Слой - Евгений Прошкин

Нуркин воткнул трубку в гнездо и рассеянно заморгал.

— Третье, — подсказал Горшков. — Про реальность.

— Я помню. Никак не соображу, с чего начать... Однажды на мой кортеж напали террористы. Это было не здесь, а...

Первый джип неожиданно вильнул вправо.

— Что там у них? — нервно спросил Нуркин. Шофер приложил палец к левому уху и передал:

— Скаты пробило, сразу два. Замыкающую машину перегонят в голову, а в хвосте пойдет «Ролле-Ройс».

— Мне это не нравится.

— В лесу останавливаться нельзя, Владислав Борисович. Они нас потом догонят.

Впереди, метрах в пятистах, маячили «Жигули» с темно-зеленым прицепом. Прицеп болтало из стороны в сторону, но «жигуль» ехал не меньше ста и левой полосы не покидал.

— Дачники, Владислав Борисович, — отозвался на его мысли водитель. — Сейчас ребята их шуганут.

Легкий «Мицубиси-Паджеро» быстро перестроился и включил сирену, но через секунду мигнул поворотниками и тоже съехал на обочину.

— Что за черт! — вскричал Нуркин. Водитель снова прижал наушник.

— Велели двигаться дальше, — сказал он.

— Шины, да? А у нас почему не лопаются?

— Успокойся, Владислав, — проговорил Горшков. — Меня однажды отсекали от охраны, это происходит по-другому.

— Владислав Борисович, — резко произнес Нуркин.

Когда до «Жигулей» осталось меньше ста метров, шофер посигналил, но дачники и не думали уступать. Колымага настойчиво перлась в левом ряду. Прицеп мотало и подбрасывало, а грязный тент полоскался, как знамя.

— Обойди его, что ли.

— Нельзя. Эти чайники иногда такое... Внезапно тент откинулся, и из-под него выглянул какой-то парень.

— Во дают... — брякнул шофер.

Парень в прицепе весело помахал обеими руками и облокотился на скомканный чехол. Затем достал снизу яблоко и, потерев его о майку, надкусил.

— Отклейся от этого психа, — приказал Нуркин.

— Сейчас; я запрошу охрану.

Доев яблоко, молодой человек запустил огрызком под колеса и потянулся за вторым. Он поводил рукой где-то у колена и вдруг поднял из-за бортика длинное ружье.

Шофер ударил по тормозам, и Нуркина швырнуло на переднее сиденье. Через долю секунды его откинуло назад — это в них врезался не успевший среагировать «Роллс-Ройс» Горшкова. И еще через мгновение, почти одновременно, он ощутил третий толчок, правда, не понял, от чего.

«Вольво» развернуло на девяносто градусов и понесло кувырком — с колес на двери, с дверей на крышу, опять на двери и снова на колеса.

Нуркин вцепился в сиденье, но, сорвав ногти, отскочил к потолку и запрыгал по салону. Вместе с ним, натыкаясь на пружинящие спинки, колотился Горшков. Пристегнутый ремнем водитель сидел на месте и истошно орал.

Сквозь выбитые окна Нуркин видел черно-синюю карусель земли и неба, слышал скрежет металла об асфальт, чувствовал запах горящей резины. Страх почему-то отступил, мысли неожиданно упорядочились и потекли в ускоренном темпе.

Черная метка, это она... но о поездке никто не знал... но четыре шины... но никто же не знал... из своих — никто... из Ополчения — тем более... его просто нет... это чужие... это не за ним... неважно... выжить... он уже умирал, это не страшно... но выжить... выжить... ведь это не за ним...

— Падла! — выдохнул Нуркин, хватаясь израненными пальцами за подголовник.

Автомобиль продолжало тащить по дороге, долго, невообразимо долго крутить, корежить, царапать, и Горшков — прогоревший туз, вонючий сноб, виновник катастрофы, — перелетев на переднее сиденье, продолжал содрогаться, разбрызгивая повсюду густую, липкую кровь.

Наконец инерция погасла, и машина, замерев в верхней точке, со скрипом рухнула на асфальт.

Жив?!

Нуркин подергал ручку, но дверь заклинило. Он уперся в нее пятками и застонал от натуги. Дверь не поддалась. Он попробовал вторую — то же самое. Путаясь в разорванной обивке, Нуркин повернулся к заднему окну, но оно было сплющено в узкую бойницу,

— Владислав Борисович... — еле выговорил водитель. — Владислав Борисович, вы целы?

— Все, нет выхода! — захохотал он. — У меня нет выхода!

Сквозь дыру в крыше он видел, как к «Вольво» несется стрелок из прицепа. Парень спешил, но его ноги отрывались от земли так медленно, словно он бежал под водой. Краем глаза Нуркин заметил хромированный обруч — вращаясь, железка неторопливо опускалась в кусты и все никак не могла упасть.

— Это по твою душу, — монотонно произнес Нуркин. — Это же твои киллеры, меня-то убивать не станут. Меня убить невозможно!!

Он положил руки на горло сидевшего впереди Горшкова и сжал — со всей ненавистью, что в нем жила. Обруч по-прежнему вертелся над кустами. К парню с ружьем присоединились еще двое, но так же, как он, они еле двигались.

Отпустив Горшкова, Нуркин рванул его за волосы — голова запрокинулась назад, и он узнал в нем своего шофера. Он ошалело перевел взгляд — мертвый Горшков находился на другом сиденье.

Потрясенный этим открытием, Нуркин снова посмотрел на обруч — тот уже лежал в траве. Бегущие люди сбросили оцепенение и тут же оказались рядом.

— Что?! Это вы? Вы за мной? Нет!! Меня уже убили... — захрипел он, пряча лицо в ладони. — За одно и то же два раза не казнят...

Сейчас ему скажут: «Именем Народного Ополчения». У них традиция. И выстрелят. Наверно, в затылок.

— Ненормальный какой-то, — пожал плечами Кирилл.

И выстрелил в затылок.

С утра интереса к телевизору никто не проявлял, но к двенадцатичасовому выпуску новостей все трое случайно собрались у экрана. Древняя «Радуга» в корпусе из ДСП долго грелась, потом пришлось ковыряться с антенной и подстраивать цвета. Когда изображение стало более-менее приемлемым, уже шла заставка.

Владислав Нуркин мертв — это первое, что сказал ведущий после того, как поздоровался и, естественно, улыбнулся.

Костя ждал картинку, но ее так и не показали — по словам диктора, милиция блокировала шоссе, и ближе чем на три километра журналистов не подпустили. Подробный рассказ о гибели основателя партии Прогрессивного Порядка обещали дать в воскресенье, в авторской программе Сидорчука.

— Вы чем-то недовольны? — поинтересовалась Людмила. — Обидно, что его прикончил кто-то другой?

— Нам по-всякому годится, — ответил Константин, поспешно рисуя на лице радость и удивление. — Этой сволочи больше нет! Гори в аду, гнида! — добавил он, стараясь не переборщить.

— Да, туда его, — невнятно произнес Петр и выключил телевизор. Он выглядел так, будто решался на визит к стоматологу.

Костя осторожно глянул на Людмилу и прочистил горло.

— Жара. Пивка бы. Хорошо бы.

— Ну, — выдавил Петр, отклеивая сухой язык. — Сходи, а?