Забытые в изгнании. Франция, Париж. Книга 1 - Ростислав Смольский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
15 октября он председательствовал на совещании кадетских лидеров в Гаспре, итоги которого сформулировал так: «Союзникам нужно предъявить требование очистки Советской России и помощи в создании единой России». Эта линия была продолжена на кадетской конференции, проходившей в Екатеринодаре 28–31 октября. Винавер выступил здесь с докладом о внешней политике — в связи с готовившейся на Западе Мирной конференцией. В докладе рассматривались две основные проблемы: какие требования предъявить на конференции (речь шла о помощи в борьбе с большевиками), и кто будет предъявлять эти требования от имени России (этот вопрос так и остался нерешенным).
А 15 ноября Винавер вступил в должность министра внешних сношений во вновь созданном «Крымском правительстве»: на этом посту он налаживал дружеские отношения с представителями прибывших в Крым английского и французского флотов, неоднократно выступал с яркими речами в поддержку Добровольческой армии. (В 1928 году в Париже будут посмертно изданы его воспоминания «Наше правительство».) Однако союзники и «добровольцы» не смогли спасти «Крымское правительство» от натиска красных. 15 апреля 1919 г. Винавер навсегда покинул Россию.
Очень интересно проследить, как менялось отношение Винавера к «белому движению» в целом и, в частности, — к Добровольческой армии. По его словам, вначале «задачи и облик Добровольческой армии рисовались воображению как нечто святое, к чему нельзя относиться иначе как с молитвенным благословением. Поездка в армию ощущалась как паломничество…». Поэтому в тот период «кадетская партия…, всемерно стараясь выдвигать перед общественным мнением значение Добровольческой армии, закрывала глаза на ее уклонения от правильного пути, отдавая своих людей в состав ее правительства и принимая в некоторой мере ответственность за ее ошибки. Она не могла и не хотела выступать как партия и желала проводить свои принципы в сфере политики через Добровольческую армию, содействуя ее силе и влиянию, но встречая организованный внутренний отпор».
На заседании кадетского ЦК в Ростове 29 сентября 1919 г. были зачитаны письма М. М. Винавера и И. И. Петрункевича, где они упрекали своих коллег в том, что те «изменяют программе и духу партии» и не берегут «завоеваний революции» (имелась в виду Февральская). Письма эти были отправлены с дачи Винавера близ Ниццы, где он проживал с мая 1919 г. с семьей и друзьями.
Вместе с тем, оказавшись во Франции, М. М. Винавер начал усиленно пропагандировать там «белое движение». Одним из главных его адресатов стало западноевропейское и особенно американское еврейство. Обращаясь к нему, он заявлял, что распад России — не в интересах российского еврейства. Допуская наличие антисемитизма в деникинской армии, он отрицал это в колчаковской. (Кстати, Винавер и Колчак были лично знакомы еще с довоенных времен, а в начале 1920-х годов вдова Колчака обращалась к Винаверу с просьбой оказать материальную помощь ее сыну.).
Вместе с тем, Винавер опровергал мнение о «процветании» евреев при Советской власти. По просьбе колчаковского министерства иностранных дел он подготовил заявление для прессы «Большевизм и русское еврейство», начинавшееся словами: «Совершено неверно, будто русское еврейство относится благосклонно или хотя бы терпимо к большевизму». С осени 1919 г. Винавер стал издавать газету «Еврейская трибуна» на русском и французском языках.
После окончательного краха «белого движения» кадетская партия оказалась по существу эмигрантским движением. Перед его лидерами возникли принципиально иные организационные, программные и тактические проблемы. И здесь опять самую активную роль стал играть М. М. Винавер, возродивший при этом тесный союз с П. Н. Милюковым. (В частности, он активно сотрудничал в милюковской газете «Последние новости».).
По свидетельству Милюкова, анализируя причины поражения белых, Винавер относил к их числу «пренебрежение к местным особенностям и к автономистским стремлениям национальностей — во имя слишком прямолинейного понимания лозунга „единой и нераздельной России“, эксплуатацию населения, произвол военного управления, безрассудные преследования разведок: в результате — разрыв с народными массами». Из критики этих ошибок вырастала новая программа, главными пунктами которой становились республика, федерация, крестьянская земля (т. е. признание захвата помещичьих земель), местное самоуправление.
В эмиграции Винавер не забывал и о культурной деятельности. Вместе с М. И. Ростовцевым и Б. Э. Нольде он инициировал создание Русского университета в Сорбонне и читал там историю русского гражданского права. С 1923 г. он редактировал еженедельный литературный журнал «Звено»
М. М. Винавер получил большую признательность не только со стороны современников, но и потомков. А все благодаря кратковременной, но очень серьезной поддержке молодого таланта Марка Шагала — одного из самых известных представителей художественного авангарда XX века. После смерти Винавера Шагал писал:
«В то время меня представили г-ну Винаверу, известному депутату. В его окружении были отнюдь не только политические и общественные деятели. С величайшей грустью признаю, что в его лице я потерял человека, который был мне близок, почти как отец.
Помню его лучистые глаза, брови, которые он медленно сдвигал или поднимал, тонкие губы, светло-шатеновую бородку и благородный профиль, который я — по своей несчастной робости! — так и не решился нарисовать. Несмотря на всю разницу между моим отцом, не уходившим от дома дальше синагоги, и г-ном Винавером, народным избранником, они были чем-то похожи. Отец родил меня на свет, Винавер сделал из меня художника. Без него я, может быть, застрял бы в Витебске, стал фотографом и никогда бы не узнал Парижа.
В Петербурге я жил без всяких прав, без крыши над головой и без гроша в кармане… Еле-еле сижу на стуле, на самом кончике. Стул, и тот не мой. Стул есть, комнаты нет. Да и посидеть спокойно не могу. Мучает голод. Завидую приятелю, получившему посылку с колбасой…
И вот Винавер поселил меня неподалеку от своего дома, на Захарьевской, в помещении редакции журнала „Заря“. Каждый день, поднимаясь по лестнице, он улыбался мне и спрашивал: „Ну, как дела?“
…Винавер был первым, кто купил у меня две картины. Ему, адвокату, знаменитому депутату, понравились бедные евреи, толпой идущие из верхнего угла моей картины за женихом, невестой
