Сорок третий - Иван Науменко

В душе едва слышно звенит мелодия. Она чем-то отличается от приподнятых мыслей и чувств Мити.

Пейте, пойте в юности,

Бейте в жизнь без промаха,

Все равно, любимая,

Отцветет черемуха...

Почему же именно теперь, в опьяняюще-радостный миг, всплывает в памяти немного грустная песня, зовущая к наслаждению и беззаботности? Что ее породило в душе? Вокруг - осенний пейзаж, первые желтые листья на березах. Впереди на стежке - статные фигуры девушек.

Митя знает - они идут в Рогали. Там стоит Батьковичский отряд. Идут около часа, но и дорога не такая близкая: от Малковичского болота до деревни - шесть километров.

Болото кончилось, начинается лес. Какой он красивый, торжественный! Вокруг местечка нет таких могучих, разлапистых дубов, гряда которых, кажется, тянется без конца. Дубы - как часовые вечного покоя, мудрости земли. Солнце клонится к закату, и в лесу удивительно переплетаются длинные прозрачные полосы света с тенями, падающими от деревьев.

Вот уже и Рогали. Деревня раскинулась у самого леса. С восточной стороны леса нет, там открывается глазам заросший кустами луговой простор. В Рогалях - одна улица, хаты довольно опрятные. В том месте, где хлопцы вышли из дубняка, правая сторона улицы круто изгибается, делая колено и как бы образуя небольшую песчаную площадь. На ней стоит толпа вооруженных винтовками людей.

- Кто такие? - спрашивает ребят низенький, в красноармейских штанах, заправленных в лозовые лапти.

- Из местечка. В наш отряд идут, - говорит Катя.

- Долго собирались!..

- Потом скажут - воевали...

- Шкуры пришли спасать...

- Становитесь к забору, сейчас поговорим...

Митю разбирает злость. Он готов уже остановиться, сказать что-нибудь едкое, оскорбительное, но Катя дергает его за рукав - не связывайся. Останавливается перед большой хатой - она дощатым крыльцом выходит на улицу.

Катя идет в хату. Хлопцы стоят на улице. Ждут. Через несколько минут она выскакивает - все в порядке.

Первым идет в штаб Митя.

За столом двое: чернявый, в выцветшей кожаной тужурке, и второй, постарше, с одутловатым, хмурым лицом. Чернявый, который поднимает на Митю усталые глаза, кажется знакомым. Где-то Митя его видел.

- Выкладывай, что в карманах, - требует он.

Интересно, голос человека тоже знакомый.

Митя кладет на стол лесхозовское удостоверение, пачки немецких марок, книжку стихов Пушкина и "Атлас мира".

Лесхозовскую бумажку чернявый рвет на мелкие клочки.

- Где взял мундир?

- Михайлов дал. Он теперь у вас.

- С кем держали связь?

- С разведгруппой капитана Мазуренки. Мы шли к ним.

В этот момент в хату врывается Андреюк.

- Наш это! - кричит он с порога. - Бинты, медикаменты я ему передавал.

- Будем знакомы, - чернявый, поднявшись, протягивает руку. - Командир отряда Якубовский.

Молниеносная вспышка в памяти: летний день, местечковцы роют возле Вербич окопы, командует работами молодой подтянутый лейтенант.

- Я вас знаю, - говорит Митя. - С сорок первого года. Помните, окопы возле Вербич...

Лейтенант задумчиво улыбается. Андреюк тем временем исчезает.

- Если мы с тобой знакомы, подари мне атлас. Я все же командир, а таких карт не имею.

О деньгах Якубовский не спрашивает - кладет себе в сумку.

Лобика, Сергея допрашивают еще меньше. После того как хлопцы появляются один за другим на крыльце, Митю снова зовут. Якубовский на этот раз расхаживает по хате.

- Записку, которую ты передал с Михайловым, мы читали. Только ты очень добренький. Хвалишь людей, которые пошли служить немцам.

- Я знаю их.

- Откуда знаешь?

- С Михайловым часто встречался. Думаете, было просто отправить двадцать семь человек в лес? Мы им листовки давали, газеты. Они б не пошли к вам, если бы не поверили, что вы их примете.

- Михайлова нет, - задумчиво говорит Якубовский. - Погиб в бою с власовцами.

Митя обескуражен. Еще и месяца не прошло, как он простился с лейтенантом.

- Немцы своего среди двадцати семи нам не подсунули? - спрашивает Якубовский. - Не допускаешь?

- Нет. Какой у этих пленных авторитет? Если бы хоть раньше в партизаны пошли...

Якубовский усмехается:

- Ну хорошо. О вашей группе скажу вот что. Служили десантникам, послужите и нам. Отряд местный. Батьковичский. Ты с товарищем, Якубовский имеет в виду Лобика, - останешься при штабе. Для особых поручений. Старшим назначаю тебя.

V

Возле забора у штабной хаты Митю с Лобиком останавливает приземистый, одетый в темно-синюю гимнастерку и галифе человек.

- Не узнаете?

Круглое белое лицо, тихий голос. Да это же Анкудович - он приходил в местечко еще в первую военную зиму, созывал подпольщиков на собрание. Позднее прислал на лечение Ключника.

Сколько всего переменилось за полтора года. Будто вечность прошла. Хлопцы рассказывают о расстреле Сергея, его сестры, о своей службе у десантников, о Ключнике, которого угораздило во второй раз попасть в местечковую больницу.

- Знаю, - говорит Анкудович. - Я начальник разведки и контрразведки. С Мазуренкой видимся часто. Он мне сведения дает, я - ему.

- Где теперь Мазуренка?

- Его группу перебрасывают дальше. Часть осталась, часть ушла.

Так вот оно что! Ясно, почему никто не пришел на встречу. Может, даже хорошо, что так случилось. Ни у Мити, ни у Лобика нет особого желания идти с Мазуренкой в немецкий тыл. Дрожать, трястись? Никогда в жизни они не станут больше подпольщиками!..

Анкудович между тем рассказывает о Ключнике. Когда арестовали Сергея, он прибежал в отряд, имея в кармане немецкий пропуск в Овруч - Ключник оттуда родом. Анкудович отстегал его, бумажку порвал. Когда партизаны наступали на Росицу, Ключник от взвода отбился. Никто его в бою не видел, потому и не подобрали раненого.

Митя внимательно слушает, он полон противоречивых чувств. Когда-то они, подпольщики, смотрели на Ключника как на бога. Он казался необыкновенно находчивым, смелым. Какое там, в местечке, было страшное время! Со всех сторон подстерегала опасность. Даже оттуда, откуда они ждали помощи!..

Зачисляют хлопцев в первую роту. Командиром там Семен Гайчук, мужчина крупный, рослый, политруком - Петр Лисавенка. Поскольку Митя с Лобиком оставлены при штабе, они должны поселиться в другой половине штабной хаты, постоянными жителями которой являются командир и политрук.

Низенький партизан, который заговорил с хлопцами, когда они только вышли из дубняка, принес вязанку соломы, бросил на пол - постель готова. С хлопцами больше разговаривает политрук. Он необыкновенно словоохотлив, на то, что новичков подселили к ним, командирам, не обижается, - наоборот, как бы даже радуется, что есть возможность поговорить с людьми, которые близко видели немцев.