Свет в ночи - Вирджиния Эндрюс

– Дафна говорит, что ты во всем обвиняешь меня.

– Я просто сказала ей правду.

– А ты сообщила ей, что весь вечер провела с Бо наверху?

– Мы не были весь вечер наверху, но мне не пришлось ей ничего говорить. Она обо всем догадалась.

– Неужели ты не могла что-нибудь выдумать, обвинить кого-нибудь из гостей или еще что-нибудь?

– Кто бы поверил в эти сказки, Жизель? Какая разница? Вчера вечером тебе было все равно, когда я пыталась заставить тебя и твоих друзей убрать за собой. Может быть, если бы мы это сделали, все бы не обернулось так плохо.

– Спасибо, – отозвалась Жизель. – Ты ведь знаешь, что Дафна теперь говорит, верно? Мы должны вернуться в «Гринвуд». Она не стала слушать моих уговоров. Я никогда не видела ее такой рассерженной.

– Может, это к лучшему.

– Это ты так говоришь. Тебе плевать – ты отлично проводишь время в «Гринвуде», отлично учишься, наслаждаешься обществом твоей мисс Стивенс и Луи.

– Луи уехал. И вряд ли можно утверждать, что я хорошо проводила время в школе, когда директриса пыталась выгнать меня за то, что сделала ты, – напомнила я ей.

– Тогда почему ты хочешь вернуться?

– Я просто устала сражаться с Дафной. Не знаю. Я просто устала.

– Ты просто дура. Дура и эгоистка.

– Я? Ты называешь меня эгоисткой?

– Именно так. – Жизель прижала ладони к вискам. – Ох, моя голова. Такое ощущение, что кто-то играет в ней в теннис. У тебя нет похмелья? – спросила она.

– Я не пила так много.

– Ты не пила так много, – передразнила она. – Мисс Умница-Разумница снова перед нами. Я надеюсь, ты счастлива, – простонала Жизель, развернулась, но не пустилась бежать. Ей пришлось идти медленно, чтобы в голове не так стучало.

Я улыбнулась. Вот и десерт, подумала я. Это послужит ей уроком. Только я знала, что, какие бы обещания ни давала Жизель, как бы ни клялась и ни раскаивалась, она обо всем забудет, как только головная боль пройдет.

Два дня спустя все наши вещи упаковали для возвращения в «Гринвуд». Только на этот раз инвалидная коляска осталась дома. Жизель хотела взять ее с собой, уверяя, что она еще недостаточно уверена, что сможет все время ходить, но, к чести Дафны, та не попалась на удочку. Мачеха не собиралась позволить Жизель вернуться к прошлому, снова искать сочувствия окружающих, используя свое положение в качестве оправдания своего плохого поведения.

– Если ты можешь ходить здесь, танцевать и приводить все в беспорядок, то сможешь ходить на занятия и обратно, – сказала ей Дафна. – Я уже позвонила экономке твоего общежития и сообщила ей хорошие новости, – добавила она. – Так что теперь уже все знают о твоем чудесном выздоровлении. И я надеюсь, что отныне твои школьные неудачи исправятся таким же чудесным образом.

– Но, мама, – взмолилась Жизель, – учителя в «Гринвуде» ненавидят меня.

– Я уверена, что здесь они ненавидят тебя точно так же, – отрезала Дафна. – Помни, что я тебе сказала. Если будешь плохо себя вести, отправишься в школу с еще более строгими правилами, такую, где кругом натянута колючая проволока, – ехидно заметила мачеха, оставив Жизель стоять с открытым ртом. Таково было материнское напутствие в исполнении Дафны.

Мы ехали в школу в гробовом молчании. Время от времени Жизель всхлипывала и тяжело вздыхала. Я постаралась проспать большую часть пути. Когда мы приехали в общежитие, нас встречали, как возвратившихся героинь, во всяком случае Жизель. На какое-то мгновение краска удовольствия окрасила ее щеки. Миссис Пенни стояла впереди девочек из нашего сектора, чтобы приветствовать Жизель и стать свидетельницей ее чудесного выздоровления. Как только сестра их увидела, ее настроение изменилось.

– Та-да-да! – воскликнула она и вышла из машины. Миссис Пенни всплеснула ручками и бросилась обнимать ее. Все девочки окружили их, забрасывая Жизель вопросами. Как это случилось? Когда ты поняла в первый раз? Было больно? Что сказали врачи? Что сказала мама? Как далеко ты можешь пройти?

– Я все еще несколько слаба, – заявила Жизель и оперлась на Саманту. – Кто-нибудь может принести мой жакет? – еле слышно спросила она. – Я оставила его на сиденье.

– Я принесу. – Вики торопливо бросилась исполнять просьбу.

Я подняла глаза к небу. Почему никто, кроме меня, не видит, что скрывает Жизель под маской? Почему они с такой радостью попадаются на ее удочку, одураченные и осмеянные ею? Они заслужили ее презрительное отношение. Они заслужили, чтобы их использовали, чтобы ими манипулировали, чтобы их обхитрили. Так я думала и поклялась самой себе в эту минуту, что не буду обращать ни на что внимания, кроме моего искусства.

Поэтому я торопилась на занятия в первый день после нашего возвращения с подлинным возбуждением. Мне так хотелось встретиться с мисс Стивенс. Я была уверена, что учительница попросит меня остаться после занятий и мы будем говорить и говорить о наших каникулах. В моих мыслях и в глубине моего сердца мисс Стивенс стала для меня старшей сестрой. Когда-нибудь, очень скоро, решила я, я скажу ей об этом.

Но когда я вошла в главное здание и пошла по коридору на классный час, почувствовала, что что-то не так. Я ощутила это, когда заметила там и сям маленькие группки девочек, которые все смотрели в мою сторону, когда я проходила мимо. По неизвестной причине мое сердце забилось сильнее, в желудке появилось неприятное ощущение, словно рой пчел кружился у меня внутри. Я пришла раньше остальных, поэтому у меня было немного времени. В любом случае я собиралась зайти поздороваться с мисс Стивенс до классного часа. Я торопливо прошла к мастерской по живописи, рывком распахнула дверь, готовая увидеть там Рейчел в ее рабочем халате, волосы собраны вверх, на лице улыбка.

Но вместо этого я обнаружила пожилого мужчину в рабочем халате. Тот сидел за столом, рассматривая ученические наброски. Он удивленно поднял глаза, а я оглядела комнату.

– Доброе утро, – произнес мужчина.

– Доброе утро. А мисс Стивенс еще не пришла? – спросила я.

Его улыбка увяла.

– Боюсь, что мисс Стивенс здесь больше не появится. Меня зовут мистер Лонго. Я буду работать вместо нее.

– Что? – На какое-то мгновение его слова показались мне в высшей степени странными. Я просто стояла с широкой, недоверчивой улыбкой на лице, мое сердце бешено стучало.

– Она не вернется, – произнес преподаватель более твердо. – Ты занимаешься живописью, насколько я понимаю?

Я покачала головой.

– Это не может быть правдой. Почему она не вернется? Почему? – настойчиво спрашивала я.

Мужчина выпрямился.

– Я не знаю подробностей, мадемуазель..

– Дюма. Каких подробностей?