Румянец удовольствия весьма оживлял ее лицо, обычно несколько бесцветное.

– В добрый час! – воскликнул Оноре. – Вы не слишком торопились подарить Надин братика или сестричку! Прикажу Жанне, чтобы подала к столу бутылку игристого из Лиму. Отличное вино! И устроим настоящий праздник: будем есть фуа-гра с трюфелями!

– Благодарю вас, свекор! Так приятно видеть вашу радость! Я не осмеливалась сказать вам раньше и как могла скрывала свое недомогание.

– Когда родится дитя?

– К концу октября.

Клеманс вздохнула. Едва узнав о новой беременности, она решила, что будет рожать с Анжелиной, которой полностью доверяла. Только ее супруг, Жак, знал, как ей пришлось помучиться, производя на свет Надин. Двое суток схваток и боли! Доктор применил акушерские щипцы, чтобы извлечь ребенка. Были серьезные разрывы, их плохо зашили… Несколько месяцев после родов стали для нее пыткой, и прошло еще много времени, прежде чем она смогла доставить Жаку удовольствие, на которое он имел полное право. Поэтому она с тревогой думала о предстоящих родах, которые могли обернуться таким же кошмаром.