Реальность и мечта - Михаил Ульянов

Я бы сказал, что проблема сиюминутности происходящего болезненна не только для актеров, но также для зрителей. В одолевшей нас беготне нет возможности оглянуться и понять важное. Отсюда у каждого из нас, у каждого маленького человека, тема которого насквозь пронизывает русское искусство, возникают беды сродни той, что случилась с моим героем в «Ворошиловском стрелке». Его боль остра, будто неосторожно полоснули по обнаженному нерву. Только в этой боли вдруг осознаешь, что нельзя так жить, как живем. И в фильме в кульминационном диалоге с участковым мой стрелок с внутренним напряжением произносит главную фразу: «А как жить-то?»

Были у нас фильмы-легевды, в которых трогательно и лиричнс или прямолинейно и жестко раскрывались судьбы современников. Это «Летят журавли», «Чистое небо», «Председатель», перечислять можно долго. Не знаю, будет ли «Ворошиловскому стрелку» место рядом с ними. Думаю, что этот герой появился в нужный момент, потому что ему здесь и сейчас удалось ответить на тот самый проклятый вопрос: он сумел по-мужски, по-человечески постоять за себя и свое дорогое. Нужен ли такой герой? Да! Станет ли он выразителем нашего времени? Покажет само время.

Актер и режиссура

Мне приходилось сотрудничать со многими известными режиссерами: я снимался у них в кино, играл в поставленных ими спектаклях. Так или иначе я уже рассказывал об их работе, однако сейчас мне хотелось бы вспомнить о тех, кто делает актера инструментом для исполнения своих художественных замыслов.

Безусловно, настоящие режиссеры очень разные, но всех их объединяет одно: умение создать на сцене, на съемочной площадке рабочую и вместе с тем не давящую на актера, не сковывающего его творческую инициативу атмосферу. Будь по-дру- гому — не появлялось бы в нашем театре и кинематографе выдающихся произведений. Даже яростный Пырьев, легендарно известный своими разносами и руганью, старался по возможности оберегать актера от ненужной нервозности. Легко, свободно и радостно было работать с Аловым и Наумовым. Никогда не давил на актера, выступая в роли режиссера, Басов.

Отличное взаимопонимание сложилось у меня со спокойным и демократичным Юлием Яковлевичем Райзманом. Он был художником поразительного чутья на те явления в жизни, которые определяют ее суть, и отлично понимал, что и у актера помимо дела есть множество интересов. Поэтому, будучи требовательным, он умел быть и снисходительным. Когда его фильм «Частная жизнь» представляли на Венецианском фестивале, Юлий Яковлевич на пресс-конференции сказал: «Человек, не видящий в жизни ничего, кроме работы, — это же инвалид!» И вот проблематика «Частной жизни» о самоценности внутреннего мира человека была высоко оценена на этом кинофоруме — картина удостоена высшей награды, «Золотого льва», потому что затронутые Райзманом вопросы актуальны не только для наших соотечественников, а для всего мира.

Товарищескую, рабочую, добрую атмосферу создать трудно, особенно в кино. Это ведь временное содружество, которое, как только закончатся съемки, навсегда распадется. И если нет цементирующего влияния режиссера или не возникает между актерами нечто такое, что и по прошествии многих лет не забывается, то, к сожалению, кроме пленки, на которой запечатлена картина, ничего больше не остается. Но если во время съемок в группе устанавливаются добрые, человеческие взаимоотношения, то потом у тебя надолго остаются настоящие друзья.

В театре дело обстоит несколько иначе. Порой там годами приходится работать с одним режиссером, поэтому близкие отношения завязываются обязательно. Иногда они бывают дружескими, иногда — не очень, но близкими — всенепременно. А особенно интересными и чрезвычайно плодотворными бывают ситуации, когда в постановках вместе заняты разные представители одной театральной династии.

За все время, что я служу в Вахтанговском театре, лишь один раз звучали аплодисменты на приеме нового спектакля художественным советом — это была незабываемая «Филумена Марту- рано» Эдуарде де Филиппо. Над спектаклем работали отец и сын — Рубен Николаевич и Евгений Рубенович Симоновы.

Спектакль стал одной из лучших постановок Евгения Симонова. В ней в полной мере раскрылись его самые сильные режиссерские стороны — лиризм, поэтичность, изящество и графич- ность формы. Тогда на сцене присутствовала особая одухотворенно-тонкая атмосфера, вахтанговский аромат, хотя едва ли этот спектакль можно было отнести к тем, в которых анализируются самые сложные пласты жизни. Просто Евгению Рубеновичу удалось точно угадать меру драматизма пьесы и меру иронии, правильно понять частность показанных в ней событий.

Но мало режиссеру верно и талантливо решить спектакль. Надо еще передать это решение в руки таких актеров, которые в силах донести до зрителей весь его смысл, весь жар. «Филумена Мартурано» — спектакль, где замечательно гармонично сочетались режиссерское прочтение и блистательная игра исполнителей.

Вся неожиданная, экстравагантная, яростная, как волчица, защищающая своих детенышей Филумена — Мансурова. Неда- 1екий приживальщик, с грустью осознающий свою зависимость, ю не имеющий ни сил, ни средств, чтобы избавиться от тягостного лакейского положения, Альфредо Аморозо — Шихматов. Злая, как оса, цепко хватающаяся за малейшую возможность выползти наверх служанка Розина — Пашкова.

Однако центром спектакля, его пружиной, его сердцем, его духом был не поддающийся старости, жадно любящий жизнь, элегантный и красивый, избалованный и привыкший к легким победам Доменико Сориано в поразительном исполнении Рубена Николаевича Симонова.

Перепуганный заявлением бывшей любовницы, ныне живущей в его доме на правах не то жены, не то домоуправительницы, — Филумены Мартурано — о том, что у нее трое сыновей и она желает, чтобы он женился на ней, Сориано руками и ногами отбивается от этой ловушки. С пулеметной скоростью он выпаливает одно обвинение за другим в адрес «страшной» женщины. И сколько же было в нем растерянности, петушиной важности, детскости, сколько жалких угроз он произносил. Что-то легкомысленное, дрожащее проскальзывало в этих его угрозах и клятвах; никогда, никогда он не свяжет свою судьбу с такой ведьмой. «Ведьма ты, ведьма», — почти веря в свои слова, бросает он в лицо Филумене. Как же боялся эту непонятную ему женщину элегантнейший, но, сразу видно, пустоватый сердцеед!

Вот это «сразу видно» удивительно передавал Рубен Николаевич, который обладал не только высочайшим актерским мастерством, но и замечательным режиссерским чутьем.

Сориано уж очень много и громко говорил, чтобы можно было поверить в его слова всерьез. Этой тонкой подсветкой роли изнутри Симонов настраивал зрителя на точное отношение к своему герою. Он рассказывал об эгоистичности, легкомысленности человека, который готов на любой шаг, чтобы защитить свои последние сладкие годы. Этот красавец привык порхать над цветами жизни и вкушать их сладость, и намеревается это делать, пока хватит возможности. Не беда, что голова седая, не беда, что впереди старость! Он желает жить только так. Легкомысленный и не вполне благородный господин. И Симонов настаивал на таком отношении к своему герою. В этом заключалась его тактика построения роли.