Олег Рязанский - Алексей Хлуденёв

— Ты говоришь — Роман не виноват, — возразил Юрий Святославич. — А я виноват, что оказался в изгнании? Что на мой стол сел брянский князь? Я ведь не полез и не лезу на чужой стол. Не лезу, например, на тот же брянский стол. А если бы сел там — пусть покарал бы меня сам Господь.

Олег Иванович сказал:

— Но теперь справедливость восстановлена. Ты в силах и вправе прощать. И я бы хотел, чтобы ты, зять мой, не убивал не только невинных, но и тех, кто поневоле оказались виновными. Таких немало, и великодушие по отношению к ним поднимет тебя в твоих собственных глазах и в глазах своего народа.

Исполненному жаждой мщения Юрию Святославичу трудно было согласиться с такими доводами, но во всем свете не было такого человека, которого он почитал и уважал бы так, как князя Олега Рязанского. И он ответил:

— Я поумерю свой пыл, отец. Даю тебе слово.

Удовлетворясь этим обещанием, князь Олег сообщил, что завтра он с войском уйдет на Литву, а, возвращаясь домой, возможно, минует Смоленск. Так пусть он, Юрий, помнит, — Витовт не оставит его в покое. Надо быть наготове. И коль придется невмоготу — пусть даст весть. Рязань придет на выручку.

Юрий поблагодарил. Как бы между прочим Олег Иванович спросил:

— До меня дошел слушок, что ты воспылал страстишкой к некоей Ульяне Вяземской. Это что — сплетни?

Застигнутый врасплох таким вопросом, Юрий Святославич слегка даже смутился. Затем, со свойственной ему прямотой, ответил:

— Признаться, отец, мне люба та женщина. Что со мной поделать — охоч до женок. Но со страстишкой я справлюсь. Обуздаю себя, даю тебе слово.

Искренний ответ зятя, даже и не попытавшегося оправдаться, пришелся по душе тестю. Князь Олег охотно поверил ему, хотя, как покажут дальнейшие события, Юрий сдержит лишь первое слово — прекратит казни, но другое слово, в отношении Ульяны… впрочем, об этом ещё будет сказано.

Глава девятая. Враги остаются врагами

Они были смертельными врагами — Витовт Кейстутьевич и Юрий Святославич, за спиной которого стоял ещё один смертельный враг Витовта Олег Рязанский.

Испытавший позор поражения на Ворскле, Витовт никак не мог смириться с потерей Смоленска, этого лакомого кусочка, который открывал двери и на Рязань, и на Москву. Осенью 1401 года он встал под Смоленском с большим войском, хорошо оснащенным пушками. Юрий Святославич предпринял все необходимые меры для обороны города. Приказал раздать оружие всем горожанам, способным встать на защиту города. Велел сложить возле мощных крепостных стен поленницы дров и разместить котлы с водой — для приготовления кипятка — ошпаривать противника со стен. Распорядился обложить крыши домов дерном.

Объезжая со свитой город на коне, Витовт видел и знал о приготовлениях города к обороне. Но он знал также и то, что должен взять этот город. Нельзя было ему возвращаться в Литву ни с чем. Он вернется в Литву победителем, и женщины встретят победителей песнями и будут бить в ладоши, как это было в обычае с древних лет.

За всю свою ещё недолгую, но бурную жизнь, порой висевшую на волоске, Витовт имел дело со многими врагами. То его врагом был магистр Тевтонского ордена, который ставил своей целью окатоличивание Литвы; то, примирясь с немцами, схватился с Ягайлом, на совести которого была насильственно оборванная жизнь Кэйстута — отца Витовта. То врагом своим считал Железного Хромца вкупе с Темир-Кутлугом и Едигеем…

Но, кажется, никто из перечисленных врагов не был столь им ненавидим, как Юрий Смоленский, да, пожалуй, ещё и Олег Рязанский.

Эти два князя, сильные своим единачеством, не пускают его дальше в Русь. Ломают его планы. Перечеркивают его мечты.

Теперь один из них, Юрий, сидит в этом городе, за мощными стенами, в надежде — литовцам не взять крепости. Конечно же, он уже послал к Олегу за помощью. Витовту надо успеть управиться до прихода рязанского войска. Как это сделать? Да, конечно, он применит тюфяки, попытается взять Смоленск штурмом. Но, прежде чем лезть его воинам на стены, не попробовать ли применить какую-нибудь хитрость? Один раз ему уже удалось облапошить братьев Святославичей, сыграв на их доверии, но Юрия таким приемом ему не обмануть. Нужен другой прием. Какой? Не попытаться ли склонить к измене Юрию его ближайших соратников?

И потом — надо проверить, верно ли, что народ смоленский хочет правления Юрия? Ведь правление Юрия ненадежно, в то время как сильный Витовт обеспечит Смоленской земле куда большее спокойствие.

Как-то, проезжая по окрестностям города, Витовт остановился возле одной из смолокурен на дне оврага. Посмотрел, как один из смолокуров раскалывал топором сосновые пни и корни, другой стойком укладывал колоть в несколько рядов, по лубкам, которыми была устлана яма с подкопом и установленной бочкой в том подкопе. Когда смоляную колоть обвалят щепой и подожгут и потом, загоревшуюся, обвалят землей, от жара начнет вытапливаться смола и стекать в яму, в бочку.

Смолокуры, в холщовых одевах и лаптях, упали ниц перед суровым Витовтом. Он, довольный уж одним тем, что перед ним трепещут, поменял суровый вид на ласковый и милостиво велел им встать на ноги. Один из смолокуров был мелкорослый мужичонка с гноившимися глазами — он явно оробел при виде великого литовского князя; другой, молодой, в плечах косая сажень, глаза разноцветные, на лбу жировая шишка — смотрел куда смелее, куда независимее.

— Чего ты заробел? — отечески обратился Витовт к мелкорослому. — Я не тать с большой дороги. Я — великий литовско-русский князь.

Мужичонка ногтем мизинца сколупнул с уголка глаза скопившуюся гноинку. Лаптенки на его ногах были аккуратны и чисты, в отличие от разбитых и донельзя заляпанных смолой головастых лаптей напарника.

— Их тут всех застращал князь Юрий Святославич, — усмешливо заметил сопровождавший литовского князя боярин Василий Борейков, один из давних противников Юрия, — тучный, короткошеий, с оплывшими умными глазками. — Все крепостные стены обставил виселицами. Так ай нет?

Мужичонка молчал.

— Скажи-ка ты, парень, — обратился Витовт к молодому смолокуру. Кого смоляне хотят видеть на престоле — князя Юрия или моего наместника?

— Юрий Святославич не трогает простых людей, — ответил молодой, — он вешает лишь изменников из бояр…

— Стало быть, ты — за Юрия?

— А за кого же? — Разноцветные глаза парня смотрели нагло.

Витовту подумалось — не приказать ли выпороть наглеца? Нет, не для того выехал на люди.

— Ну, а чем тебе не пришелся мой прежний наместник? Что он тебе плохого сделал? Притеснял? Обижал? Держал в темнице?

— Зачем обижал? Не обижал он меня. Он и знать меня не знал — простого человека.

— Так почему ж он тебе не люб был? — допытывался Витовт. Он был любезен, даже слегка улыбнулся, приоткрыв иссиня-белые мелкие зубы, которыми без труда разгрызал воловьи кости.

Парень ответил:

— Он служил католикам… — и при этом вновь смотрел нагло.

Витовт строго свел брови. Понимал ли молодой смолокур, что этими словами задел больную струнку в душе Витовта? Ведь он, Витовт, несколько раз менял вероисповедание — в зависимости от обстоятельств. То он был язычником, то православным, то католиком. В те времена, когда он воевал против немецких крестоносцев, защищая свою страну от католицизма, который несли с собой крестоносцы, Витовт был православным. Но стоило ему завраждовать с Ягайлом, он, чтобы обеспечить себе поддержку немцев, принял от них католическое вероисповедание. Чуть позже вновь вернулся в православие. Когда же помирился с Ягайлом и получил от него великое литовское княжение, принял католичество уже от поляков. Витовт легко менял веру лишь из соображений властолюбия и честолюбия.

Народ Смоленской земли, может быть, и не знал о превращениях Витовта, однако ему было хорошо ведомо о том, что Литва ныне насильственно окатоличена. Не угрожает ли окатоличивание и Смоленской земле? Об этой угрозе смоленские люди с тревогой говорили всюду — и на торговых площадях, и на улицах, и в домах. Они опасались, что, пусть и не сразу, а по истечении какого-то времени, их будут вынуждать отказаться от православия во имя католицизма.

Витовт был не столь глуп, чтобы навязывать смоленскому народу католичество уже сейчас. Это было невозможно. Смена вероисповедания не может произойти в одночасье. Однако, при случае, он не прочь был прощупать простого человека на прочность его веры. Вот и теперь он сказал:

— Экая важность — служил католикам! Католики — такие же люди, как и православные. Возьми — и стань католиком сам!

В глазах парня сверкнул огонек:

— Нет уж! Как мои деды были православными, таковым буду и я!

Тот робковатый мужичонка, ободренный смелостью напарника, вдруг тоже осмелел:

— Не обессудь, великий князь, за прямоту — князей и наместников, которые служат иноверцам, у нас — ну, хоть режь! — сроду не признают…