Под кодовым названием "Эдельвейс" - Пётр Поплавский

— Как жаль, что у вас так мало времени, — грустно заметила Кристина.

— Что поделаешь — идет война! — со значением ответил Отто Шульц. — События на фронте не ждут и не считаются с нашими настроениями. — К фрау Шеер: — Горячее дыхание войны гонит людей, словно соломинки, в самое пекло.

— Мы вас и встретить не можем как следует, — вздохнула Кристина. — Вот и сейчас у меня время прогулки с маленьким…

— Далеко?

— Да нет, в нашем садике.

— О! Вы позволите мне составить компанию?

— Неплохая мысль! — поддержала фрау Шеер. — А я тем временем успею что‑нибудь приготовить. Нехорошо провожать в дорогу солдата с пустым желудком.

Вит встретил хозяйку бурными прыжками. Отто Шульца пес настороженно обнюхал, а потом встал между ним и коляской. Его маневр был замечен.

— Удивительный пес, — сказала Кристина, — Никто его этому не учил, а он считает своей первейшей обязанностью защищать Феденьку.

Это милое неожиданное «Феденька» прозвучало как- то удивительно мягко.

«Да, родился Федор, — мысленно согласился посланец из Москвы, — а никакой не Теодор. Боевой мальчишка, с пеленок — конспиратор».

— Где поселили собаку? — спросил лейтенант.

— Вот, как Диоген, живет в пустой бочке. Ее приспособили под собачью будку.

Когда они отошли порядком от дома, Отто Е1ульц внезапно остановился:

— Мария!

Она замерла, чувствуя, что сейчас произойдет что- то необычное, иначе Алексей Марков даже наедине не позволил бы себе назвать ее настоящим именем.

— Я уполномочен сообщить вам: Указом Президиума Верховного Совета СССР вы награждены орденом Красного Знамени. От души поздравляю!

На глаза Кристины навернулись слезы.

— Служу Советскому Союзу! — ответила она едва слышно, а хотелось крикнуть на весь свет.

— Еще раньше вас наградили медалью «За боевые Vзаслуги» и повысили в звании. Теперь вы — старший лейтенант Красной Армии.

— Служу Советскому Союзу! — шепотом произнесла взволнованная женщина.

— Это по приказу Кремля вас наградили орденом Красного Знамени. За баззаветную храбрость и непоколебимую преданность социалистической Родине, Коммунистической партии и героическому советскому народу. А еще, Мария, вам передает привет Костя, он думает о вас, — продолжал Марков, не давая ей свободной минуты на эмоции — времени было в обрез, а задание необходимо выполнить в полном объеме. Сколько было потрачено усилий и привлечено людей, чтобы он всего лишь на несколько куцых часов попал в Берлин! На свидание, которое, в общем‑то, было служебным…

— Как он т а м? — спросила тихо.

— Как вы здесь, ждет не дождется встречи с вами.

— Вы сказали: «он думает о вас»…

— Да! Это его мысли и указания направляют здесь все мои действия. Каждый свой шаг я сверяю с его наставлениями.

Помолчали. Марков сказал, словно извиняясь:

— Время идет, Кристина!

— Вы в самом деле сегодня…

— Да. В самом деле.

— Опять одна. На Кавказе среди своих было легче.

— Само собой! — горячо согласился Марков. — И сравнивать нечего! Но перейдем к нашим делам. Что можете сообщить?

— Передам с вами список агентов, которых за время моего пребывания в Берлине подготовил «Цеппелин» для заброски в наш тыл на Кавказе.

— Много их?

— Список на пятьдесят три человека. Фамилии, псевдонимы, приметы, ориентировочное время заброски и возможные районы. Заброска в основном осуществляется с аэродрома Крыма.

— Все?

— Нет, дополнительно «Никой» собраны сведения о связи «Цеппелина» с разными «кавказскими комитетами» и «казачьей» агентурно — диверсионной школой «Атаман». В ней верховодит Шкуро. Посчастливилось мерзавцу удрать с Кавказа…

— Что еще?

— С собранными сведениями — это уже все.

— Провал «Меркурия». Что вы знаете об этом? Как это произошло?

— «Меркурий»? Кто он?

— Человек, с которым вы имели контактную встречу.

— Ах, так вы про Астафьева?

— Ого! Вам даже его фамилия известна… Рассказывайте!

Короткими предложениями служебного рапорта — только факты! — она сжато рассказала то, что знала.

Когда она закончила, Марков спросил:

— Уточняю: Гейлигена ликвидировали по вашему приказу?

— Да, я отдала такой приказ. Именно приказ. Вы не одобряете?

— Ну что вы, Кристина! — воскликнул Марков, — Наоборот! Вы действовали правильно — решительно, смело, целесообразно. Есть дй у вас сведения о «Голубой линии»?

— К сожалению, ничего, — нахмурилась Кристина, горько было признавать это после похвал.

— Понимаю — тяжело и сложно. И все же необходимо настойчиво искать. Хотя бы маленькую щель с утечкой информации. Представьте себе такое: солдаты поднимаются в атаку под яростным уничтожающим огнем. И они поднимутся! Чтобы вышибить фашистов с Кавказа. Даже ценой собственной жизни. А если мы будем знать схему обороны, опорные пункты, глубину линии, мы убережем наших солдат для жизни. Сколько? Это не поддается подсчетам. Даже уничтожить один дот — это значит спасти целый взвод солдат. Во имя этой высокой цели мы, разведчики, рискуем, боремся, порой не щадя своей жизни.

— Я выполню задание, — твердо, словно принимая присягу, заверила Кристина. — Так и доложите в Москве: несмотря ни на что, выполню!

— Так и доложу… Товарищ Калина, — этой фамилией ее Кости, Костика, Марков подчеркнул официальность разговора, — посоветовал искать возможный источник информации среди работников организации Тодта, которая ведет строительные работы по сооружению всех оборонных «линий» и «валов». Важны любые подробности. Товарищ Калина так и сказал: «В общей картине нам важен любой фрагмент».

— Но мне нужна связь, чтобы информация не залеживалась. Как это произошло сейчас.

— А для чего же я здесь? — усмехнулся Марков. — Отныне вы будете действовать независимо ни от кого. Будете иметь собственную рацию. В вашем районе, сравнительно неподалеку, есть большой фирменный магазин Юлиуса Рихтера.

— Знаю. Овощной.

— Верно. Там работает продавец картофеля, человек уже преклонного возраста. Его зовут Андреа Зейфрид. Ваш пароль — вопрос: «Продаете ли картошку в корзинах?» Пароль — ответ: «Нет, продажа у нас на вес. В корзинах — только с доставкой на дом». После этого вы будете иметь рацию. С доставкой на дом.

— Наконец‑то! Ну, теперь…

— Погодите, Кристина. Нам необходимо сейчас же решить еще одно срочное дело — последнее из всего, с чем я приехал. Как вы считаете, следует ли сообщить фрау Шеер, что ее сын жив и находится в плену? Мы разработали вариант сообщения. Но последнее слово — за вами, окончательное решение подчинено исключительно вашему личному усмотрению.

Кристина задумалась, взвешивая все «за» и «против».

— Нет, — возразила решительно.

— Мотивировка? — спросил Марков.

— Здешняя мораль дает вдове больше свободы. Боюсь, что фрау Шеер, заботясь о моем целомудрии, станет наблюдать за каждым моим шагом. Я и так нахожусь под неусыпным надзором двух женщин. Если фрау Шеер узнает, что ее сын Адольф жив, позволит ли она Майеру и впредь посещать свой дом? Я в этом не уверена. По крайней мере, она уже не разрешит мне прогулки с ним наедине. Зачем же мне лишние усложнения? Ситуация, которая сейчас сложилась, меня больше устраивает… Я должна быть свободной «от семейных оков», чтобы действовать.

— Что же, соображения весомы, — согласился Марков. — Мы считали, что общая тайна вас больше сблизит, сроднит.

— Вы верно задумали. Но этому уже помог мой Фе- дюнька. Так что…

— Выходит, разрабатывая вариант, мы не учли Федора! А Федор Константинович всех обскакал! Ну и парень! Не успел родиться, а уже опережает профессионалов.

Кристина не поддержала шутливого тона. Проговорила сдержанно:

— Кроме того, этот факт может мне пригодиться в будущем.

Марков ответил с трогательной искренностью:

— Я рад за вас, Кристина. Год работы в тылу врага не прошел для вас даром. Раньше я должен был разговаривать с вами как с девчушкой, которую во всем надо наставлять. Сейчас разговариваю с умным коллегой, опытным товарищем.

Глава тринадцатая.

ОХОТНИК НА «ХАУСГРИЛЛЕ»

Зонденфюрер Йон Патциг был болен раком горла. Он хорошо представлял, что дни его сочтены, и чувствовал себя живым трупом. Одного он не осознавал, что еще при жизни превратился в вампира в прямом смысле этого слова.

Зондерфюрера всегда утешало и даже повышало его жизненный тонус, если кто‑то умирал нежданной смертью раньше срока. Не от болезней и не от старости…

Особенно приятно было, когда умирал кто‑нибудь из молодых, полных жизненных соков. Глубокое наслаждение жизнью — поразительно острое — он ощущал, когда чья‑то смерть случалась у него на глазах.