Рыцарь-маг - Игорь Ковальчук

Он посторонился, и двое сарацин вывели вперед великолепного жеребца-трехлетку, черного как смоль, с пышной гривой, волочившейся по камням. Лоснящийся, ухоженный, красивый, как демон ночи, жеребец грыз удила, мотал головой и то и дело пытался встать на дыбы. У короля вспыхнули глаза. Он ценил красивых коней и теперь, конечно, не мог устоять пред таким скакуном. Короткий жест рукой — и слуга, появившийся откуда-то из-за спины, протянул ему кусок черного хлеба.

— Какого черта ты мне суешь? — вспыхнул Ричард.

— Государь, за сладкой лепешкой придется бежать в замок, — оправдывался несчастный слуга. — Здесь у меня есть только мой хлеб!

— Знать ничего не знаю! Если не принесешь чего-нибудь сладкого, пока не досчитаю до двадцати, я тебя самого ему скормлю, — любуясь игрой мышц красавца-жеребца под гладкой, блестящей, лоснящейся кожей, сказал король. Слугу как ветром сдуло. Не обращая на это внимания, Плантагенет продолжал: — Такой сильный, такой могучий... Наверняка тобой не побрезгует.

Он и не подумал считать. Но прежде чем его гнев возродился, слуга появился опять — с синяком под глазом, с царапиной на щеке, с кровью, запекшейся в углу рта, и с куском истекающих медом сот в руке.

Жеребец недоверчиво принюхался к ладони Ричарда, на которой помятый кусочек напоенного медом воска казался слишком маленьким, и аккуратно взял его мягкими губами, Сжевал и замотал точеной головой, требуя еще.

Король Англии перехватил повод, и сарацины отступили. На коне было франкское седло на шитой красным шелком нарядной мавританской попоне. Конь несколько раз вскинул голову, и Ричард, сильно потянув за повод, заставил его подчиниться. Он огладил чуткую шею, где под тонкой, как пергамент, мягкой кожей пульсировала кровь. На лице короля появилось выражение настоящего наслаждения, словно он ласкал косы красивейшей из женщин. Он сделал попытку поставить ногу в стремя.

Дик сделал шаг к королю:

— Государь...

— Что, Герефорд?

— Не надо вам садиться на него верхом.

— Что случилось, Уэбо? — Государь Английский обернулся и зло сощурился. С таким взглядом короля опасно было встречаться, но молодой рыцарь не дрогнул.

— Не надо вам на него садиться первым.

— Ты в состоянии объяснить?

— Да, государь. Конь сарацинский. Не надо вам садиться в седло первым. Лучше пусть скакуна опробует кто-нибудь другой.

Плантагенет долго смотрел на Герефорда, словно решал, приказать ли ему убираться прочь или, наоборот, первым сесть в седло, но потом скользнул взглядом по своей свите и показал на Монтгомери.

— Герефорд достаточно послужил мне, — сказал Ричард, усмехаясь. — Послужи и ты, Эдмер. Ты же любишь красивых коней, верно?

— Да, государь.

— Тогда садись.

Монтгомери намотал повод на кулак и похлопал жеребца по шее. Тот дернулся, и в первый раз нога Эдмера толком в стремя не попала. Он три-четыре фута препотешным образом проскакал на одной ноге, и на лицах окружающих, как христиан, так и мусульман, появилась снисходительная улыбка. Монтгомери побагровел от досады, но повторил попытку и все-таки поставил ногу как надо. Жеребец прянул в сторону и засеменил боком, но английский граф уже поднялся в седло и уселся как следует. Перехватил повод поудобнее.

Конь встал на дыбы. Он оскалился, как демон, испуганный присутствием чужака на своей спине, рванулся и, расшвыряв сарацин, понесся по дороге. Прямиком к лагерю Саладина.

На пару мгновений у ворот Яффы воцарилась звенящая тишина.

— Так-так, — неспешно протянул король Англии. — Интересно. Очень-очень любопытно. Как я должен это понимать?

Эмир начал что-то говорить, но Ричард не стал слушать то, что принялся выдавливать из себя переводчик, уверенный, что все шишки на этот раз достанутся именно ему. Король раздраженно взмахнул рукой, и замолчали все — и толмач, и эмиры, и англичане, за спиной своего короля ставшие обсуждать происшествие.

— Отправляйтесь к своему султану, пока я не решил переслать ему ваши головы. Давайте живее и скажите ему, что короля Английского так просто не проведешь. Ну? Хотите, чтоб я передумал?

Эмирам не пришлось повторять на сирийском — впервые в жизни они поняли французский без помощи толмача. Они развернулись все, как один, и умчались прочь от Яффы — безлошадные слуги бежали рядом, держась за стремена, не желая проверять, станет ли страшный Англичанин выполнять свое обещание.

Впрочем, после Акры все сарацины знали: Ричард Львиное Сердце всегда выполняет свои обещания, как бы чудовищно они ни звучали.

Король Англии обернулся к Дику и, слегка наклонившись, спросил:

— На этот раз ты знал наверняка? Так ведь?

— О чем, государь?

— Что этот конь специально обучен. Что он отнесет меня в лагерь сарацин, в плен к Саладину?

— Государь! — Дик с недоумением смотрел на короля, хотя прекрасно понимал, что тот имеет в виду. — Нет, я не знал этого. Не мог знать. Да и потом, я что-то сомневаюсь, что можно обучить коня таким образом. Это же не голубь.

— Черт побери, Герефорд!

— Ваше величество, необъезженные кони, пока они полны сил и ярости (а этот ярился, я видел), очень опасны. Я решил, что сперва этого коня надо кому-то объездить, и тогда за него сможете взяться вы. Я волновался за вашу безопасность. Потому и предложил...

Король фыркнул, покачал головой, и Дик понял: ему не поверили.

— Надеюсь, в другой раз ты так же своевременно обеспокоишься моей безопасностью. Идем.

Свита короля вернулась в замок вместе с государем, и все уселись завтракать, потому что повара как раз успели приготовить первые мясные блюда Конечно, вина было в обрез, но для поправки здоровья должно было хватить. Слугам понравилось нагружать работой пленников, их и на этот раз выгнали из подвалов, дали немного хлеба и заставили таскать на огромные дубовые столы замковой трапезной блюда с мясом, свежим и великолепно зажаренным. Сарацины жадно потягивали носами, но притронуться не смели: во-первых, помнили обещание отрубить руку, посмевшую испоганить лакомство, а во-вторых, рассчитывали на объедки.

Монтгомери не вернулся. К вечеру султан снова отправил в Яффу посланников, они терпеливо дождались у стен города, пока король Английский соизволит выглянуть из замка. Когда перед государем распахнулись ворота, он увидел другого жеребца, белого с серой гривой и хвостом и пятнами вокруг глаз и на крупе, которого на этот раз держал один слуга и вполне справлялся. Жеребец был так же красив, как и предыдущий, но куда спокойнее, покладистее, он поглядывал на окружающих ласковыми темными глазами и потряхивал роскошной волнистой гривой.

Эмир — все тот же, нервно поправляющий огромный тюрбан шафранового шелка на бритой голове, — заявил, что его господин, светлейший султан Сирии и Египта, огорчен произошедшим, не понимает, как и почему все это случилось, и потому посылает английскому правителю подарок — другого коня...