Потом - Валентин Маслюков

Разница была только та, что Лжезолотинка, разевала рот, задыхаясь от мучительного страдания, причитала и голосила, а Золотинка тискала зубы и морщилась, не издавая ни звука. Разница тем более примечательная, что обе девушки мучались не просто одинаковой, а одной и той же дважды повторенной болью. Отпрянув друг от друга, они поднялись, шатаясь.

— Тебе бы так! — слезно захныкала Лжезолотинка, трогая со стоном затылок. Она еще не понимала, кому что досталось и от кого… И тут только обнаружила голые, обгорелые свои ноги в синяках и ссадинах.

Девушек невозможно было различить. Повторилась не только всякая царапина, клочок оборванной ткани, но даже грязная пыль на спине — у той, что была внизу, и у той, что наверху, — тоже! Всей разницы, что одна ревела, а другая нет. Лжевидохин так их и понимал. Однако распорядился он без разбора, без малейшего уважения к прежним заслугам той, что хныкала.

— Хватай обоих! — прошамкал он едулопу, когда обнаружил, случайно оглянувшись, что медный болван неведомо чего ради пришел в движение. — Живо! Хватай и тащи!

Двое балбесов, что носили оборотня, принуждены были расцепиться. Отвратительный голый едулоп, этакая балда в три аршина без малого, цапнул девушек за локти и поволок, не обращая внимания, успевают ли они переставлять ноги.

Переполоху было много, но быстро не получилось. Впереди шагал однорукий факельщик, следом горбатый короткоголовый остолоп с поросшей вдоль хребта гривой. Этот, с гривой, и нес на руках Лжевидохина, сипел от усердия, но бежать уж он был не в силах: грузный старик, что возлежал в объятиях едулопа, тянул как никак пудов на восемь. И далее уже, впритык к гривастому буро-зеленый обалдуй волочил сбившихся с шагу девчонок, одна из которых беспрестанно причитала.

А дальше несколько отставший Порывай, неизвестно что вобравший себе в голову медный человек. Который не повиновался теперь никому, не имел никакой воли и однако же к безмерному удивлению чародея, а, вообще говоря, и к ужасу, вышел из неподвижности.

— Подлянка! Выбросила Паракон, зараза! Паракон выбросила! — злобно бормотал старик, ворочаясь в объятиях гривастого едулопа. Но, конечно, он понимал, что пущенную на волю рогульку и не догонишь, и не найдешь, потому не столько посматривал по сторонам в смутной надежде на счастливый случай, сколько изворачивался назад, где маячил преследователь.

Порывай заметно отставал, и скоро потерялся за поворотами, извещая о себе приглушенным скрипом. Однако достаточно определившееся преимущество едулопов не сильно как будто успокаивало Рукосила. Орда петляла, а Порывай, не вдаваясь в хитрости, неуклонно повторял проделанный беглецами путь. В бездумном упорстве болвана и заключался ужас, нечто такое, что выводило Лжевидохина из себя, лишая его мужества. К тому же чародей забывался и временами переставал понимать, что происходит. Едулопы тащились тогда без всякого руководства, наугад и, попавши в тупик, останавливались.

В недолгую пору просветления Лжевидохин напрягал мысль в поисках выхода. Он велел свернуть в затопленный подвал, где вода достигла девчонкам до пояса, отчего одна из них плаксиво заверещала, что не умеет плавать и что с нее довольно — пусть они ищут себе другую дуру.

Так далеко, однако, дело не зашло: другую дуру искать не стали, да и плавать никому не пришлось. Под водой обнаружились ступеньки, следуя указаниям оборотня, едулоп отомкнул тяжелую железную дверь, прикрытую с той стороны коверным пологом, он содрал его вниз, не догадавшись откинуть, и вся орда попала в длинный проход, с левой стороны которого тянулись полукруглые окна, выходившие на запад, в пропасть. С правого боку окнам противостоял ряд тяжеловесных каменных изваяний. То есть это был уже дворец, вероятно, одно из нижних помещений Старых палат.

К несчастью, оборотень не успел сообщить едулопам дальнейший замысел и обомлел, прикрыв глаза. В ярком дневном свете серое лицо его гляделось мертвенной маской с проваленными щеками и чрезмерно выпуклым, твердым лбом.

Дверь затворили изнутри, и едулопы топтались, не получая распоряжений. Однорукий факельщик держал торчком обгорелую палку; она чадила, горячая смола еще капала — иногда на запястье, отчего едулоп передергивался, как ужаленный. Другой обалдуй, с путаной гривой на затылке, продолжавшейся через шею на спину, изнемогал под тяжестью хрипевшего старика, но не решался без особого на то указания прислониться к стене, не говоря уж о том, чтобы опустить больного на пол. По буро-зеленой, искаженной усилием роже катился пот, едулоп пошатывался. Рослый балбес, что держал девушек, тупо глазел на мучения сородича. Едулопы безмолвствовали, не имея ни малейшей потребности обменяться мнениями.

Надежды и опасения вперемешку с самыми дикими предположениями мечтательного свойства ходили в головах девчонок, которые нет-нет, да и поглядывали друг на друга, презрительно фыркая при виде своего изнуренного и ободранного подобия. Обе подрагивали и сипели, переступая занемевшими ногами по ледяному полу.

— А если старый хрен даст дуба, — прошептала одна из Золотинок, обращаясь к напарнице наискось, по касательной, — слушай, я говорю, если откинет копыта… с него станется!.. так эти мерзкие твари, они нас сожрут, а?

Вторая Золотинка только хмыкнула: сожрут и поделом! Собеседница ее (вероятно, та из двух, которая жаловалась незадолго перед этим, что не умеет плавать), столь кратким ответом неудовлетворенная, толкнула свое подобие ногой.

— Ты все дуешься! — высказала она предположение и опять достала подругу ногой. Другая Золотинка поморщилась и отступила, сколько позволяла едулопова хватка.

Тут можно было бы и обидеться. И наверное, первая, говорливая, Золотинка склонялась к такому завершению беседы, когда, прохваченный сердечной болью, оборотень застонал, слабо ворочаясь, и говорливая Золотинка испуганно на него покосилась, ожидая, как видно, что именно сейчас «старый хрен» и окочурится.

— Брось! — взвинчено сказала она подруге. — Что толку дуться, когда нам обоим крышка, ты ж видишь… Как бы мы между собой ни ссорились, у нас с тобой много общего.

Тут они глянули друг на друга, словно пораженные справедливостью последнего соображения.

— Думаешь, я сама что-нибудь понимаю? — горячо продолжала говорливая. — Зачем это все старому хрычу понадобилось?.. Мне это не надо, во всяком случае. Мне и своего хватало — вот так! — Левой рукой, поскольку правую держал едулоп, говорливая Золотинка, показала сколько именно это будет «вот так!» — с головой. — И слушай, в животе у тебя пусто. Ты когда ела? Так жрать хочется…