Шотландия. Автобиография - Розмари Горинг

Мистер Маклин сказал, что у немецкого летчика был на шее небольшой шрам. Когда он улыбался, то заметны были несколько золотых зубов. Одежда, видневшаяся из-под летного комбинезона, была хорошего качества, и если верить миссис Маклин, то он носил ботинки из превосходно выделанной тонкой кожи, «как перчатки». На одном запястье у него были золотые часы, а на другой руке золотой компас.

Мистер Маклин не заметил никаких признаков, что летчик страдает галлюцинациями, как про Гесса говорило немецкое радио.

— Он был совершенно невозмутим, хотя и выглядел устало. Говорил как нормальный человек, в здравом уме.

Пилот указал свой возраст — 46 лет.

С парашютом он выбросился совершенно безоружным — и на его самолете не было бомб, а из пушек ни разу не стреляли. Горючего оставалось мало, и так как посадить самолет представлялось невозможным, он решил, что не остается ничего иного, кроме как выпрыгнуть из самолета с парашютом. Машина с ревом рухнула на поле и разбилась, убив при этом молодого зайца. Летчик пытался сбросить с себя парашют, и его тащило спиной по земле, когда над ним неожиданно возник мистер Дэвид Маклин и спросил: «Кто вы? Что вы тут делаете?»

Не выказывая ни малейшего признака страха или тревоги, не предпринимая попыток сбежать, летчик заговорил с ним почти на безупречном английском языке. «Он сильно прихрамывал. Похоже, он вывихнул левую ногу, когда приземлялся, — рассказал мистер Маклин о происшествии. — Это был джентльмен до кончиков пальцев. Могу утверждать это по его манерам и по тому, как говорил. Он сел в мягкое кресло возле камина. Моя мать поднялась с постели, оделась и прошла на кухню поглядеть на нашего необычного гостя».

— Не желаете ли чашечку чаю? — спросила его миссис Маклин.

— Нет, благодарю вас, — ответил он, — я не пью чай на ночь.

Потом он попросил воды, и два молодых солдата, которых привлек к ферме шум падения самолета, шутливо заметили:

— Мы в Британии пьем пиво.

Гесс ответил:

— О да, в Мюнхене, откуда я родом, тоже пьют много пива.

Обломки самолета, которые разбросаны по полю недалеко от дома сельскохозяйственного рабочего, вчера весь день находились под охраной, и любопытствующих к ним не подпускали.

На маневрах с войсками местной обороны, 1943 год

Джордж М. Голл

Войска местной обороны, первоначально носившие название «добровольцы местной обороны», были образованы в 1940 году. В то время существовала серьезная опасность вторжения в Британию, и надеялись, что эти части, развернутые во всей стране, сумеют задержать наступление вражеских войск, пока не будут подтянуты регулярные британские войска. Их формировали из тех, кто был слишком стар или слишком молод для действительной военной службы, или из тех, кто состоял в запасе. К счастью, энтузиазм и рвение ополченцев возмещали прискорбный недостаток ресурсов. Многие части оснащались сильно устаревшим оружием и снаряжением, а иногда вообще не были вооружены, и в результате эти гражданские и фермерские отряды обходились тем, что было. Хотя вторжения в Британию удалось избежать, войска местной обороны сыграли важную роль и были расформированы лишь в конце 1944 года после освобождения Франции. Эта масса добровольцев не раз становилась мишенью для беспощадных пародий, из них особо примечателен телевизионный сериал «Папочкина армия», в котором хорошо схвачена «домашность», характерная для некоторых из этих формирований. Как обнаружил подросток Джордж Голл, вопреки всей важности цели, поставленной перед войсками местной обороны, на учениях случалось немало забавного.

Я никогда не служил в местной обороне — я был слишком юн. Но я состоял в УАК (Учебном авиационном корпусе), и когда в нашем подразделении войск местной обороны обнаружилась нехватка связных, меня пригласили помочь им. «Только надень свою форму УАК, и все будет в порядке».

Утро субботы застало меня на пункте сбора, мое снаряжение довершал велосипед. Транспорт находился в одном из грузовиков Макуильяма, велосипеды и прочее. В компании множества людей, по возрасту значительно старше меня, мы отправились на поле боя, которое по плану находилось возле плотины Клаттерингшоуса. Раньше на грузовике возили домашний скот, мы такие называли «телегами-скотовозами», — с дощатыми бортами, продуваемые насквозь, к тому же имелись явные доказательств того, кем, по нашему предположению, были вчерашние пассажиры.

Когда мы прибыли к плотине, командующий офицер принялся размещать свои высадившиеся с разномастных машин войска: минометный взвод там, пулеметную часть здесь, а моей задачей было находиться рядом с ним и передавать приказы. Командиром был давно ушедший в отставку армейский офицер в высоком звании, дом его находился в нашем округе, но выговор у него был ненашенский, пусть и говорил он со мной исключительно в рамках поставленной задачи.

Нам сказали, что новозеландские части будут атаковать нас со стороны Ньютон-Стюарта, так что мы стали ждать. Со своего наблюдательного пункта на гребне плотины командир обозревал окрестности, пока на западной стороне плотины мы не заметили броневик, спешивший по дороге в сторону Крейгнелла. Так что первым переданным мной сообщением был приказ пулеметному расчету: «Открыть огонь, когда цель окажется в пределах досягаемости». Открытие огня заключалось в том, чтобы навести пулемет и затрясти жестянкой из-под сиропа, куда были насыпаны мелкие камни. Ответного огня, похоже, не предполагалось; наверное, у противника банки из-под сиропа вышли из строя.

Когда я вернулся на плотину, то на склоне противоположного холма были замечены некоторые признаки активности. Я стал думать, каким тут был пейзаж, когда здесь сражался Роберт Брюс: озера, наверное, не было, просто болото, а деревьев, пожалуй, побольше росло. А он, разглядывая поле битвы, стоял, должно быть, на большом валуне.

Посмотрев вниз с плотины, мы заметили, как передовой отряд местной обороны отступает со своих позиций.

— Эй, вы там! Эй, местная оборона! — кричал командир. — Никто не давал приказа отступать!

— Да вот еще, старого дурня слушаться, — отчетливо долетел до нас оттуда чей-то голос, и они гурьбой, с оружием, так и пошли своей дорогой. За ними по пятам двигались новозеландцы. Это было уже чересчур.

— Эй, вы, новозеландцы! Вы не можете здесь через реку переправляться! Считается, что это бурный поток, мы вроде как должны были шлюзы открыть!

— Да все в порядке, командир, считай, что у нас с собой оборудование мосты наводить.

И так местную оборону вынудили отступить, погрузиться в свой транспорт и отправиться обратно, но сначала Томми Адамс должен был заминировать туннель, через который собирались проехать машины новозеландцев. Томми в самый раз подходил для этой работы, так как он был бригадиром в карьере и с взрывчаткой обращаться привык. Минами ему послужили несколько старых покрышек, подожженных на дороге.

Грузовик Макуильяма замыкал колонну, отступающую к Нью-Голлоуэю, в нем сидели те же самые люди, плюс велосипед на борту. Похоже, потерь не было. О нет! Оглянувшись, мы увидели, что нас неотрывно преследует новозеландский бронеавтомобиль с открытым верхом. Наш водитель делал, что мог, чтобы оторваться на узкой петляющей дороге, но избежать пленения шансов было мало. Вскоре броневик поравнялся с нами. Нам пришлось остановиться, а иначе грузовик заехал бы в канаву. «Теперь вы пленные!» — прозвучал требовательный голос из бронеавтомобиля. «Да неужели?» — ответил один боец-ополченец. Он влез на самый верх дощатого борта и заглядывал в открытый люк башенки. Товарищ из местной обороны протянул ему полную лопату вчерашнего навоза. Импровизированный снаряд был нацелен внутрь башенки с убийственной точностью, и наш водитель включил сцепление.

Когда мы посмотрели назад, то увидели, что на дороге стоят и размахивают кулаками трое новозеландцев; но что они говорили, мы не слышали.

Военнопленный, 1944–1945 годы

Роберт Гариох

Поэт Роберт Гариох попал в плен у Тобрука в июне 1944 года, когда служил в штабе 201-й гвардейской моторизованной бригады. Остаток войны он провел в лагерях для военнопленных в Италии и Германии. В представленном рассказе речь идет о том периоде, когда он находился в лагере Кьявари на Итальянской Ривьере.

Погода становилась жаркой, неприятно жаркой. С каждым днем солнце жарило все сильнее, а ночи были теплыми и душными. Хотя одежды у нас почти не было, о прохладе и говорить не приходилось. Воздух наполнился мухами: каждого человека окружало целое облако этих насекомых. Когда мы ели, то пищу приходилось держать закрытой, просовывая руку под ткань, если мы хотели взять кусочек еды. И все равно мух нужно было отгонять от себя, чтобы они в рот не залетали. Такие лагеря, как наш, забитые людьми, должно быть, казались раем, устроенным специально для мух, со всевозможными потными и грязными вещами, на которых они могли отъедаться и размножаться в громадных количествах. На походной кухне их было море, как и в нашем супе. В каждой капельке оливкового масла, что плавала на поверхности супа, входившего в наш паек, обязательно торчала маленькая муха. Наиболее брезгливым мух приходилось вылавливать, обычно из каждой ложки, что занимало практически весь вечер. Другой подход заключался в том, чтобы зажмуриться и проглотить все за один присест: вероятно, никакого особого вреда мухи и не причинили бы, но неприятна была сама мысль об этих мерзких тварях.