Собрание сочинений в одном томе - Владимир Высоцкий

«По речке жизни плавал честный грека…»

По речке жизни плавал честный грека,И утонул, а может — рак настиг.При греке заложили человека —И грека заложил за воротник.

В нем добрая заложена основа —Он оттого и начал поддавать, —«Закладывать» — обычнейшее слово,А в то же время значит — «предавать».

Или еще пример такого рода:Из-за происхождения взлетел, —Он вышел из глубинки, из народа,И возвращаться очень не хотел.

Глотал упреки и зевал от скуки,Что оторвался от народа — знал, —Но «оторвался» — это по науке,А по жаргону это — «убежал».

«Новые левые — мальчики бравые…»

Новые левые — мальчики бравыеС красными флагами буйной оравою,Чем вас так манят сéрпы да молоты?Может, подкурены вы и подколоты?!

Слушаю полубезумных ораторов:«Экспроприация экспроприаторов…»Вижу портреты над клубами пара —Мао, Дзержинский и Че Гевара.

Не [разобраться], где левые, правые…Знаю, что власть — это дело кровавое.Что же, [валяйте] затычками в дырках,Вам бы полгодика, только в Бутырках!

Не суетитесь, мадам переводчица,[Я не спою], мне сегодня не хочется!И не надеюсь, что я переспорю их.Могу подарить лишь учебник истории.

«Мог бы быть я при теще, при тесте…»

Мог бы быть я при теще, при тесте,Только их и в живых уже нет.А Париж? Что Париж! Он на месте.Он уже восхвалён и воспет.

Он стоит как стоял, он и будет стоять,Если только опять не начнут шутковать,Ибо шутка в себе ох как много таит.А пока что Париж как стоял, так стоит.

«Однако втягивать живот…»

Однако втягивать животПолезно, только больно.Ну! Вот и все! Вот так-то вот!И этого довольно.

А ну! Сомкнуть ряды и рты!А ну, втяните животы!А у кого они пусты —Ремни к последней дырке!Ну как такое описатьИли еще отдать в печать?Но, даже если разорвать, —Осталось на копирке:

<Однако втягивать животПолезно, только больно.Ну! Вот и все! Вот так-то вот!И этого довольно.>

Вообще такие временаНе попадают в письмена,Но в этот век печать вольна —Льет воду из колодца.Товарищ мой (он чей-то зять)Такое б мог порассказатьДля дела… Жгут в печи печать,Но слово остается.

<Однако втягивать животПолезно, только больно.Ну! Вот и все! Вот так-то вот!И этого довольно.>

«В стае диких гусей был „второй“…»

<В стае диких гусей был «второй».Он всегда вырывался вперед,Гуси дико орали: «Стань в строй!»И опять продолжали полет.

А однажды за Красной Горой,Где тепло и уютно от тел,[Понял] вдруг этот самый «второй»,Что вторым больше быть не хотел:

Все равно — там и тутНепременно убьют,Потому что вторых узнают.

А кругом гоготали: «Герой!Всех нас выстрелы ждут вдалеке.Да пойми ты, что каждый второйОбречен в косяке!»

Бой в Крыму: все в дыму, взят и Крым.Дробь оставшихся не достает.Каждый первый над каждым вторымНепременные слезы прольет.

Мечут дробью стволы, как икрой,Поубавилось сторожевых,Пал вожак, только каждый второйВ этом деле остался в живых.

Это он, е-мое,Стал на место свое,Стал вперед, во главу, в острие.

Если счетом считать — сто на сто! —И крои не крои — тот же крой:«Каждый первый» не скажет никто,Только — «каждый второй».>

…Все мощнее машу: взмах — и крикНачался и застыл в кадыке!Там, внизу, всех нас — первых, вторых —Злые псы подбирали в реке.

Может быть, оттого, пес побрал,Я нарочно дразнил остальных,Что во «первых» я с жизнью играл,И летать не хотел во «вторых»…

Впрочем, я — о гусях:Гусь истек и иссяк —Тот, который сбивал весь косяк.

И кого из себя ты не строй —На спасение шансы малы:Хоть он первый, хоть двадцать второй —Попадет под стволы.

«Общаюсь с тишиной я…»

Общаюсь с тишиной я,Боюсь глаза поднять,Про самое смешноеСтараюсь вспоминать.

Врачи чуть-чуть поахали:«Как? Залпом? Восемьсот?..»

От смеха ли, от страха ли —Всего меня трясет.

Теперь я — капля в море,Я — кадр в немом кино.И двери на запоре —А все-таки смешно.

Воспоминанья кружатсяКак комариный рой,А мне смешно до ужаса:Мой ужас — геморрой.

Виденья всё теснее —Страшат величиной:То с нею я — то с нею, —Смешно, иначе — ной!

Не сплю — здоровье бычее,Витаю там и тут,Смеюсь до неприличия,И жду — сейчас войдут…

Халат закончил описьИ взвился — бел, крылат.«Да что же вы смеетесь?» —Спросил меня халат.

Но ухмыляюсь грязно яИ — с маху на кровать.Природа смеха — разная, —Мою вам не понять.

Жизнь — алфавит: я где-тоУже в «це-че-ше-ще», —Уйду я в это летоВ малиновом плаще.

Но придержусь рукою яВ конце за букву «я» —<Еще> побеспокою я! —Сжимаю руку я.

Со мной смеются складкиВ малиновом плаще.С покойных взятки гладки, —Смеялся я — вообще.

Смешно мне в голом виде литьНа голого ушат, —А если вы обиделись —То я не виноват.

Палата — не помеха,Похмелье — ерунда, —И было мне до смеха —Везде, на всё, всегда!

Часы тихонько тикали —Сюсюкали: сю-сю…Вы — втихаря хихикали,А я — давно вовсю!

«Жан, Жак, Гийом, Густав…»

Жан, Жак, Гийом, Густав —Нормальные французы, —Немного подлатавРасползшиеся узы,

Бесцветные, как моль,Разинув рты без кляпа,Орут: «Виват, Жан-Поль,Наш драгоценный папа!»

Настороже, как лось,Наш папа, уши — чутки.Откуда что взялось —Флажки, плакаты, дудки?

Страшась гореть в аду,Поют на верхней ноте.

«А ну-ка, ниспадуЯ к ним на вертолете!»

«Есть риск! — предупредилПилот там, на экране, —Ведь шлепнулся одинНе вовремя в Иране».

«Смелее! В облака,Брат мой, ведь я в сутане,А смерть — она покаЕще в Афганистане!» —

И он разгладил шелкТам, где помялась лента,И вскоре снизошелДо нас, до президента.

Есть папа, но былаКогда-то божья мама.Впервые веселаХимера Нотр-Дама.

Людским химер не мерь —Висит язык, как жало.Внутри ж ее теперьЧего-то дребезжало.

Ей был смешон и видТолпы — плащи да блузки…Ан, папа говоритПрекрасно по-французски.

Поедет в Лувр, «Куполь»И, может быть, в Сорбонну,Ведь папа наш, Жан-Поль,Сегодня рад любому.

Но начеку был завОтделом протокола:Химере не сказавНи слова никакого,

Он вышел. Я не дамГроша теперь за папу.Химеры Нотр-Дам,Опять сосите лапу!

«Неужто здесь сошелся клином свет…»