Моя идеальная - Настя Мирная

дам тебе ещё ни одну причину меня прикончить.

— Тёмыч, не слушай его. — выхватывает у меня трубу друг, но я с такой силой его отталкиваю, что он падает на пол.

— Где она? — рычу, держась из последних сил.

— Ты хотел спросить, где то, что от неё осталось? — скрежещущий смех.

Неееет!!!

— Что ты сделал?! Ты убил её?! Ты… — голос глохнет, переходя в задушенные всхлипы.

Он не мог. Не мог этого сделать.

Настя обещала… Обещала, что вернётся. Она всегда держит слово.

Это ложь. Не приму. Не могу.

Держусь…

— Сначала я хотел просто отыметь её во все щели, а потом отправить к тебе. Хотелось посмотреть, захочешь ли ты трахать её после меня. Слабую. Сломленную. Униженную. Грязную.

— Завали ебальник! — ору, глотая кислоту и кровь.

— Но она всё сопротивлялась и визжала как свинья. Я просто хотел, чтоб она заткнулась. Я сжал её горло, а потом… Упс… Оказалось, переборщил.

— Я убью тебя, сука! Я разорву тебя! Мразь! Убью!!!

— Ты забрал у меня всё. — веселье исчезает из его голоса, и эта мразь бросает последнюю фразу, которая забирает мою надежду. — Каково тебе потерять всё, что имело значение в твоей жизни?

Звонок обрывается. Телефон с грохотом выпадает из враз ослабевших рук. Ко мне подлетают Антон с отцом, но я даже не вижу их.

Умираю. Не физически, нет. Душа в клочья. Тьма и тишина. И боль. Бесконечная. Невыносимая. Адская. Губительная. Смертельная.

Её нет.

Я больше не дышу. Лёгкие сворачиваются в ужасающее месиво.

Он убил её.

Кровь превращается в яд, выжигая вены, уничтожая организм. Иглы, раздирающие внутренности.

Настя мертва.

Сердце делает финальный удар и разрывается, заполняя кровью нутро.

Меня сгибает пополам, и я блюю, пока не остаётся ничего, кроме желчи и крови. На ватных ногах прохожу мимо Ариповых. Глаза ничего не видят, выжженные солью. Не знаю, как оказываюсь на улице. Шагаю, ничего не замечая, ничего не чувствуя.

Я не смогу жить.

Я не хочу жить.

Я не стану жить.

— Я люблю тебя, Настя. Я люблю тебя, родная. Я люблю тебя, моя идеальная девочка. Я люблю тебя. — шепчут онемевшие губы.

Шум колёс.

Шаг.

Гул клаксона.

Чётко. Уверенно. Бесстрашно.

Жизни нет. Света нет. Страха нет.

Конец. Неотвратимый. Безвозвратный. Желанный.

Визг резины.

— Ты совсем ебанулся?! — орёт Антон, выдёргивая меня из-под колёс фуры.

Голоса тоже больше нет. Мёртвые не говорят.

Пустота. Мрак. Холод.

Настя — моя жизнь.

Если она умерла, то я тоже.

Тяжёлая пощёчина друга обжигает лицо.

— Не делай этого, Тёмыч! — кричит сипом.

По его щекам стекают слёзы.

Ему тоже больно? Почему? Почему он плачет?

— Я не смогу без неё, Тоха.

Моя правда. Мой смысл. Моя боль.

Силы покидают меня. Я падаю на колени, задирая голову к небу, с которого льются потоки воды.

Небо… Такое чёрное. Такое пустое. Такое холодное.

«Я люблю тебя выше облаков…»

— Неееет! — ору, разрывая глотку. — Неееет! Верни мне её! Верни её!!! Верни!!! — луплю кулаками в дорожное покрытие, разбивая руки в мясо.

Антон не препятствует. Не держит. Не тормозит.

Спасибо, брат.

— Верни!!! Верни, блядь!!! Она нужна мне!!! Нужна!!! Верни!!!

Горло в кровь. Руки в мясо. Сердце на ошмётки. Душа напополам.

Дыхания нет. Мотор заглох. Песок по венам. Боль в глаза. Отчаяние в крик.

— Верни!!! — ору безразличному миру.

Но небо меня не слышит. Бог не слышит. Дьявол не слышит.

— Нааастяяя!!!

Глава 32

Я буду верить, если никто больше не сможет

Шесть дней…

Шесть дней неизвестности.

Шесть дней боли.

Шесть дней страха.

Шесть дней слёз.

Шесть дней Ада.

Чувство такое, что весь мир оплакивает её. Вика без конца ревёт, запершись в четырёх стенах. Настина мать заливает слезами отцовский стол, каждый день являясь к нему в надежде, что есть новости.

Их нет.

Уже пять дней никаких новостей. Единственная новость была на следующий день после похищения. На загородной трассе нашли брошенную машину без номеров, залитую кровью. Артериальной. Принадлежащей Насте.

Одна надежда была на то, что кровь обнаружена на водительском сидении, а на руле её отпечатки.

Уже пять дней вся полиция области прочёсывает гектары леса и все близлежащие к тому месту посёлки. С каждыми сутками территория поисков расширяется. С каждыми сутками надежда гаснет.

При такой кровопотере шансов выжить почти нет. Особенно учитывая то, что проверены уже огромные территории леса вместе с собаками. В населённых пунктах перевёрнуты не только больницы и морги, но и каждый грёбанный дом.

Шанс был только на то, что кто-то подобрал её по дороге, но и поиск по области ничего не даёт.

Устало потираю глаза, подкуривая сигарету.

— Где же ты, сестрёнка? — сиплю, вглядываясь в дорогу, на которой нашли тачку.

Каждый день я приезжаю сюда и брожу по лесу, будто смогу обнаружить то, что не смогли сотни полицейских, собак и волонтёров.

Каждый день я еду от посёлка к посёлку в надежде, что найду её.

Каждый день я сбегаю от реальности.

Я не могу видеть свою девушку разбитой. Я не могу видеть своего лучшего друга, превратившегося в безэмоциональное, безжизненное существо.

В то проклятое утро Артём орал, плакал, проклинал, крушил, разбивал руки в кровь, а я ничем не мог помочь человеку, которого называю братом. Успокоил его в итоге мой отец.

Я, блядь, в жизни не думал, что смогу увидеть, как Северов рыдает на груди у моего бати.

В тот момент я вышел из кабинета, забился в какую-то коморку и, сука, сам разревелся как баба. Я, блядь, давился слезами и всхлипами, потому что мне было больно не только за друга и его невесту, но и, блядь, за себя. Я не просто привязался к ней. Я полюбил эту девчонку. Она стала частью моей семьи.

Зло стираю горячую влагу с ресниц, когда вспоминаю то кошмарное утро и делаю глубокую затяжку, но никотин перестал помогать. Так же как и крепкий алкоголь.

Сжимаю кулаки, вылезая из тачки.

Иду в лес.

Снова.

Брожу по нему, пока не начинает сгущаться темнота.

Снова.

Возвращаюсь к машине и катаюсь от посёлка к посёлку, тыча в каждую встретившуюся рожу Настину фотку.

Снова.

Люди только отрицательно качают головами.

Снова.

Запрыгиваю в лексус, завожу мотор.

— Я знаю, что ты жива, Настя. Не сдавайся. Я верю в тебя. Если больше никто не сможет, то я один буду верить. Возвращайся. Ты нужна всем нам. Но больше всего ты нужна Артёму. — хриплю, сдерживая разрывающие грудину рыдания.

Снова.

Торможу около подъезда. Поднимаюсь по ступеням. Вставляю ключ в