Аквилон. Трилогия - Саша Токсик

Данила! — крикнул вслед Волнов. — Осторожнее там, в Черной яме! Лодку береги!

Я обернулся, усмехнулся. Волнов в своем репертуаре.

* * *

Грохот упавших книг я услышал еще на лестнице. Следом донеслась ругань — приглушенная, но на удивление изобретательная. Что-то про недоумков, которые не способны отличить историю от географии, и про руки, растущие из одного места.

Я ускорил шаг. Картина, открывшаяся в дальнем проходе между стеллажами, стоила того, чтобы ее запечатлеть для потомков. Кирилл Матвеевич, обычно солидный и степенный, балансировал на самой верхушке стремянки, которая выглядела старше здания библиотеки. Одной рукой он цеплялся за край полки, другой тянулся к толстому тому, застрявшему между другими книгами.

— Какой кретин… — бормотал он, не стесняясь в выражениях, — засунул труды Мельникова… на историческую полку… Это ж краеведение!

Стремянка покачнулась. Дерево жалобно скрипнуло.

Внизу парень в гимназической форме вцепился в шаткую конструкцию обеими руками. На лбу блестели капельки пота, хотя в зале было прохладно.

— Дядя Кирилл, умоляю! Слезьте! Я сам достану!

— Не достанешь! — огрызнулся библиотекарь, делая еще одну попытку. — У тебя руки короткие! И вообще, почти дотянулся!

Стремянка качнулась так, что верхние книги на соседней полке задрожали. Одна даже выдвинулась на край, готовая последовать примеру своих упавших собратьев.

Я быстро подошел, перехватил стремянку с другой стороны.

Кирилл Матвеевич обернулся посмотреть на подмогу.

— А, господин Ключевский! Вовремя! Митя хороший мальчик, но хлипковат. Гимназическое образование мышцы не развивает.

— Я вообще-то не хлипкий! — обиделся парень. — Просто лестница старая.

— Плохому танцору всегда что-то мешает, — парировал дядя, наконец ухватив нужную книгу. — Есть! Попался, голубчик!

Он победно выдернул том. Слишком резко. Стремянка опасно накренилась, Кирилл Матвеевич взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие. Книга полетела вниз. Митя бросился ловить, то ли дядю, то ли книгу. В результате не поймал ни то, ни другое.

Том «История купеческих родов Озерного края» грохнулся на пол, раскрывшись ровно посередине. Страницы зашелестели от сквозняка.

— Вот теперь можно спускаться, — заметил я, крепче удерживая стремянку.

Кирилл Матвеевич спустился с достоинством римского сенатора, сходящего с трибуны. Отряхнул жилет, поправил очки, пригладил волосы. Только потом поднял книгу, осмотрел на предмет повреждений.

— Цела, слава богу. Профессор из Университета не простил бы. Митя, отнеси в контору, упакуешь для отправки. И аккуратно! Это не учебник арифметики!

Гимназист взял том двумя руками, поморщился.

— Тяжелая зараза. Кто вообще пишет такие кирпичи?

— Люди, у которых есть что сказать, — отрезал дядя. — В отличие от современных писак, которые растягивают одну мысль на двенадцать томов. Иди уже!

Митя побрел к выходу, бормоча что-то про эксплуатацию детского труда и нарушение прав учащихся.

Кирилл Матвеевич тем временем отставил стремянку к стене, критически ее осмотрел.

— Сто лет ей, наверное. Еще мой предшественник пользовался. Скрипит, шатается, но держит. Так что вас привело, господин Ключевский? Редко встретишь у молодёжи подобную тягу к знаниям, как у вас. Разве что в сессию.

— Местный фольклор, — ответил я. — Предания, легенды. И газетные заметки о происшествиях на воде за последние лет десять-пятнадцать.

Библиотекарь почесал подбородок. На манжете остался след книжной пыли.

— Фольклор… Происшествия на воде… Специфическое сочетание. Статью пишете? Или диссертацию?

— Исследование. Для личных целей.

— Ага, личные цели, — хмыкнул он. — У нас тут все для личных целей исследуют. На прошлой неделе барышня из института искала материалы о русалках. Тоже для личных целей. Оказалось, роман пишет. «Истинная для Тритона», представляете?

Он направился к каталожным ящикам — длинному ряду деревянных коробок с медными ручками. Каждая размером с обувную коробку, набитая карточками.

— Так, фольклор у нас… — он выдвинул ящик с буквами «Е-З», быстро перебирая карточки. Пальцы мелькали с ловкостью карточного шулера. — Есть. «Сказания Озерного края» Мельникова, издание восемьдесят седьмого года. «Народные былины и поверья», сборник без указания составителя. «Легенды о водяных и русалках», это вообще детская книжка, но на этнографическом материале.

Он выписывал шифры на клочке бумаги. Почерк неразборчивый, как у всех библиотекарей.

— А газеты в подвале. Митя!

Никакой реакции.

— Митя, оглох что ли⁈

Из-за двери высунулась взъерошенная голова племянника.

— Я книгу упаковываю! Вы же сказали аккуратно!

— Упаковывай быстрее и спускайся в архив. Принесешь подшивки «Озерных ведомостей» за… — он посмотрел на меня вопросительно.

— За последние пятнадцать лет будет достаточно.

— Слышал? За пятнадцать лет. И «Синеозерского вестника» тоже.

Митя простонал.

— Это же целая гора! Я надорвусь!

— Вот и мышцы накачаешь. Две пользы сразу.

Пока племянник топал в подвал, бурча вполголоса, Кирилл Матвеевич притащил стопку книг. Поставил на стол с глухим стуком.

— Начните с этой, — он выдернул из середины стопки потрепанный том. — «Гиблые воды Озерного края». Автор, некто Федор Васнецов, сам чуть не утонул в трех разных местах. Описывает очень… живописно.

Книга выглядела так, словно ее читали сотни раз. Кожаный переплет потрескался, углы обтрепались. На корешке еле различимое золотое тиснение. Внутри — пожелтевшие страницы с неровными краями, старый шрифт с длинными «ятями» и твердыми знаками.

Оглавление читалось как путеводитель самоубийцы: «Синяя дыра, или Мѣсто, гдѣ вода тянетъ внизъ», «Озеро Глухое и сокрытыя въ немъ тайны», «Бабій затонъ — омутъ для молодыхъ жениховъ», «Черная яма — врата въ преисподнюю».

Я открыл главу о Синей дыре. Васнецов писал витиевато, но образно:

«Въ полуденный часъ вода представляется взору обыкновенною, развѣ что цвѣтъ ея отдаетъ синевою необычайной глубины. Но едва солнце начнетъ склонятися къ закату, какъ изъ самой бездны подымается дивное свѣченіе, подобное сѣверному сіянію, заточенному подъ водною толщею. Мѣстные обыватели обходятъ сіе мѣсто за версту.»

Интересная информация. Свечение вполне может быть признаком энергии

Митя притащил первую охапку газет. Подшивки в картонных папках, перевязанные бечевкой.

— Это только за первые пять лет, — пропыхтел он, вываливая ношу на соседний стол. — Остальные сейчас принесу. Если не помру по дороге.

Я погрузился в чтение, пока парень таскал остальные подшивки. Газеты оказались золотой жилой. Регулярные заметки о происшествиях, часто с подробностями, которые Васнецов деликатно опускал.

«Загадочная гибель приезжего коммерсанта в Синей дыре» — Человек был опытным пловцом, нырнул за упавшей тростью, не вынырнул.

«Две жертвы озера Глухого» — Молодые люди решили искупаться в новолуние. Нашли только одежду на берегу.

«Бабий затон забрал восьмого» — прошлый год. И снова молодой мужчина, недавно женившийся.

Закономерность была очевидна. Синяя дыра «работала» постоянно, независимо от времени суток и фазы луны. Озеро Глухое только в новолуние. Бабий затон выбирал исключительно женатых мужчин от двадцати до тридцати лет.

— Занимательное чтение? — Кирилл Матвеевич устроился напротив с чашкой чая.

— Более чем. Особенно закономерности.

Мне стало по-настоящему интересно. Если элементаль достаточно силен, чтобы создавать постоянное свечение,