Новый Мир ( № 4 2006) - Новый Мир Новый Мир

Он же: “В 60-х Александр Аникст рассылал новеллы Кржижановского по многим журналам — от „Нового мира” до „Крокодила”. Наиболее резкий из сохранившихся ответов — из „Нового мира”, за подписью Саца”.

См. в этом же номере газеты: “Судьба Сигизмунда Кржижановского — пример тщательно организованного, искусственного, планомерного забывания таланта, рядом с которым некоторые современные ему „дарования” не были видны и в микроскоп. Самое печальное — что последствия такого целенаправленного забывания-изничтожения в случае с Кржижановским оказались почти непреодолимы: механизмы выключения культурной памяти и привития антикультурного иммунитета, выработанные в зрелую советскую эпоху, были могучи и эффективны и во многом действуют до сих пор”, — пишет Андрей Кротков (“Пасынки Аполлона”).

Леонид Радзиховский. Булгаков: сатанинские стихи. — “Ежедневный Журнал”, 2005, 23 декабря <http://www.ej.ru>.

“Я благодарен авторам сериала [„Мастер и Маргарита”] на самом деле прежде всего за то, что те нестыковки, которые в тексте проглатываешь не замечая, в кинопереводе просто вылезают, режут глаз и слух”.

“Где же правда? На стороне Сильного Человека, который — один! — способен навести порядок в этому Аду. Ад останется Адом — но ничего другого все равно нет, а это будет хотя бы упорядоченный Ад”.

“Кто единственный герой „Бега”? Слюнтяй Голубков? Дура Корзухина? Симпатяга Чарнота? Ясно — нет. Герой выделен, назван (в списке действующих лиц) без добавления, по имени: Роман Валерьянович Хлудов. Да, он не „положительный”. Гораздо важнее, что он просто герой, центр, магнит, логический фокус. Все бегают вокруг него. Он хочет зла, творит же, понятное дело, благо (спас Голубкова-Серафиму). Но Хлудов — это, так сказать, только черновой рисунок”.

“Интеллигенты отвернулись от фашизма окончательно, когда он сдох. А вот когда они знали его на ощупь, многие были не прочь продолжить знакомство. В пору его цветения (1920 — 30-е годы) интеллигенция раскололась. Были антифашисты, были фашисты, фашисты были тоже всех цветов радуги… Хайдеггеру, Гамсуну и Рихарду Штраусу нравился фашизм коричневый, а Брехту, наоборот, — красный. Фашизмом болели, как известно, Маяковский и Эзра Паунд, Бердяев и Устрялов. Вот и у Булгакова — сильный герой-палач (кстати, ни в одном романе Булгакова нет ни слова в осуждение чекистов . Наоборот, они всегда сила, упорядочивающая хаос ), Дьявол как творец мира, добро в форме отчекрыживания голов швондерам-берлиозам”.

“Трудно найти более антихристианское произведение в русской литературе (ну, не Емельяна же Ярославского считать литературой), чем „Мастер””.

На сайте “ЕЖ” ему не слишком убедительно возражает Алексей Макаркин (“Михаил Булгаков как поклонник Сатаны и фашизма. По поводу статьи Леонида Радзиховского” — “Ежедневный Журнал”, 2005, 29 декабря <http://www.ej.ru> ).

См. также: Иван Понырев, “Смотрите, кто пришел” — “Завтра”, 2005, № 52, 27 декабря <http://www.zavtra.ru>; “Поэтому пока что „Воланд” — лишь образ жесткого, не связанного законами националистического правителя. Для общественного мнения он безумно притягателен именно в этом качестве. Неизвестно, облечется ли плотью этот зародившийся в общественном сознании фантом. Быть может, он лишь одна из альтернатив „образу Штирлица”, явно испытывающему кризис в связи со снижением популярности действующего президента. Для нас же важно зафиксировать сам факт — у базового образа путинского правления появилась альтернатива”. Первая публикация статьи, подписанной именем булгаковского персонажа, появилась на сайте http://www.apn.ru.

Леонид Радзиховский. Что я думаю о фашизме. — “Ежедневный Журнал”, 2005, 20 декабря <http://www.ej.ru>.

Среди прочего: “Собственно, балансировать на грани разных опасностей, не проваливаясь ни в одну из ям (и в каждый момент имея шанс провалиться!) — это и есть нормальная жизнь в „нормальной стране””.

Станислав Рассадин. Звезда Давида. Заканчивается год Д. Самойлова, но его век в самом начале. — “Новая газета”, 2005, № 95, 19 декабря.

“[Давид] Самойлов не был ни диссидентом, ни тем более человеком общепринятого „убожества систем”. Он был (точнее, стал) внутренне свободным государственником. <…> В этом смысле Самойлов — поэт XXI века. Именно он, а не чтимый им Бродский. Тот, выбравший одиночество (или оно его выбрало — как форму независимости от всего, начиная властью и кончая читателем), надменно-самодостаточный, завершил собою минувшее столетие, заставив вспомнить Блока: „Двадцатый век. Еще бездомней…”. Самойлов с его легким дыханием, с его „конструкцией” при жесткой трезвости „Струфиана” или „Последних каникул”, с его выходом на простор истории, несродным герметичности Бродского, — вот он, настаиваю, поэт…”

Галина Ребель. Несостоявшееся возвращение. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 11.

Не состоялось возвращение в школьную программу романа Н. Островского. Среди прочего: “Отсутствие авторского „избытка”, совпадение ценностных приоритетов автора и героя соответствующим образом „программирует” читателя — создает у него впечатление абсолютной правоты, идеальности героя, нормативности его поведения. Но даже в таком „пропагандистском” по своему посылу и способу организации художественном произведении — если оно, конечно, не есть конъюнктурная, рационально просчитанная агитка, каковой „Как закалялась сталь” не является, — помимо авторской воли, вопреки ей, пробьется и даст себя знать шероховатость, непричесанность, неоднозначность живой жизни. Так в романе Островского с неопровержимой очевидностью обнаруживается жестокость, ограниченность, слепота и — в исторической перспективе — опасность, смертоносность главного героя”.

Александр Репников. От Леонтьева до Сталина: консерватизм, социализм и либерализм. — “Наш современник”, 2005, № 10.

“[Константин] Леонтьев не сомневался в реальности осуществления социалистической программы в России: „социализм (т. е. глубокий и отчасти насильственный экономический... переворот) теперь, видимо, неотвратим... Жизнь этих новых людей должна быть гораздо тяжелее, болезненнее жизни хороших, добросовестных монахов в строгих монастырях (например, на Афоне). А эта жизнь для знакомого с ней очень тяжела... Но у афонского киновиата есть одна твердая и ясная утешительная мысль, есть спасительная нить... загробное блаженство . Будет ли эта мысль утешительна для людей предполагаемых экономических общежитий, этого мы не знаем”...”

Александр Репников. Клавдий Никандрович Пасхалов. — “Москва”, 2005, № 12 <http://www.moskvam.ru>.

“Мало кто в сегодняшней России даже среди специалистов слышал об этом правом деятеле. В ряду монархических публицистов, творивших на рубеже веков, его имя, как правило, упоминается рядом с именами С. Ф. Шарапова, А. Г. Щербатова, С. Н. Сыромятникова. Но если наследие этих деятелей в последнее время стало изучаться, то о Клавдии Никандровиче Пасхалове до сих пор нет ни одного специального исследования, за исключением двух небольших энциклопедических статей. <…> Ниже публикуется текст заключительных IX и X частей брошюры К. Н. Пасхалова „Из иной страны чудесной”, вышедшей в Москве в 1909 году и с тех пор ни разу не переиздававшейся…”

“Роль русскоязычных журналов в едином литературном пространстве русской культуры — в России и за рубежом”. — “Слово/Word”, 2005, № 48 — 49 <http://magazines.russ.ru/slovo>.

27 ноября 2005 года в Нью-Йорке состоялся круглый стол на обозначенную в названии пубикации тему. Участники: “Русский Журнал” — Татьяна Тихонова; “Слово/Word” — главный редактор Лариса Шенкер; “Новый Журнал” — главный редактор Марина Адамович; “Интерпоэзия” — главный редактор Андрей Грицман.

Среди прочего Татьяна Тихонова зачитывает участникам беседы письмо Сергея Костырко: “Пользуясь возможностью, хочу передать уважаемым коллегам привет и пожелания успехов в их трудном и замечательном деле, а также несколько слов сказать о нашем, теперь уже совместном с вами, детище, „Журнальном зале”. Многих моих коллег вводит в недоумение как бы некоторое противоречие: с одной стороны, на титуле „ЖЗ” значится: „Библиотека русских толстых журналов”, а с другой стороны — они сталкиваются с осторожностью и неторопливостью, с которой „ЖЗ” увеличивает количество представляемых у себя журналов. Об этом недоумении — и раздражении даже — я сужу по той настойчивости, с которой просят, а иногда и требуют, некоторые редакторы представления их журнала в „ЖЗ”. Логика их понятна: главным достоинством библиотеки является полнота обзора — и только. Но в данном случае слово „библиотека” не должно вводить в заблуждение: здесь оно определяет только форму подачи материала на сайте, но никак не концепцию „Журнального зала”. „ЖЗ” отнюдь не стремится к максимальной широте охвата (что технически для нас не так уж сложно). „ЖЗ” ставит перед собой задачу, на мой взгляд, более сложную, более важную и актуальную сегодня — представить сам эстетический и общественно-культурный феномен под названием „русский толстый литературно-художественный журнал” в его сегодняшнем бытовании. Мы пытаемся представить одну из тех культурных традиций, которые не подвергаются изменениям времени, но — сами определяют время и диктуют моды. Именно поэтому мы так осторожны и неторопливы. Стараясь с максимальной полнотой представить весь жанровый и эстетический спектр русской толстожурнальной традиции, мы не выставляем издания, которые строят свою политику исключительно на идеологической остроте, а в редакторской практике исходят из ленинского определения литературы как части общепартийного дела. Ну и, разумеется, мы избегаем изданий, художественный уровень которых резко отличается от уже выставленного в „ЖЗ”. Сказанное выше — про сохранение эстетических традиций русской литературы — может прозвучать излишне гордым, почти самонадеянным и игнорирующим реалии нынешней российской действительности. В частности, то обстоятельство, что тиражи толстых журналов несопоставимо малы рядом с тиражами коммерческой массовой литературы. Не могу сказать, что ситуация эта не тревожит, — несколько лет назад и я, например, тоже определял будущее нашей литературы как катакомбное, но это, как выяснилось, уже мои личные проблемы, к литературе отношения не имеющие. Запас прочности у литературы оказывается гораздо более значительным, чем нам иногда кажется. А что касается новых времен, то они не только усложняют жизнь литературы, но и предоставляют для нее новые возможности, в частности — Интернет. Поэтому в оценке нынешнего состояния нашей литературы я бы не стал сосредотачиваться исключительно на цифрах тиражей, есть множество и других критериев. Разных и неожиданных. Ну, скажем, то обстоятельство, что количество молодых авторов, штурмующих отделы прозы и поэзии тех же „Нового мира” или „Знамени”, отнюдь не уменьшается, — напротив. Или то, что в „ЖЗ” появляются новые толстые журналы, в частности „Слово”, „Интерпоэзия” и „Новый журнал”, — русская литература продолжает расширять свою географию. Так что дело наше далеко не так безнадежно, как может показаться. Уже по определению, по самой специфике того, чем мы занимаемся, новое — это мы сами. Осознавать это, конечно, лестно, но подобное обстоятельство накладывает и свои достаточно тяжелые обязанности — как минимум, быть действительно новыми. Очень приятно, что количество людей, не испугавшихся этого, увеличивается”.