Коллекция королевы - Ан Ци

раздался свист крыльев и птичий призывный крик. От неожиданности Решевский потерял равновесие и сел на снег. Над его головой пикировала чайка. Вот она ближе, ближе! Навстречу ей прямо с «беркута» вспорхнула другая.

— Господи, это правда… я столько о них мечтал, и вот! Вот они, та-а-ам!

Две прекрасные ярко-розовые птицы закружились над водой, вылавливая светлых мелких рачков-бокоплавов. А Орнитолог сиял! Он вмиг позабыл о своём нездоровье, о постигшей их всех только что неудаче. Откуда только взялись силы, но он снова вскочил на ноги и, к восторгу ошалевшего Петьки, пустился в пляс!

Глава 53

Оскар Исаевич любил хорошую почтовую бумагу. В марках он тоже знал толк. Теперь можно было себя побаловать — заказать именные конверты. Можно было и слегка потешить свое тщеславие: перечислить звания и награды, коих накопилось уже не мало. Но такие заметные письма пропадали, марки отклеивали филателисты, и посему наученный горьким опытом, Брук отправил в Мюнхен заказным большое толстое, но самое неприметное письмо.

Придя во вторник с работы, Анна-Мари привычно поставила машину в гараж, открыла почтовый ящик, рассортировала несколько конвертов и вдруг… С бьющимся сердцем она распечатала увесистый пакет и погрузилась в чтение.

«В книжных мудростях сыскали мы, что недостойный сын церкви Карл похвалялся богомерзкими творениями и святую церковь не почитал, ни во что не ставил. Людишки его разбои чинят, сам он погряз во грехе и разврате. Старые люди порешили его казнить и наложить на его добро волчью серую печать. «Дабы никому неповадно было володеть Василиском, налагаем мы на него нашей властью волчье слово. И отныне мирянин ли, монах ли — не дерзай Василиска в отчей хоромине держати, а равно менять, продать и завещать. А не послушает, будет ему всякая порча и гибель. Даже и речи о нём держать не можно, и поганое имя его не называти. И быть по сему, пока не протечёт сто долгих лет, а тогда, не уничтожать, ибо работа мастера больно хороша, но в сокровищнице королевской схоронить и только зрелым мужам видеть оное дозволяти, за позор оный полновесные червонцы собирати, а червонцы те отдати для дел богоугодных и призрения вдов и сирот».

Моя дорогая девочка, я постарался передать колорит документа, написаного по латыни на пергаменте гусиным пером. Ты знаешь, что я не могу сделать это на немецком. И потому избрал наш с тобой общий, а твой второй родной язык и стилизовал, как сумел.

Я узнал, что твои предки старались отвратить родовое проклятие и обратились в соответствии с духом времени к служителям церкви. В Аугсбурге славилась игуменья Афра Иоганна Анна-Мария Еберберг. Она видела вещие сны и, после долгого поста и молитв, посовещавшись со святыми отцами, в строгой тайне рассказала об ниспосланном ей откровении. Тогда был составлен документ, который ты сейчас прочла, скреплён печатью и вручён главе рода Фельзер. Он хранится не в городском архиве, а в епископальной библиотеке. Но у меня есть свои источники — тут очень кстати пришлось увлечение нынешнего прелата Дома византийскими рукописями и орнаментами.

Я не провидец, безгрешностью тоже не могу похвалиться, но интуиция у меня есть. Я искал и нашёл, а как имя игуменьи прочитал… Ты посмотри, как её зовут! Не смейся над стариком, а подумай, какой теперь идёт год. Я считаю, этого «Януса» надо найти и поступить, как предписано. Я почему-то полностью уверен, что тогда всё будет в порядке. Я сумел убедить Стаса, и он ожил и надеется. Я желаю вам обоим от всего сердца удачи и счастья.

Да, ты спросишь, почему «Янус»? В нашем государственном архиве среди трофейных бумаг отыскались дневники Бенедикта Гольдшмидта. В них подробно изложена история того, где хранился «Римский заказ», а также куда и почему он позже попал. Я скопировал тебе нужные страницы и вложил в этот конверт. Кроме того, мой заказчик, стальной магнат, странным образом оказавшийся тоже замешанным в историю с этой династией ювелиров, свёл меня с нужными людьми. Я с их помощью раздобыл сложным, кружным путём ещё один документ, который тебе изложу своими словами в приложении к письму. У меня получился небольшой рассказ. Будь, пожалуйста, снисходительна к моему стилю — я не писатель.

Позвони, очень тебя прошу, Стасу и он тотчас вылетит к тебе.

Твой верный, бескорыстный поклоник Оскар Брук.

P. S. Поцелуй родителей и передай от меня: это был, вне сомнений, Камиль Каро. Они поймут.

К44444444444444444444

О. Б.

— Боже мой, — прошептала Анна-Мари, прочитав письмо, — неужели кончится этот кошмар? Я просто не смею верить. Ну, скорей! Она развернула сложенные листки и впилась потемневшими тревожными глазами в текст.

Шевелюра Миши Гольдшмидта напоминала спелую рожь. Его синие глаза блестели из под фуражки, пшеничные усы весело топорщились, а золотистые волосы отросли точно не по уставу. Жизнь была хороша! Война близилась к концу, и майор медицинской службы даже в полевой форме чувствовал себя как в парадной. А два дня отпуска после ранения ещё подняли настроение бравого офицера.

Вечером намечались танцы! В уцелевшем ресторане «Золотой гусь» нашлись два венгерских скрипача и старенький пианист — инвалид первой мировой. У разведчиков имелся харч, у самого Мишы — трофейный коньяк. И девушки… нет, откуда столько девушек, одна лучше другой? Город полуразрушен, вокруг дымятся развалины, а жизнь идёт.

Он бысто шёл в поисках пекарни, которую научили найти ребята. Узкий переулок сделал коленце вправо. Аккуратная церквушка сменилась полуразрушенным складом, и раскуроченный сад вывел на «Улицу роз».

Наверно, здесь раньше было ухожено и нарядно. Даже сейчас… Роз не видно. Но кустарник покрылся жёлтыми цветами — весна! Молодой офицер оглядывался, улыбался, но не сбавлял темпа. И вдруг приостановился.

— А это что за улица? Почему ёкнуло сердце? — Михаила охватило странное ощущение. «Опасность? Рядом снайпер? Я расслабился как кот на солнышке. А тут не Питер, это Дрезден. Это Дрезден, улица, вернее «Мост босых» — «BarfuBer Brucke».

У чистокровного немца Мишы было два родных языка. Он чудом избежал унижений и репрессий, уготованных людям, имевших несчастие так называться в эти грозные годы. Принимали ли его за еврея? Не исключено, но видно, антисемитов он тоже счастливо миновал. Как бы там не было, он кончил Медицинскую Академию и успешно увлечённо работал, а потом сделался полевым хирургом.

Случилось так, что родители его умерли рано. И единственный родственник, о котором он знал, родственник по отцовской линии, человек, носивший фамилию — Гольдшмидт… Господи, ну конечно! Это было поздним вечером вьюжной