Анка - Василий Дюбин

Наше солдатское спасибо вам за письмо и карточку, которую мы присудили отважному летчику Орлову Якову Макаровичу, а он не взял ее, хотя сказал: „Чертовски красивая девушка!“ Не подумайте, что он гордый. Нет! Душа у него кроткая, а сердце, как у льва. Храбрый он и отважный, но скромный. Поэтому, видать, и отказался от вашей карточки. Так мы оставили ее у себя и всем подразделением признаем вас за свою сестру, гордимся вами за то, что вы отдаете свою кровь раненым воинам. Все мы решили быть только отважными…»

Сержанта слушали с напряженным вниманием. Когда он кончил читать, старшина взял у него карандаш:

— Толково! — и первым расписался в конце письма.

Письмо отправили в тот же день, фотокарточку поместили на видном месте, прикрепив ее к фанерной дощечке. В блиндаже был полумрак, и при тусклом свете коптилки Ирина выглядела еще трогательнее. Солдаты и сержант легли поздно, но уснуть никто не мог. Глядя в темный потолок блиндажа, каждый думал о своем, о родных и близких.

На равнине выпал первый снег. А в горах уже свирепствовала пурга. С каждым днем полеты становились все труднее. Но в военное время нелетной погоды не существует. По ночам самолеты подымались в воздух и уходили выполнять боевое задание, переваливая через горный кряж.

Как-то старшина забежал к Файзуле, взволнованный и радостный.

— Чего это вы сияете, как новенькая монета?

— Айда к командиру полка, награды получать. С тебя, браток, нынче магарыч полагается за орден.

— А с вас?

— Что там с меня, — махнул рукой старшина. — Медаль.

— Тоже награда.

— Конечно, награда, — взгляд старшины задержался на фотокарточке Ирины. Он отколол ее от фанеры, спросил сержанта: — Письмо у тебя? Давай-ка его сюда.

— Еще что задумали?

— Потом увидишь, — старшина спрятал в карман письмо и карточку. — Айда!

В просторном блиндаже командира полка собрались солдаты, сержанты и офицеры. Всего было десять человек. Вручая награды, командир полка поздравил каждого в отдельности. Десять раз прозвучало в блиндаже четкое и торжественное:

— Служу Советскому Союзу!

Орлов получил орден Красного Знамени, сержант Файзула — орден Отечественной войны 1-й степени, старшина — медаль «За боевые заслуги».

Командир полка распорядился поднести награжденным «боевые сто грамм». Орлов попросил разрешения только пригубить.

— Что ж так? За награду не грех и до дна выпить, а не только пригубить.

— Я вылетаю в ночь, товарищ полковник.

— Завтра в ночь. Сегодня отдыхайте.

Полковник провозгласил тост за тружеников фронта, и все выпили. Старшина подошел к командиру полка.

— Товарищ полковник, разрешите обратиться.

— Сейчас мы за праздничным столом, не в строю. Говорите запросто, старшина.

Старшина извлек из кармана голубой конверт, протянул полковнику:

— Вот… Присудили мы всем миром летчику Орлову, а он не взял.

Полковник переводил глаза с письма на карточку, качал головой. Орлов украдкой показал старшине кулак, а тот будто и не замечал этого, ожидая, что скажет командир полка.

— Лейтенант Орлов.

— Слушаю, товарищ полковник, — поднялся Орлов.

— Сидите, сидите… Что же это такое? Вам всем миром присуждают, а вы не подчиняетесь решению товарищей? Я присоединяюсь к этому справедливому решению. Не годится такую хорошую девушку обижать. Передайте, старшина, письмо и фотокарточку по адресу. В письме ясно сказано: «Самому отважному».

Старшина мигом передал Орлову голубой конверт.

— Так и быть, — улыбнулся Орлов, пряча в левый нагрудный карман письмо и карточку Ирины. — Подчиняюсь.

На второй день Орлов вылетал на выполнение боевого задания. Старшина подбежал к самолету, когда уже был запущен мотор, а летчик Орлов сидел в кабине. Старшина отвернул левую полу шинели, похлопал ладонью себя по нагрудному карману. Орлов утвердительно кивнул головой. Старшина широко заулыбался. Он понял, что, уходя в воздух, Орлов, согласно установленному правилу, сдал командованию и ордена, и партбилет, и удостоверение личности, а голубой конверт оставил при себе. Самолет двинулся с места, пробежал немного, оторвался от земли, поднялся в воздух и растворился в темноте ночи…

Через два дня в газетах была напечатана очередная сводка Совинформбюро. Последний абзац сводки заканчивался лаконичной фразой: «…один наш самолет не вернулся на свою базу».

Это был самолет Орлова.

Хозяйство отряда народных мстителей «Родина» содержалось в идеальном порядке. Скиба составил подробную опись всего имущества, консервированных продуктов и копченостей, количества винтовок, автоматов, пистолетов и патронов к ним, записал в особую тетрадь, что за кем числится. Не только шинель или полушубок, одеяло или сапоги, но каждую обойму патронов или пачку сигарет, глоток спирта или коньяка он выдавал только по письменному распоряжению командира отряда.

Помимо умелого ведения хозяйства, Скиба оказался не менее полезным и в другом важном деле. Хорошо зная район, в котором базировался партизанский отряд, он нес и разведывательную службу. Между ущельем и поселком Шабановское до войны находился пункт потребсоюза по заготовке ежевики, орехов, лесных яблок и груш. На пункте стояла рубленая изба, в которой размещался в летнее время приемщик ягод и фруктов, а сторож со старухой и внуком жили там круглый год. Когда немцы заполонили Краснодарский край, старик вскинул на плечо двустволку, подпоясался патронташем и ушел в горы.

Скиба давно был знаком со сторожем и его старухой. Имелись у него знакомые и в Шабановском. Пробравшись на заготовительный пункт, Скиба узнал от старухи, что немцев в поселке нет, а живут они в землянках на поляне возле поселка с нагорной стороны — боятся налета партизан.

Однажды ночью, когда с ледниковых вершин на предгорье обрушилась метель, партизаны, ведомые Скибой, скрытно подошли к немецким землянкам. В момент нападения кто-то из партизан громко чихнул и чуть было не испортил все дело. Часовые подняли стрельбу. Немцы в одном белье выбегали из землянок и тут же падали под меткими партизанскими выстрелами. Поняв, что они окружены, остальные немцы начали отстреливаться через открытые двери.

— Гранаты к бою! — крикнул Васильев. — Глуши их, чумных крыс!

Партизаны ползком подобрались к дверям, из которых вылетали огненные струи трассирующих пуль, и начали швырять в землянки гранаты. Васильев уже было возрадовался в душе, что выполнение операции прошло так легко, быстро и без потерь. Но тут с утеса, нависшего над пропастью, на партизан одна за другой с воем посыпались мины, поляна огласилась криками раненых и стонами умирающих.

— Назад! — скомандовал Васильев. — Отползай к лесу! К лесу!..

Партизаны ползли по снегу, тащили на себе раненых и убитых товарищей. А миномет продолжал методично бить, на поляне от разрывов мин взвихривался снег.

Партизаны отступили в лес, подсчитали потери: семь убитых, двенадцать легко раненых.

— Мы ему хорошо всыпали, но и он, чертяка, здорово покусал нас, — сказал Васильев.

Когда возвращались на базу, Скиба забежал к старухе в сторожку, попросил:

— Пахомовна, ты бы нашей медицинской сестрице какую-нибудь посудину уделила, а то ей, бедняжке, ни бинтов, ни белья постирать не в чем. Беда!

— Да возьми вон то жестяное корыто. Я и деревянным обойдусь. А мыло есть?

— Есть. У фрицев позычили без отдачи.

— На вот еще два куска. Пригодится.

В лагерь партизаны пришли перед рассветом, где их ожидали Кавун, Анка, Бирюк и Цыбуля с двенадцатью партизанами, охранявшими базу.

— Сработали? — встретил Васильева вопросом Юхим.

— Сработали, — невесело вздохнул Васильев.

— Десятка два фрицев списали в расход, — внес ясность тихий и спокойный Краснов.

— Добре, — сказал Кавун и пристально посмотрел на Васильева. — А чего это вы сумный такой, Григорий Афанасьевич?

— Семь товарищей потеряли… Минами, гад, накрыл нас…

Кавун ставшими вдруг непослушными руками молча снял с головы шапку…

Скиба пришел в медпункт как раз, когда Анка стирала бинты в немецкой каске. В очаге золотились угли, на которых стоял котелок с водой.

— Вернулись? — спросила она, перестав стирать.

— Вернулись, — и Скиба поставил к стене корыто, а мыло положил на столик. — Это подарок тебе, сестрица, от Пахомовны.

— Спасибо! Ой, да спасибо же вам! — обрадовалась Анка, всплеснув облепленными мыльной пеной руками. — Теперь я богатая хозяйка!..

Боевая группа отряда «Родина» делала вылазки, перехватывала на хоженых и нехоженых горных тропах вражеские транспорты вьючных лошадей, совершала налеты на поселки, занятые немцами. А Бирюк, прикомандированный Кавуном к медпункту в помощь Анке и вынужденный сидеть в лагере, нервничал. Ему дозарезу нужно было пойти в «разведку»…