Индейская страсть - Мэдлин Бейкер

– Только после того, как я промою эти жуткие порезы. – Она посмотрела на грудь мужа. Мысль, что он сам в себя вонзил нож, внушала ужас, пусть даже он сделал это, молясь за нее, за их будущее.

– Очень больно?

– Да побаливает чуть-чуть, – признался он.

– Немедленно иди в дом!

– Сейчас. – Метис бросил взгляд на вещи, по-прежнему разбросанные по двору, и усмехнулся, представив, как Келли в гневе вышвыривала их за дверь.

– Похоже, мне тут надо немного прибраться.

– Сейчас помогу, – прерывающимся от раскаяния голосом сказала Келли.

Они тут же принялись за дело, собрали все вещи Калеба, внесли их в дом и сложили в прихожей.

– Завтра я все разложу по местам, – быстро проговорила Келли, пока муж вешал ружье на крючок у камина.

Спустя несколько минут Калеб сидел на кухне, а Келли осторожно промывала ему грудь теплой водой, после чего насухо обтерла чистым полотенцем и обработала порезы ватным тампоном, смоченным в карболке.

Во время промывания Калеб сидел спокойно, но тут уж не стерпел и стиснул зубы, втянув воздух.

– Черт возьми, женщина! – прорычал он. – Эта штука дьявольски щиплет.

Келли состроила насмешливую гримаску.

– Ничего себе! Сначала сам себя полосует ножом, а теперь жалуется, что, видите ли, чуть-чуть жжет.

– Между прочим, это две разные вещи. Тогда нож был в моих руках. – Метис ловко выхватил из ее рук тампон. – На сегодня достаточно.

– Ты уверен?

– Уверен. – Бросив ватку на стол, он притянул жену к себе так, что она оказалась между его колен, и положил руку на ее живот. Почувствовав, как шевелится ребенок под пальцами, озабоченно взглянул на Келли. – Не больно?

– Нет, это чудесно, – улыбнулась она. – Знаешь, я совершенно уверена, что будет мальчик. Он так стучит ножками!

Калеб напряженно замер в надежде, что малыш вот-вот снова шевельнется. С трудом верилось, что в животе Келли росло живое существо, ребенок, которого они вместе создали. Всего несколько раз в жизни он наблюдал чудо рождения нового человечка, и в душе метиса оно всегда оставляло чувство благоговения, граничившего с почтением. Довольно странно, но убийство, пусть вынужденное, вызывало такое же чувство, напоминая, сколь хрупка грань между жизнью и смертью.

Встав со стула, Калеб поднял Келли на руки и понес через холл в спальню. Не произнося ни слова, раздел ее, ни на секунду не отводя восторженных глаз от ее лица, он словно поклонялся ей как какому-то высшему существу, способному дать новую жизнь, как творцу, подобному Великому Духу.

Он хотел сказать жене, как сильно любит ее, но не находил подходящих слов и вложил свои мысли в нежные ласки, надеясь, что Келли поймет все слова, которые он так и не смог произнести.

Пальцы Калеба нежно гладили грудь, полную молока, чтобы вскормить их ребенка, руки блуждали по округлившемуся животу, где спал их малыш – в безопасности, надежно защищенный от невзгод. Он медленно массировал руки жены, руки, которые очень скоро будут баюкать их сына, целовал ее губы, которые будут утешать поцелуями их мальчика. Эти губы будут ласково улыбаться, когда дитя сделает первый шаг, когда скажет первое слово, и смогут успокоить страхи и сомнения его самого, взрослого мужчины.

Желание Калеба достигло высшего предела, страсть к ней превзошла самое себя. Он в изнеможении прошептал ее имя, но, в страхе потревожить жену, отодвинулся. Однако Келли обняла его и прижала к себе.

– Все в порядке, – шепнула она голосом, полным желания.

– Ты уверена? – Ни за что на свете Калеб не решился бы навредить ей или ребенку.

– Уверена. Возьми меня, Калеб! Люби меня.

– Всегда, всегда буду тебя любить! – с жаром прошептал он, растворяясь в ее сладости, с каждой лаской, с каждым поцелуем заново открывая ее для себя, заново принося клятву верности.

Келли прильнула к нему, задыхающаяся, теряющая рассудок. Мир перестал существовать, в нем остался один только Калеб, каменно-твердые мускулы его рук под ее неутомимыми пальцами, горячее дыхание, руки, скользящие по ее телу, заставляющие задыхаться от восторга.

Когда Келли затрепетала, дойдя до высшей точки и совершенно уверенная, что прямо сейчас умрет, поглощенная его страстью. Калеб решительно повел ее дальше; и вместе они пережили тот великий миг, когда две души сливаются в одну, две половинки объединяются в целое…

Глава 34

Стоя у бельевой веревки, Келли глубоко вздохнула, подняв лицо к солнцу.

До чего же прекрасна жизнь! Зима, так страшившая ее раньше, оказалась на деле великолепным сном. Когда в трубе завывал ветер, а по крыше стучал холодный дождь, она находила убежище в объятиях Калеба. Вместе со снегопадом пришло Рождество. Земля накрылась белоснежным пушистым одеялом. Праздник Рождества они отметили вдвоем, обменявшись подарками – парой перчаток, отороченных мехом, для Калеба и серебряным медальоном в форме сердечка для Келли. Потом супружеская чета мирно поужинала при свете свечей и занималась любовью в мерцающих отблесках камина. Это было лучшее Рождество, которое когда-либо справляла Келли.

Затем совершенно внезапно наступила весна.

Все это похоже на чудо, радостно думала Келли, нежась в теплых солнечных лучах. Всего несколько недель назад она была твердо убеждена, что тучи навсегда закрыли солнце, и вот теперь мир снова возрождался к жизни. Свежая травка покрыла прерии зеленеющим ковром, море ярких весенних цветов затопило поля и луга. Деревья, заново одевшиеся в зеленые одежды, наполнились громким писком птенцов.

Свиноматка принесла десять толстеньких розовых поросят; повсюду желтыми комочками сновали пушистые цыплята. Одна из кобыл родила двух жеребят-близнецов. Чудо – но оба выжили. За домом весело резвились ягнята.

Иногда, по вечерам, супруги видели олененка, на неверных ногах идущего следом за матерью-оленихой к речке. «Скоро и наши телята окрепнут, – думала Келли, – и придется заняться их отловом и клеймением».

Теперь, убедившись в любви Калеба, Келли изгнала из сердца ревность и даже время от времени приглашала в гости Энжелу. Она больше не видела в ней соперницу и даже жалела ее. Несколько раз она пыталась выяснить у Энжелы, кто отец ее ребенка, но та сразу замыкалась в себе. Энджела не раскрыла свою тайну даже Калебу.

Уютно устроившись в гостиной, женщины штопали одежду или шили распашонки для малыша Келли, обсуждая друг с другом недомогания и боли, сопровождающие беременность, оплакивая свои расплывшиеся фигуры, жалуясь на рыхлость груди, тошноту и резкую смену настроения.

Келли призналась, что очень опасается родов.

В ответ Энжела поведала, что ее больше беспокоят сплетни горожан и то, что ей придется растить ребенка одной в безжалостном мире, который никогда не простит ей опрометчивого поступка.