Земля зеленая - Андрей Упит

— П-п-п, — передразнил его Харф, отпустил без книжки и не похвалил.

— Ну, а теперь пойдут шалопаи и бездельники, — сказал он и выпрямился.

Шалопаи и бездельники — дети испольщиков, арендаторов и бедняков — прижались к матерям, а те умоляюще посмотрели на Калназарена. Добряк церковный староста успокоительно кивнул.

Как на зло первым вызвали Жана Лапсу из Ритеров. Подталкиваемый матерью, он выскочил на середину чучело чучелом — с грязными босыми ногами, всклокоченной головой, в сползавших штанишках.

— Как из леса вышел! Как из леса! — закричал Харф, показывая на него длинным пальцем.

Но Жану головастого Лапсы все едино, он как пень простоял положенные пять минут. Первый член символа веры, четвертую молитву, псалом — что ни спрашивали, ничего он не знал, так ни разу и не открыл рта. Тщетно кивал и подмигивал Калназарен, стараясь подбодрить его. И когда пастор ударил кулаком по столу и прогнал Жана, все уже знали, что теперь их детям несдобровать.

Вышел Петер, сын второй испольщицы из Робежниеков Страздиене, — некрасивый малый, безбровый, толстогубый, с болезненно желтым лицом. Кроме того, одна нога у него была короче, отчего он не мог стоять прямо. Пастору он, должно быть, показался воплощением всего низшего сословия, — даже толком взглянуть на него не захотел. Петер, видно, занимался, читал довольно бегло, но Харф нарочно заставил его читать наизусть самые трудные тексты, с которыми вряд ли справились бы даже дочки Яункалачиене. Стихи из Библии о потопе Петер с грехом пополам прочел до половины, но в рассуждениях о божьем лике запутался, а уж если одно слово выскочит из памяти — через пробел не перескочишь. Мальчик умолк и с отчаянием посмотрел на мать, но та только руками развела и вздохнула. Калназарен тоже не мог помочь, стихов о потопе, верно, и сам хорошенько не знал, поэтому стыдливо потупил глаза.

— Что ты делал летом на пастбище, лодырь? — набросился на Петера пастор. — В дудку дул, плясал, книжку в руки не брал?

«Плясал!» — это уже явная издевка над увечием Петера. Хотя Страздиене была не из храброго десятка, но и ее зло разобрало, на глазах навернулись слезы.

— И что это вы, ваше преподобие, — воскликнула она так неожиданно и простодушно, что все вздрогнули. — Какой же из него плясун, сами видите, и теленка ему не догнать. С книжкой не расставался, да что поделать, когда голова тупая.

— Г-голова! — фыркнул пастор. — С другого конца ум вбивать надо, розг не жалеть! Распущены, избалованы донельзя, цыгане растут, а не христиане.

Широким взмахом ладони он точно отбросил мальчика от стола. Заковыляв прочь, Петер грустно кивнул матери — не повезло нам. Страздиене утирала уголком платка слезы.

Девочек Сипола Аузиниете подтолкнула к столу и сама стала позади, не то эти звереныши, пожалуй, на месте не устоят. Она имела право так поступить — пастор знал ее как лучшую плакальщицу в волости. Читать девочки еще кое-как могли, но наизусть ничегошеньки не знали, даже стих «С небес мне принесет»[49] не могли пропеть. И хоть бы испугались — нет, меньшая, широко раскрыв глаза, разглядывала блестящую часовую цепочку на бархатном жилете пастора, а старшая ковыряла пальцем в носу. От ярости Харф не мог и кричать, цедил слова сквозь зубы.

— Перца, перца задать этим Сиполам.[50] Тогда еще, может быть, из них выйдет толк.

— У них, ваше преподобие, матери нет, — тихо возразила Аузиниете. — Домашние и не жалеют: то один, то другой даст тумака.

Верно, ее и впрямь уважали, — пастор сдержался и деловито заговорил с ней.

— Тумаки это что, розгами надо. Вымоченными березовыми розгами и утром, и вечером, да и в обед. Что Сипол, в самом деле, греха не боится? Кто будет отвечать за эти заблудшие души? Почему сам не явился? Скажи ему, чтоб к будущей осени в доме была баба!

Здесь и хозяин Сипола кивнул: что правда то правда, баба Сиполу нужна позарез.

— Андрей Калвиц из усадьбы Бривини! — вызвал Харф.

Сердце Осиене екнуло. Она протянула руку, чтобы подтолкнуть в плечо племянника, но сын Калвица вышел сам. Старый отцовский пиджак с подсученными рукавами свисал до колен, и был он весь в заплатах, но чистый, лапти на мальчике новые, онучи выстираны добела; светлые волосы гладко причесаны. Пастор угрюмо покосился. Калвиц из Силагайлей — это который чаще всех называл его «луковым брюхом» и еще не причащался в этом году.

— Пиджак на тебе отцовский, поглядим теперь, не отцовская ли и голова на плечах.

Ничего более язвительного он не придумал. Мальчик стоял спокойно, незаметно было, чтобы очень испугался. Нос у Харфа вспух еще больше, на кончике его просвечивала сквозь кожу синяя раздвоенная жилка. Очевидно, он пробежал мысленно все тексты, подыскивая самый трудный. Ага! Вот, о потопе, это почти на полстраницы.

Но Андр пересказал наизусть уверенно, точно только того и ждал. Третий член символа веры сыпал как горох: пища, питье, одежда, обувь, поля, скот, имущество, деньги. «Деньги, имущество!» — крикнул пастор, стукнув кулаком по столу. — «Деньги, имущество, — поправился мальчик, — чистый воздух, разумное управление, мир и согласие, здоровье, верные друзья, добрые соседи, честь, чистая и скромная жизнь, и прочее…»

Священник поскреб карандашом за ухом. Девятая заповедь для такого пострела сущий пустяк, попробуем девятый столбец таблицы умножения. «Пятью девять?» — «Сорок пять», — ответил Андр, не дослушав вопроса. Попробуем наоборот, это потруднее: девятью семь? Андр тоже знал. Но тут лицо пастора расцвело надеждой, он сложил руки на краю стола и налег на них животом. «Заря негасимая — отблеск лица господня».[51] Это даже Осиене не могла пропеть как следует, а прихожане только мычали, когда Банкин выводил на органе этот мотив. Зато сын Калвица сумел.

«И, как бес от силы той, прочь бежит от нас порой» он пропел таким басом, что церковный староста весело улыбнулся и кивнул.

Книгу для чтения Арп подал уже совсем равнодушно, — если знает наизусть, то по книге и подавно.

«Некий человек шел из Иерусалима в Иерихон». Андру достаточно было только взглянуть. Его преподобие взял книжку обратно, но вдруг вспомнил.

— Читать умеешь, а по складам разбирать научился?

Андр пожал плечами.

— Учиться не учился, но могу.

— Не учился, а можешь, — ехидно усмехнулся пастор. — В первый раз вижу такого умника. Ну, попробуем, как это ты можешь.

— Эн-е-ка-и-й — некий… Че-е-эл-чел-о-ве-ка — человек, — продолжал Андр, хотя правильно, но гораздо медленнее, не то что раньше.

— Разбирать по складам нужно научиться хорошенько, иначе в училище больше в углу простоишь, чем на скамье будешь сидеть.

Вот и вся похвала, которую Андр Калвиц получил за хорошие ответы. Даже хуторянки переглянулись: кому-кому, а пастуху Бривиней следовало дать книжку.

Арп вынул часы, вспомнив, что ему еще нужно попасть к лесничему Мелнбарду окрестить новорожденного, который вот-вот помрет, в церковь его не повезешь. Вспомнил на счастье Осиене — ноги у нее подкосились, когда на всю комнату раздалось торопливое: «Наталия О-осис». У пастора не было времени разглядеть ни вихры, которые так и не удалось пригладить даже с помощью изрядного количества сметаны, ни грязные, неотмываемые руки. Спрашивал как попало, и к удивлению матери, Тале что-то бормотала — никто не понял, правильно или нет, пастор, наверное, тоже не разобрал. Осис с Калназареном были добрые друзья, так что церковный староста все время шевелил губами и подбадривал кивками.

Но когда ей дали для чтения ту же книгу, что и Андру, Осиене бессильно опустила руки. Вот тут-то и произошло еще большее чудо: Тале стала читать, и хотя больше гудела себе под нос, но все же читала — некоторые слова даже здесь в углу, у двери, можно было разобрать. Откуда у нее это взялось?

— Довольно! — Арп отнял книгу, он слушал невнимательно, занятый собственными мыслями. — Учиться, видно, ты училась, в будущем году пойдет еще лучше, пусть только мать почаще за розгу берется.

Насчет розги сказал больше из приличия, остальное можно было принять за похвалу. Осиене все еще не могла опомниться. Идя домой, она время от времени покачивала головой и даже не догадалась крикнуть, когда на кулиге возле карлсонских Заренов Тале нарочно побрела по залитым водой грядкам.

— И где это ты научилась, паршивка? — удивлялась она. — Ведь книга совсем незнакомая, а читала почти как Андр.

— Потому что не училась, — ответила Тале. — Я не умею по-твоему, мне Андр показал, как он читает.

— Не разбирая по складам, — пояснил Андр. — Гляди только в книгу и валяй сразу, как говоришь.

— Без складов никто еще не выучился, зря не болтай!

— Меня никто не учил, я сам. Эм — вовсе не эм, а просто мм, эс — тоже не эс, а сс. Так и выговаривай их, вот и вся премудрость. Погодите, к Мартынову дню, пока я в Бривинях, Тале навострится читать лучше меня.