Ломовой кайф - Влодавец Леонид Игоревич

НОЧЬ В ПЯТОМ ФЛИГЕЛЕ

Впрочем, ни Юрка, ни Надька бежать не собирались. Они, конечно, ни на особом, ни даже на общем режиме не бывали, но понимали, что ежели этот Луза говорит, что не убежишь, значит, так оно и есть. Одно им было точно известно: убивать, по крайней мере в ближайшее время, их не собираются. Это было удобнее сделать там же, на месте, в восьмом флигеле. А раз повели куда-то, то скорее всего и впрямь решили переселить. Может, и правда туда, где потеплее.

— Направо. — Луза показал на небольшую аллейку, в конце которой светились неяркие огоньки.

Через пару минут подошли к небольшому двухэтажному дому, обнесенному стеной из дикого камня, увитой какими-то вьющимися растениями, и остановились перед глухими железными воротам, в правой створке которых была проделана калитка. Луза нажал на кнопочку, укрепленную на столбе ворот, и во дворе дома послышались шаги. Правда, открыли не сразу, сперва кто-то приподнял стальную бляшечку, закрывавшую «глазок», и присмотрелся к посетителям.

— Давай отпирай! — пробасил Луза. — Не узнал, что ли, Налим?

— Узнал, — отозвался сторож лаконично и отодвинул засов. — Какие люди, а? И даже дама…

— Ты не больно облизывайся, — посуровел Луза, отодвинул Налима и пропустил своих спутников вперед. — Людям отдохнуть надо, отмыться и согреться. Лариска тут?

— Куда ж она денется? Белье стирает, наверное. Двор флигеля был освещен слабо, и Тараны его толком не разглядели, только приметили, что сразу за воротами обнаружились два неработающих фонтана, между которыми пролегла дорожка, ведущая к дверям дома.

Непосредственно у дверей гостей уже дожидалась некая девица сером в рабочем халате и косынке, от которой за версту несло мыльным порошком. Таран сразу сообразил, что это и есть Лариса.

— Вот, — веско сказал Луза, — Владимир Васильевич велел принять, поселить, накормить и чтоб не замерзли.

— Всегда рады! — улыбнулась Лариса. — Ну, заходите тогда.

— Стало быть, все, — пропыхтел Луза, словно гору с плеч сваливая, — я их тебе сдал, теперь ты за них отвечаешь.

И, сделав по-медвежьи элегантный кивок, поспешно удалился.

А Таран с Надькой вошли в дом и последовали за Ларисой.

— На второй этаж, пожалуйста, — пригласила прислуга, когда гости вошли в небольшой холл.

Конечно, здесь особой роскоши не замечалось, но сразу было понятно, что сие заведение не предназначено для того, чтобы содержать особо опасных заключенных. Нет, это было что-то вроде гостиницы, но, разумеется, не для самых почетных и уважаемых гостей, а так, для второго-третьего сорта. Впрочем, Таранам после подвала обстановка номера, в который их привела Лариса, показалась вполне приятной.

Две аккуратно застеленные свежим бельем деревянные кроватки, стол, два мягких кресла и телевизор «JVC» на тумбе. Пол покрыт простеньким зеленым линолеумом. Справа от входной двери имелся санузел, совмещенный, но вполне уютный. Ванна была почти советская, без наворотов, но с приличным итальянским смесителем. И туалет имелся нормальный, с бачком и очень чистый, хотя и по-больничному пахнущий хлорамином. Во всяком случае, можно было не бояться, что из толчка кто-нибудь вылезет.

— Вот тут халатики висят, — пояснила Лариса, указывая на вешалку в санузле.

— Чистенькие, ненадеванные! Трусики можете мне потом отдать — постираю заодно. А как помоетесь, позвоните по телефону — он на столе лежит. Наберете 5-05 — запомнить просто! — и спросите Ларису. Из любого места отвечу и минут через десять ужин разогрею. По принципу «чем богаты — тем и рады».

Из этого следовало, что специальных заказов тут не выполняют и принято лопать, что дают. Но привередничать, конечно,Тараны не собирались. Более того, Надька сказала:

— Спасибо, не беспокойтесь, мы сами свое постираем.

— Было бы предложено, — хмыкнула Лариса и удалилась. В ванну Юрка и Надька полезли вдвоем, но исключительно для того, чтобы побыстрее согреться. Напустили горячей воды, как будто с двадцатиградусного мороза пришли, и улеглись валетом.

— Кайф! — провозгласил Таран. — Никогда не думал, что в тропиках мерзнуть буду! И даже от холода дрожать.

— Ага, — кивнула Надька. — Только, по-моему, мы не от холода, а от страха дрожали. До сих пор не могу понять, как живыми остались…

— Главное, что ты про «A-тя» вспомнила… — ухмыльнулся Юрка.

— Да уж… — покачала гoловой Надька. — Кто бы подумал, что такая дурацкая игра пригодиться может.

То, что Юрка и Надька провернули в подвале восьмого флигеля, было до некоторой степени воспроизведением действительно дурацкой, жестокой и даже опасной игры, которая практиковалась в те давние времена, когда они еще учились в седьмом классе. Как ни странно, придумали ее девки, которые в этот период переросли большинство своих одноклассников, приобрели бабские формы, но в умственном развитии прибавили не сильно. Сводилась эта игра к тому, что две крепенькие подружки, выбрав в раздевалке, где школьники надевали сменную обувь, подходящий «объект» из числа мальчишек-недомерков или девчонок послабее себя, присаживались по обе стороны от своей жертвы на скамейку-банкетку и ухватывались за нее снизу. Затем, выбрав удобный момент, по команде: «А-тя!» (это можно было перевести как сокращенное: «Раз-два, взяли!») — резко вскакивали на ноги и переворачивали банкетку на ребро, в результате чегожертва летела спиной на каменный пол. В принципе только чудом никто не колонулся головой об пол, не переломал позвоночник и даже сотрясения мозга не получил. Естественно, что после того, как дурам — в их числе была и Надюха — эта забава стала надоедать, эстафету приняли пацаны, в том числе и Таран. Парни от себя добавили кое-что: перевернув банкетку, бросали ее на ноги жертве. Тоже удивительно, как обошлось без переломов костей и трещин в коленных чашечках. Потом игра в «а-тя» как-то сама собой выдохлась, но память о ней сохранилась, и за то, что Таран с Надькой, а также Ларев, Луза и прочие участники мероприятия остались в живых, следовало благодарить эту самую память.

Но дальше у Юрки с Надькой разговор не пошел. Во-первых, потому, что они в полной мере осознали, насколько близко находились от смерти, а во-вторых, потому что в их голове ожили воспоминания не только о давних детских шалостях, но и том, чем они занимались под управлением Полины. Перед лицом грядущей смерти там, в подвале, все это казалось не очень существенным, но теперь, когда появилась надежда, что им еще позволят пожить, начались всякие сомнения и размышления. И Юрка, и Надька, в общем, стремились к диалогу, но как его начать

— понятия не имели. И стыдно было, и неловко, и, как партнер на это отреагирует, не знали.

Отогревшись в ванне, Тараны помылись, окатились душем и почуяли, что не худо бы пожрать. Юрка пошел в комнату, где на столе действительно лежал радиотелефончик. Набрав 5-05, он почти сразу же услышал голос Ларисы:

— Слушаю!

— Это насчет ужина… — скромно-напомнил Таран.

— Все ясно, — отозвалась трубка, — подождите немного. Надька за эти десять минут простирнула свой купальник и Юркины плавки, а потом повесила сушиться.

Лариса появилась не раньше и не позже — точно через обещанный промежуток времени. И прикатила на колесном столике вполне приличный ужин: две тарелки макарон с тушенкой и кетчупом, четыре яйца, сливочное масло, полбатона белого хлеба и две здоровенные кружки крепкого сладкого чая.

— Когда скушаете, выкатите стол с посудой за дверь, — попросила Лариса и удалилась.

За ужином супруги и парой слов не перекинулись. Правда, в этом уже не были повинны всякие там воспоминания, а просто они придерживались известного правила: «Когда я ем, я глух и нем». Очень уж кушать хотелось. То, что прикатила Лариса, Юрка с Надькой за двадцать минут смели, если не меньше. После этого на них сразу накатила усталость и сонливость. Таран даже подумал, что им чего-нибудь подсыпали в еду — и хорошо, если только снотворного. Впрочем, подумать-то он подумал, но особо не взволновался. Так, между прочим отметил, что в принципе они могут завтра и вовсе не проснуться. Надька доплелась до кровати и, едва свалившись на подушку, тут же мерно засопела. Тарана хватило только на то, чтобы собрать посуду со стола, вывезти столик-каталку за дверь и добраться до другой койки. Плюхнувшись на свежее белье, Юрка к той непрошеной мысли насчет того, что им чего-нибудь подсыпали, отнесся совсем спокойно. Ну, не проснутся они, так не проснутся — значит, судьба такая.