Неизвестный Кропоткин - Вячеслав Маркин

Изучая ход событий, предшествовавших революции во Франции, Кропоткин видел много похожего на то, что происходило в России в 60-80-х гг. XIX века.

В обеих странах речь шла об отмене изжившего себя крепостного права. Но половинчатость реформ стимулировала народное движение. Во Франции этот бунт очень быстро привел к победе революции, провозгласившей на все времена свободу, равенство и братство. В России ситуация затянулась на десятилетия.

Жан Жорес считал буржуазию главой действующей силой революции и поддерживал идею сильного государства как необходимого условия развития революции. Русский антиэтатист Кропоткин, мировоззрение которого формировалось под влиянием народничества, не мог, согласиться с недооценкой революционной роли крестьянства во французской революции, предвидя ее значительность в грядущей российской революции.

В книге подробно исследовано, как жил накануне революции, доведенный до обнищания французский крестьянин. Жестоко подавлявшиеся голодные бунты стали обычным явлением французской жизни. Но вместе с тем отдельные, выделившиеся из общей массы крестьяне, сумевшие выкарабкаться из нищеты, вселяли надежду на возможное изменение положения: «Если отчаяние и нищета толкали народ к бунту, то надежда на улучшение вела его к революции…

Как и все революции, революция 1789 г. совершилась благодаря надежде достигнуть тех или иных крупных результатов.

Без этого не бывает революций» 1.

1 Там же, С. 19.

Народ был участником всех революционных событий: крестьянские восстания, бунты в Париже, созыв Генеральных штатов, баррикады и взятие Бастилии, и снова народные восстания в городах и селах, принятие Декларации прав человека, бегство короля, иноземное нашествие, образование парижских секций - органов народного самоуправления… И только к концу книги появляются на ее страницах революционные вожди - Марат, Дантон, Робеспьер. Глава 67-я «Террор» и последняя - 68-я - «Девятое термидора. Торжество реакции» посвящены рассказу о том, как революция уничтожила сама себя.

Подведен итог: что же дала Французская революция Франции, человечеству? А дала она освобождение крестьянина от крепостного права, резкое увеличение производительности труда, равенство граждан перед законом и представительное правление - всем странам Европы, кроме России.

И еще одно, и это заметил из всех историков только Кропоткин: «Мы видели, как за все время революции старалась пробиться коммунистическая мысль…» В буржуазной революции? Да, Кропоткин был убежден, что Великая Французская революция стала «источником всех коммунистических, анархических и социалистических воззрений нашего времени» 2.

2 Там же, С. 448-449.

В книге о Французской революции он обращает свою мысль к России: «Какой нации выпадет теперь на долю задача совершить следующую великую революцию? Одно время можно было думать, что это будет Россия. И тогда является вопрос: если Россия затронет революционными методами земельный вопрос, как далеко пойдет она в этом направлении? Сумеет ли она избегнуть ошибки, сделанной французским Национальным собранием, и отдаст ли она землю, обобществленную, тем, кто ее обрабатывает?» *

Но, замечает Кропоткин, любой народ, который встанет теперь на путь революции, получит в наследие то, что совершено во Франции. «Кровь, пролитая ими, пролита для всего человечества. Страдания, перенесенные ими, они перенесли для всех наций и народов… Все это составляет достояние всего человечества. Все это принесло свои плоды… и откроет человечеству широкие горизонты, на которых вдали будут светиться, как маяк, все те же слова: «Свобода, Равенство и Братство» 1.

1 Там же, С. 449.

Так заканчивается исторический труд Кропоткина о Великой Французской революции, одно из лучших его произведений. Достаточно было бы одной этой книги для того, чтобы имя П. А. Кропоткина вошло в историю мировой науки. Заметим, что через несколько лет книга о Великой Французской революции стала удивительно современной на родине ее автора, где также произошла революция.

В начале века

Но вернемся к началу столетия. Ниспровергатели существующего строя почти ежегодно собирались на свои конгрессы то в Париже, то в Лондоне, то в Броюсселе. Петр Алексеевич не очень любил появляться на этих торжественных собраниях, где всегда оказывался в центре внимания. На Лондонском Международном революционном рабочем конгрессе 1900 года он присутствовал и прочитал там три доклада: «Узаконенная месть, называемая правосудием», «Мелкая промышленность в Англии» и «Коммунизм и анархия». Опять прозвучали три различные темы: разоблачение буржуазного суда, защита принципа разукрупнения промышленности с целью усиления эффективности производства и разъяснение основ коммунистического анархизма. Эта своеобразная сюита в трех частях в последующем часто переиздавалась и по отдельности, и вместе.

Он помещает свою статью «Наказание смертной казнью» в изданном сначала в Лондоне (в 1906), а потом - перепечатанном в Москве (в 1907) сборнике «Против смертной казни» под редакцией М. Н. Гернета, сыгравшим большую роль в формировании общественного мнения по этому вопросу, и сегодня актуальному.

В эти годы здоровье Петра Алексеевича заметно ухудшилось, и рвачи рекомендовали ему не оставаться на зиму в Англии. Зиму 1908 года он провел в швейцарском городе Локарно, на берегу озера Лаго-Маджоре, в том самом Локарно, где жил Бакунин, когда Кропоткин впервые приехал в Швейцарию в 1872 году.

В поездках в Италию и Швейцарию для лечения и отдыха Кропоткин возвращался к природе и снова чувствовал себя географом. Он ходил в горы, и там собирал гербарий, образцы горных пород, рисовал природные ландшафты. Приехав в Локарно, он через несколько дней поселился в горном селении Канаббио. Лечивший его доктор Таблер из Фюриха вспоминал: «Он находил виды природы в районе верхне-итальянских озер великолепными, но поднимался до восхищения лишь, когда сравнивал местность с Сибирью. Тогда его восторг становился безграничным. Все мы, натуралисты, - говорил он, - должны были бы отправляться в Сибирь: там, для науки открывается беспредельное поле наблюдений. Вспоминая о своих путешествиях по Байкалу, он восклицал: О, там такая красота! Такая красота! Пыл с которым говорил это, делал невозможным сказать хотя бы слово похвалы о живописных местах в других частях земного шара…» Бродить по горам, вспоминал Таблер, - его любимейшее занятие: «Это было гораздо ближе его сердцу, чем критика и революция. Он был, конечно, бунтарем, но бунтарство было лишь на втором плане в его характере. Он не испытывал удовольствия в разрушении и бунтовал лишь против препятствий, встававших на пути его сильных личных стремлений…»