Индейская страсть - Мэдлин Бейкер

– Келли, ты уверена? Твое плечо…

– Уверена, милый.

Но он все равно старался сдерживаться, пытался не давать волю страсти, всем телом содрогаясь от желания, но боялся причинить ей боль неосторожным движением. Келли поняла. Она задвигалась под ним, уводя мужа за грань осторожности.

Нежный язычок защекотал ухо Калеба, скользнул вниз по шее, коснулся плеча. И – все, больше сдерживаться не было сил. С приглушенным криком он вошел в нее, доказывая ей, себе, всему миру, что это божественное существо принадлежит ему, всегда будет принадлежать ему, и ничто, кроме смерти, их не разлучит.

Глава 37

На ранчо они вернулись уже поздней ночью. А на следующее утро Калеб послал за доктором Мэйнэрдом, настояв на том, что Келли нуждается в медицинском осмотре. Даже когда врач объявил, что она совершенно здорова, Страйкер не позволил жене встать с постели и заботливо ухаживал за ней – массировал спину, расчесывал волосы, растирал ноги и не разрешал делать ничего, требующего мало-мальских усилий, исключая разве что чтение книг.

Только когда Калеб убедился, что Келли действительно почти не повредили перенесенные испытания, он разрешил ей подняться.

Спустя два дня супруги получили приглашение на свадьбу Энжелы. Келли засомневалась, нужно ли ей присутствовать на бракосочетании, но Калеб настоял на этом, и ясным апрельским днем они отправились в Шайенн.

Такой грандиозной свадьбы город еще не видел. До отказа заполненная церковь благоухала ароматом весенних цветов. Энжела в новом платье нежно-розового цвета, специально сшитом так, чтобы скрыть ее беременность, выглядела, как прелестный цветок.

После церемонии первый поцелуй невесты достался, естественно, Ричарду, а второй она подарила Калебу, поцеловав его прямо в губы под всеобщие аплодисменты, заглушившие свист некоторых зрителей. Затем Энжела улыбнулась Келли.

– Надеюсь, ты будешь хорошо о нем заботиться. Келли кивнула, прижав руки к бокам, едва сдерживаясь, чтобы не выцарапать глаза Энжеле Бристол.

Этот жест не ускользнул от Калеба, и он обнял жену за плечи.

– Миссис Страйкер, ведите себя прилично, – прошептал он. – Мы с Энжи всего лишь друзья, помнишь? Друзья и только.

– На мой взгляд, этот поцелуй был чересчур дружеским.

– Вот как, ревнуешь, значит? – самодовольно улыбнувшись, спросил Калеб. – Приятно.

– Вовсе я не ревную, – надменно ответила Келли. – Просто не хочу, чтобы о моем муже распускали сплетни.

Калеб тихонько рассмеялся.

– Будь по-твоему, дорогая.

Прием состоялся в доме Эштона, и присутствовали на нем все известные люди города. Ничего подобного Келли раньше не видела. На столах, покрытых белоснежными льняными скатертями, отделанными ручным кружевом, громоздились блюда из серебра, хрусталя и фарфора, сверкавшие и переливавшиеся всеми цветами радуги. Разнообразие еды поражало воображение: тончайшие ломтики мяса, лососины, несколько сортов сыра, огромные вазы с фруктами и овощами, рулеты со всевозможными начинками, икра, шампанское.

Свадебный торт в шесть слоев, украшенный розочками из сахарной глазури, занимал отдельный стол. Было еще несколько тортов поменьше, и они тоже были украшены розочками.

В танцевальной зале играл оркестр из десяти музыкантов, в саду и гостиной публику развлекали бродячие певцы.

Калеб прижимал к себе жену, кружа ее в вальсе.

– Келли, прости меня, – вдруг проговорил он.

– Простить? – Она с удивлением посмотрела на мужа. – За что?

– Я обманул твои надежды, обманул тебя. Ты заслужила более пышную свадьбу, чем та, что была у нас.

– Что за глупости? Ты ни в чем меня не обманул.

– Ты уверена?

– Уверена. У меня есть все, о чем я когда-либо мечтала. Калеб кивнул, но ответ жены не вполне его удовлетворил.

– Я говорю правду, Калеб. Все это очень красиво, но это лишь… что-то вроде декорации. Для меня важнее всего на свете то, что ты чувствуешь ко мне. – Келли приложила руку к его груди.

– Отлично, мы можем вернуться домой, и я покажу тебе, что я чувствую, – глаза Страйкера блеснули, – здесь, – он накрыл ладонью ее руку, – и везде.

Как всегда, все ее существо откликнулось на многозначительную улыбку Калеба, сердце забилось чаще, каждое нервное окончание ожило в ожидании его прикосновений.

– Неплохая мысль, – задыхаясь, произнесла она. И Калеб тотчас же вывел ее из дома, усадил в экипаж, а чуть позже на руках перенес через порог особняка.

Калеб считал, что они должны оставаться в городе до появления на свет малыша, Келли же твердила, что чувствует себя великолепно, что ее не растрясет и что она хочет рожать на ранчо. Однако Страйкер остался глух к аргументам жены; он не собирался подвергать ее риску.

Келли была вынуждена признать, что жить в городе не так уж плохо: поскольку Калебу не требовалось объезжать стада, он днем и ночью был рядом, и это радовало.

Они поздно ложились и поздно вставали. Страйкер учил ее играть в покер и шашки, рассказывал о перестрелках, что выпали на его долю, о Малыше Билле, о котором ходила молва, что он убил двадцать одного белого человека, не считая индейцев и мексиканцев, а ему-то от роду не было тогда двадцати одного года. Калеб поведал ей, что встретился с Малышом в округе Линкольн, где тот работал на Джона Танстелла, и хотя за преступником закрепилась слава «вежливого и галантного, ну прямо джентльмена», Калеб уверил жену, что хорошенько разглядел его вблизи и парень выглядел достаточно сильным, чтобы грызть сталь и выплевывать гвозди.

Еще он рассказал, что пару раз в Сент-Джо встречал Боба Форда, того самого Боба Форда, что выстрелом в спину убил Джесси Джеймса 3 апреля 1882 года.

Потом поведал о встрече с Вирджилом Эрпом в Томстоуне за год до перестрелки в Коррелле. Он оказался там по делам, объяснил он Келли, перевозил заключенного.

Келли диву давалась, что муж встречался с такими людьми, но, с другой стороны, это было неизбежно, если вспомнить, чем он занимался в то время.

Самым ужасным был рассказ о преступнике по имени Носатый Джордж, которого арестовали за ограбление дилижанса у Майлз-Сити. Его отвезли в Роулинз, глухое местечко в Вайоминге, чтобы он предстал перед судом. Однако местные жители решили не ждать суда; они ворвались в тюрьму и линчевали арестованного. Одним из зрителей на этом кровавом спектакле был врач по фамилии Осборн, он-то и перерезал веревку после того, как толпа разошлась. Будучи мастером своего дела, он снял с жертвы посмертную маску, а потом содрал с трупа кожу и выдубил ее. Рассказывали, что впоследствии Осборн сделал из кожи преступника новый саквояж для медицинских инструментов.