Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2 - Сергей Кургинян

Ницше, автор спецоперации «греки», проводившейся на рубеже XIX и XX столетия (одни назовут это «закатом Европы», другие — постдекадансом, третьи — «возвратом к истокам», четвертые — поминками по гуманизму), твердо знал, что греки — это его диверсия против христианства. Его инструментальный спецназ, средство «зачистки». С этого момента спецоперация «греки» стала почти нарицательной. Об этом много написано.

Но достаточно просто внимательно прочитать самого Ницше. И не абы как, а именно под заявленным мною выше углом зрения. Ницше гениально осуществляет спецоперацию «греки». На самом деле, греки ему, в отличие от людей, влюбленных в античность, нужны именно инструментально — буквально для сведения счетов с христианством.

Сведя данные счеты и широко используя на этом этапе Аполлона как гармоническое начало, противостоящее христианскому «декадансу» с его жаждой справедливости, Ницше тут же начинает освобождаться от Аполлона. Да, освобождаться. Обнаруживается, что Аполлон-то, конечно, хорош (в любом случае — намного лучше Христа)… Но по-настоящему велик только Дионис — дух ночи, хаоса, ближневосточной оргиастичности.

Как видите, я не на основе чистой игры ума разбираю определенные «термидорианские схемотехники», а соотносясь с историческими прецедентами. То, что Ницше осуществляет в своей книге «Рождение трагедии из духа музыки» (да и в других работах) это именно спецоперация «греки». Суть спецоперации — в освобождении от очень и очень многого (к вопросу о многослойности, которую я уже обсудил).

Трагедия родилась из духа музыки. И, казалось бы, надо восславить сразу и ее, и этот дух музыки. Но это не Ницше, это Бетховен. Ницше поступает иначе. Раз трагедия рождена духом музыки, значит, дух музыки важнее трагедии. А раз он важнее ее, то его триумф трагедию отменяет. Но что такое триумф духа музыки в чистом виде? Это Дионис.

Ницше полностью реализует послойный демонтаж в том виде, в каком я его описал выше. Сначала с помощью Аполлона демонтируется Христос, потом с помощью Диониса демонтируется Аполлон. Это можно назвать примордиальным принципом. Родившее — выше рождаемого. Древнее — важнее нового. Дионис важнее Аполлона, ибо он древнее и без него Аполлон ничто. Нет светлых аполлонических трагических образов без черной стены дионисийского танатического оргазма.

Спорное утверждение, но дело даже не в этом. Согласимся с утверждением и зададимся вопросом — ну, и что? Нет ребенка без родителей, нет текста без контекста. Но это же не значит, что родители отменяют ребенка, а контекст отменяет текст. «Значит, значит!» — отвечает Ницше. За этим его «значит, значит» стоит очень определенная и очень далеко идущая примордиальная логика. Логика регресса. А как иначе? Регресс — это движение вспять. Если предшествующее хуже последующего (а такова историческая логика), то регресс ужасен и губителен. Если же предшествующее лучше последующего, то регресс прекрасен и спасителен.

А ужасно и губительно это самое… как там его… развитие! А также то, что его обеспечивает. А обеспечивает его разум человеческий. Который Ницше и атакует в первую очередь. Христос, Аполлон — это в каком-то смысле второстепенные цели в рамках затеянной им атаки. Главная цель — Сократ. То есть разум как таковой.

Дух музыки, Дионис и прочее? Ницше превозносит их, чтобы добить Сократа. Раз не слушался Сократ духа музыки — он негодяй и ничтожество.

А ведь что такое Сократ вообще и тот Сократ, который нужен Ницше? Это то, что символизирует разум, гуманизм (в античном его варианте), науку, волю к истине и восхождению, волю к свету. Раз разум — это то, что проникает во тьму, то его дискредитация есть восхваление Тьмы. Так Ницше этим и занят. Он молит богов, чтобы они послали ему безумие и Тьму.

Начали за здравие, а кончили за упокой! Сначала восхитились греками как носителями формы, света, гармонии и убрали с их помощью Христа, затем избавили гармонию от формы (Аполлона) и разума (Сократа). Затем оказалось, что нет никакой гармонии, да и не нужна она. А что нужно?

Тьма! Танатос!

Потому что когда говорят, что над жизнью нет судьи, то скоро жизнь, освобожденная от судьи (с концом премодерна Суд не отменяется, для очень многих судьей становится История, дух ее), оказывается добычей смерти (Танатоса). И Ницше, отец спецоперации по зачистке, именуемой «ищем спасения у греков», этого не скрывал.

Да что это я все о Ницше? О прошлом то есть? Увы, дело в том, что Ницше не в прошлом. Что он не только предтеча фашизма, но и кумир вроде бы далекого от фашизма постмодернизма. Далекого ли?

Но, может быть, еще важнее то, что Ницше — кумир нынешнего социал-дарвинизма. То есть того, что было положено в основу «перестройки–1» и будет положено в основу «перестройки–2». Вопрос на засыпку: можно ли соединить Ницше с христианством, которое он отрицает? На первый взгляд, нет. А на самом деле — можно. Если речь идет об особом христианстве. Так вот это христианство (убежден, что никаким христианством на самом деле не являющееся) и нужно нашей прорве. Она же господствующий класс. Классом-то ее, конечно, можно назвать с натяжкой. Но каково общество, таков и класс.

Все мы каждый день видим (по телевидению и не только), что класс сей хочет и крестик нацепить, и поницшеанствовать. То бишь освободить жизнь от всяких там судей.

Его заказ выполняют. Но при выполнении эта самая Жизнь, над которой, видите ли, нет судьи, тут же оказывается заложницей Смерти. Класс еще и покайфовать как следует не успел в лоне специфического христианства, чьим созданием занимались и занимаются (кто только не скрещивал христианство и Ницше), глядь — его уже волокут в Танатос как таковой.

Казалось бы, какой Танатос при такой упоенной гедонистичности? Но на самом деле прорва на то и прорва, чтобы быть и гедонистичной, и танатичной одновременно. В этом ее сокровенная суть: «А че, может быть, так-то оно и в самый кайф? Пить будем, гулять будем, смерть придет — помирать будем!» Прорва фундаментально криминальна. Ее наслаждение жизнью носит далеко не пресный характер. Что такое и впрямь гульба без поножовщины и стрельбы?

Возможно ли христианство без поклонения Новому? Разве не говорили о себе христиане: «Мы — новые люди»? Разве не христианство создало в итоге особую историческую напряженность и устремленность, без которой нет развития, создало свой хронотоп, свой тип пространства и времени?

И что же теперь? Нужно создать христианство, освобожденное от поклонения новому, и в этом должны помочь греки?

А почему бы и нет? Налицо триумф постмодернизма. Как минимум, очень мощное его наступление. А раз так, то задача создания постмодернистского христианства вполне может быть и поставлена, и выполнена. Другое дело, что при этом христианство станет одной из бисеринок в постмодернистской игре… Что христианство, что культ вуду… Но кто сказал, что превращение христианства в постмодернистскую бисеринку не является частью осуществляемого антиисторического проекта?

Война с хилиазмом? Полно! С каким хилиазмом?

Разве перестройка не была грубейшим, вульгарнейшим из всех бытовавших когда-либо хилиазмов? Разве не внушали каждому пэтэушнику, что капитализм — это когда у всех по «шестисотому мерсу», три видака и бабе голой, но в мехах, лежащей на мерсовском сиденье?

Разве этот — капиталистический — ультрахилиазм (он же прорва) кого-то из нынешних борцов с хилиазмами возмущал?

Что такое хилиазм? Мечта о рае на земле?

Еще и еще раз спрашиваю: ЧТО В ЭТОЙ МЕЧТЕ ПЛОХОГО?

Вопрос в том, о каком рае? Что вводится в понятие «рай»?

Вспомним, что Эрих Фромм, критикуя Хрущева и его концепцию построения коммунизма, называл ее «гуляш-коммунизмом». Возможны и другие «гуляши». Мы все видим, что такое «гуляш-капитализм» (потребительское общество). Спору нет, скверно, если рай на земле — это «гуляш». А если не гуляш? Если это нечто высшее? Земная жизнь сопротивляется идеальному, и это привнесение оказывается избыточно-насильственным? Но понятно же, в чем другая крайность. Отказываемся привносить идеальное в жизнь — и что получаем?

Так значит, речь идет просто о мере? А кто взвесил степень идеальности, совместимую с жизнью? И почему нельзя стремиться к тому, чтобы эта степень возрастала? Развитие-то что должно обеспечивать? Именно возрастание степени идеальности, повышение качества идеальности, а иначе это и не развитие вовсе. По крайней мере, не восхождение.

Рай на земле проблематичен, не спорю. Но с чем борются наши антихилиасты? Не в том ли дело, что рай на земле для немногих им нравится? А рай для всех — нет?

Что их устраивает рай на земле, если он «пивной», «мебельный», «джинсовый» и так далее? (Рекламу-то, идеологизированную насквозь, почитайте). И не нужен, если речь идет об Отечестве как «весне человечества» (Маяковский), то есть об Идеальном?