Сент-Экзюпери - Марсель Мижо

В Алжир перебазировались остатки не только соединения 2/33, но почти все, что осталось от военно-воздушных сил Франции. Среди личного состава эскадрилий царит подавленное настроение. Но не проходит и нескольких дней после заключения перемирия, как раздаются голоса, требующие отказа от повиновения новому правительству Франции и продолжения войны. Разгораются споры.

3 июля английский средиземноморский флот совершает нападение на французскую эскадру, стоящую на якоре в Мерс-эль-Кебире. Немного погодя становится известным, что англичане внезапно захватили французские военные корабли, укрывшиеся в английских портах. 10 июля английские самолеты торпедируют на рейде Дакара французский линкор «Ришелье». Все эти действия английских союзников приводят к большим жертвам среди личного состава морских экипажей.

Уже неблаговидное поведение англичан во время дюнкеркской эпопеи, когда им удалось эвакуировать свою разбитую наголову, побросавшую оружие и снаряжение армию только благодаря стойкости французских войск, эвакуации которых они отказались затем способствовать своим флотом, вызвало тогда гневное возмущение французов. Страсти еще не вполне улеглись, когда разразились эти новые инциденты. Ненужная жестокость, мало оправданная стратегическими соображениями, снова вызвала взрыв всеобщего негодования и внесла сумятицу в умы. Страсти накалились до предела. Антуану, находившемуся тогда еще на распутье, было чрезвычайно тяжело в этой отравленной атмосфере.

Возможно, находись в это время в Алжире какой-нибудь крупный политический или военный деятель, способный объединить вокруг себя людей, Алжир стал бы оплотом Сопротивления. Но французские фашисты успели захватить группу политических деятелей во главе с Манделем, направлявшуюся в Алжир. А в кучке парламентариев, которым на корабле «Массилия» удалось переправиться из Франции в Северную Африку, не оказалось ни одного достаточно решительного и авторитетного политического деятеля, чтобы проявить соответствующую инициативу. Не последнюю роль во временном устранении Франции сыграла и двойственная политика Черчилля после дюнкеркской катастрофы.

Вдали от шума войны Сент-Экзюпери пытается собраться с мыслями и взвесить положение. Иногда он принимает участие в спорах то на той, то на другой стороне. Но чувствуется, как глубоко он подавлен. Бездарность, эгоизм и стяжательство правителей Франции оказались сильнее самопожертвования тысяч и тысяч французов, отдавших жизнь для защиты своей страны. Его предвидение оправдалось, но он этому не рад. Что ему его правота, когда расплатой за нее – страдания родной земли, друзей и близких?

К тревоге, вызываемой общим положением, прибавляется беспокойство за свою судьбу и судьбу близких. Как и чем он будет существовать? Как и чем обеспечит существование матери, жены?

Все эти вопросы мучали его, и он, который рисковал жизнью не столько во имя спасения городов и деревень, сколько ради спасения духовных ценностей, теперь с нетерпением ждал демобилизации,

5 августа Антуан высаживается в Марселе и мчится в Агей. Он сжимает в объятиях свою старушку мать, сестру Габриэль, шурина Пьера и их детей. Снова он в родном Провансе и «чувствовал, как оживает в единственном уголке света, где сама пыль ароматна (я несправедлив, в Греции она такая же, как и в Провансе)», – писал он три года спустя в своем «Письме одному генералу». Снова он находился в краю оливковых деревьев, в краю овец, снова приобщился к семейной жизни, снова погрузился в. мир своего детства. Он любил дом в стиле Людовика XIV, принадлежавший семье Агей. Дом этот стоял в глубине маленькой бухточки, и защищавшие его от норд-оста скалы цвета охры пламенели в лучах заката, словно горящие камни. Своими устоями, прочными, как крепостная стена, дом купался в море. Сколькими счастливыми воспоминаниями полнился он! Антуан проводил долгие часы в беседах со своими родными и в забавах с племянниками и племянницами. Вечерами, когда все в доме уже ложились, Антуан оставался один на один со своими думами. Поутру Диди (Габриэль) находила переполненные окурками пепельницы, остаток черного, как кофе, чая на дне чайника и исписанные листы бумаги.

– Над чем ты работаешь? – как-то спросила она.

– Я пишу посмертную книгу,-отвечал он.

Антуан работал над «Цитаделью». Он начал эту книгу в виде набросков еще на фронте. Задуманная книга должна была подвести итог всему его жизненному опыту, всем его мыслям. Но каждый раз очередные срочные задачи, которые он сам ставил перед собой, отрывали его от работы.

Тихие радости семейной жизни не могли надолго удержать Сент-Экса в Агее. Он, правда, нуждался время от времени в таком отдыхе. Но два месяца для этой мятущейся души, для этого вечного странника – это уже слишком. Во всяком случае, этого было предостаточно, чтобы снова появилось желание жить, действовать. Каковы его намерения? Есть ли у него уже определенный план? Трудно сказать. Возможно, он уже задумал уехать в США: это единственное место, где его предыдущая деятельность и связи могут обеспечить ему средства к существованию. Безработных летчиков, и самых знаменитых, теперь можно встретить на улицах всех больших городов Франции. Возможно, он еще ничего толком не решил. Так или иначе, не в Агее, вдали от всех жизненных центров страны, можно отдать себе ясный отчет в создавшемся положении. И Сент-Экзюпери отправляется в Виши.

Пауза

Виши к моменту прибытия сюда Сент-Экзюпери представлял собой плот спасающихся от кораблекрушения. Вокруг плавают еще утопающие, хватаются за плот и стараются спихнуть с него засевших там счастливцев, чтобы самим занять их место. Будущие деголлевцы находятся еще в окружении маршала Петэна, а будущие рьяные коллаборационисты еще не у дел.

Разобраться в этом хаосе нелегко. Люди часами простаивают у витрин агентства печати Гавас, ожидая какого-то чуда. Жизнь города протекает на улицах, так как почти ни у кого нет достаточно вместительного жилья, чтобы встречаться с друзьями. Кафе и рестораны забиты, вокруг некоторых уже создаются своеобразные клубы. Беженцев, завсегдатаев парижского литературного кафе «Де маго» можно встретить в «Ресторасион», артистов театра и кино – в «Амбасадере». Но в основном жизнь города протекает на улицах и в аллеях парка. Люди разгуливают в одиночку и группами, останавливаются, завязывают споры. Тут и пессимисты и оптимисты, но в общем всем хочется на что-то надеяться. Поэтому такое распространение принимают самые фантастические слухи.

Связь с оккупированной зоной и с Парижем сводится для большинства, за исключением некоторых привилегированных, к межзональной открытке: