Восстание - Ливиу Ребряну

Григоре Юга представил встречающим нового префекта, так как Балоляну здесь никто не знал. Потом, условившись с ним поужинать вместе вечером, он с Титу отошел в сторону, чтобы не мешать.

Толпа пострадавших тесно окружила префекта, осаждая его всевозможными жалобами. Балоляну кое-кого выслушал, другим выразил свое соболезнование, но, поняв, что этому не будет конца и ему не удастся выбраться с вокзала, воскликнул с дрожью в голосе:

— Господа, я понимаю вашу скорбь и разделяю вполне естественное возмущение, кипящее в ваших душах из-за беззаконий, жертвами которых вы стали! Я прибыл сюда для того, чтобы принять продиктованные обстоятельствами меры для наведения порядка и наказания виновных. Предоставьте мне, пожалуйста, несколько часов, чтобы я мог разобраться в обстановке и получить официальные данные о том, что произошло в уезде. Лишь после этого я дам необходимые указания. Заверяю вас, мы сделаем все возможное, чтобы хоть частично облегчить ваши страдания!

Взяв под руку Боереску, он проложил себе дорогу сквозь взволнованную, сердито гудящую толпу. Плачущие голоса то и дело повторяли одно и то же:

— Эти разбойники пустили нас по миру!..

Громче всех шумел и горевал отставной полковник Штефэнеску, который не отходил от префекта до самой коляски, причитая и жалуясь:

— Я остался нищим, господин префект!.. Весь мой сорокалетний труд обращен в прах!.. У нас не было никакой защиты. Душегубы издевались над нами, как хотели! Только жизнь оставили, господин префект!

Григоре Юга торопливо пожимал руки знакомым, выслушивал несвязные жалобы. Ему не терпелось узнать, что с отцом, что происходит в Амаре, но он никак не мог решиться прямо спросить об этом кого-нибудь, так как понимал, что все слишком заняты собственными несчастьями и поэтому равнодушны к чужим бедам. Однако больше всего он опасался, как бы не подтвердились предчувствия, которые все более жестоко терзали его по мере того, как приближалась минута, когда он должен был все узнать. Вдруг он услышал за спиной хорошо знакомый голос:

— Господин Григорицэ!.. Господин Григорицэ!

— А, господин Буруянэ! Вы тоже здесь? — воскликнул Юга, обрадовавшись встрече. — Что слышно там, у нас? Да говорите скорее, вы-то должны знать!

Козме Буруянэ не хотелось признаться, что он сбежал еще до того, как начались беспорядки, и он ответил плаксивее, чем обычно:

— Горе-то какое, господин Григорицэ! Все уничтожено, все погибло!.. Я еле спасся, но теперь остался гол как сокол! Я ведь вам говорил, что наши мужики — просто бешеные псы, а вы не верили, даже насмехались надо мной… И вот полюбуйтесь, самые страшные преступления совершены как раз в Амаре! Там очаг революции, оттуда все и пошло!.. Что вам еще сказать? Страшное несчастье! Я еще должен благодарить господа бога за то, что хотя бы в живых остался вместе со всем моим семейством, а ведь, послушай я господина Югу, бог знает какие муки пришлось бы мне принять. Но я человек осторожный, вы меня знаете, я не стал ждать, пока вспыхнет пожар, погрузил все свое семейство в бричку, и поминай как звали!

— А отец как? Остался в поместье или?.. — настойчиво спросил Григоре.

— Как вам сказать, господин Григорицэ, по правде — когда я уехал, он там оставался… — неуверенно ответил арендатор. — Вы ведь знаете, какой он…

— Все-таки что же именно у нас там произошло? — еще нетерпеливее выпытывал Юга.

— Здесь много чего говорят, — продолжал уже смелее Козма Буруянэ. — Но истинного положения дел никто знать не может, потому что еще в среду ночью была прервана телефонная связь, и село совершенно отрезано. Ходят только разные слухи, но никто толком не знает, где правда и где ложь. Так или иначе — ничего хорошего ждать не приходится, господин Юга. Уж конечно, безобразий и бед наши мужики натворили немало, они-то на все горазды. Вчера утром я видел судью из Костешти. Он мне такое нарассказал, что диву даешься. Он познакомился в поезде с каким-то бухарестским адвокатом, который приезжал вместе с госпожой Надиной в Леспезь в связи с продажей Бабароаги. Вы его, возможно, знаете. Чего только не пришлось этому несчастному пережить — волосы дыбом встают! Чудом спасся от смерти — бежал без оглядки полем от Глигану до самой Костешти. Еле живой добрался. Я бы просто не поверил, не повстречай я как раз сегодня же Платамону, который…

И Буруянэ рассказал, еще преувеличив их, о несчастьях, обрушившихся на Платамону, стараясь не упомянуть ненароком ничего из того, что говорили в городе о судьбе Мирона Юги и Надины. Они вместе вышли с вокзала и пошли пешком по бульвару к центру города. Скоро их догнал, чуть ли не бегом, полковник Штефэнеску, который разыскивал Григоре, так как видел его в обществе нового префекта… Он сразу же попросил Григоре устроить ему встречу с префектом, у которого полковник намеревался выклянчить взвод солдат, а если возможно, и артиллерию, чтобы отобрать обратно свое имущество и покарать прогнавших и обобравших его бандитов. Описав во всех подробностях свои мытарства и страдания, полковник прямо сказал Григоре, что в городе ходят слухи, будто мужики растерзали Мирона Югу, но он этому не верит, так как хотя эти разбойники действительно совершали чудовищные злодеяния, но крови все-таки не проливали. Ходят также слухи, будто они убили и Надину после того, как целая толпа негодяев над ней надругалась. Но ко всем этим слухам следует относиться осторожно. Переходя из уст в уста, все искажается и раздувается.

— А какие еще нужны преувеличения, когда чистая правда более чем ужасна! — продолжал полковник. — Разве обязательно надо убить, чтобы сделать тебя на всю жизнь несчастным? Лично я, если бы не думал о своих бедных девочках, о том, что они останутся бездомными сиротами, я бы насмерть сцепился с этими бандитами…

Он снова принялся расписывать свои муки, хотя его то и дело перебивал Козма Буруянэ, пытавшийся говорить о своем. Но Григоре Юга их больше не слушал. Ему многое стало понятно еще из недомолвок Буруянэ. Слова полковника, его солдафонская откровенность вызвали у него скорее раздражение, чем боль. К счастью, около городского парка ему удалось отделаться от обоих. Только тогда Титу Херделя робко попытался его утешить:

— Может, все-таки это неправда…

— Это правда, дорогой друг, — подавленно возразил Григоре. — Я предчувствовал, что произойдет несчастье, когда еще прошлый раз был в Амаре. Мне жаль только, что я не остался тогда в усадьбе вопреки воле отца. Будь я там, возможно, события приняли бы иной оборот.

Тем временем Балоляну приехал в префектуру, где его поджидала другая группа беженцев из поместий. Боереску представил ему нескольких чиновников, а затем, расстелив на письменном столе карту уезда, отметил на ней восставшие села и вручил папку с донесениями о беспорядках, не забыв подчеркнуть, что бунтовщики разорили даже его усадьбу. Поблагодарив Боереску и отпустив несколько адвокатских любезностей, Балоляну поспешил от него отделаться, понимая, что попусту тратит время. А ему не хотелось терять ни минуты. Он стремился доказать шефу, что тот сделал правильный выбор, назначив его префектом.

Он сразу же вызвал к себе главного прокурора, жандармского капитана, генерала — командующего войсками уезда, а также председателя трибунала (последнее скорее для того, чтобы выразить свое почтительное отношение к правосудию). До их прихода он принялся изучать папку с донесениями и карту уезда.

— Господа, я хочу, чтобы самое большее за три дня в уезде воцарился порядок, покой и мир! — веско и торжественно объявил он четырем представителям власти, собравшимся в кабинете.

Затем Балоляну с пафосом произнес короткую, но энергичную патриотическую речь. Речь эта произвела впечатление. Главный прокурор Тома Греческу, тощий, лысый и молчаливый, с восхищением уставился на тучную, внушительную фигуру префекта, излучавшего уверенность. Жандармский капитан Корбуляну, кивая головой, поддакивал каждому слову нового начальника. Председатель трибунала Маноле Ободжяну, скупой, небрежно одетый старик, чувствовал себя на совещании лишним, но так как владел поблизости небольшим имением и боялся, как бы крестьяне его не разграбили, то рад был узнать, какие меры безопасности намеревается принять новое правительство. Один лишь генерал Дадарлат, привыкший к фамильярности Боереску, попытался раза два перебить префекта, но тот достаточно вежливо, однако твердо призвал его к порядку.

— Теперь предоставляю слово вам, господин генерал, так как я закончил! — сказал в заключение Балоляну с иронической улыбкой.

Но генерал сообщил только, что бунтовщики причинили и ему немало зла. Энергично откашливаясь, он добавил еще, что, по его мнению, сейчас необходимо действовать с максимальной энергией, так как в противном случае огонь восстания охватит и те районы, в которых пока еще спокойно.