В саду памяти - Иоанна Ольчак-Роникер

В феврале 1941 года они прибыли в Бомбей. С помощью встреченных там земляков сняли комнату и купили на барахолке пару дешевых вещей. И тогда, поставив посреди стола раковину, Роберт твердо произнес: «Здесь — наш дом!»

Но терзания мальчика на этом не кончились. Передо мной привезенная из Нью-Йорка страничка выцветшего листа бумаги в линейку с заглавными буквами:

EURPEAN BOYS HIGH SCHOOL

PANCHGANI

Dist. SATARA[81]

Дорогие мамочка и папочка

Теперь от начала и до конца мое путешествие и первые впечатления о школе. Ну вот как только поезд тронулся учитель сразу же познакомил меня с несколькими мальчиками, но я сними почти не разговаривал, потомучто смотрел в окно, начинались горы и туннель. Хорошо что наш поезд был электричкой и можно было из окна смотреть в туннель. Чуть позже познакомился с одним из мальчиков, с которым разговорились. В Пуну мы приехали в 12.30. Там съели ланч и может час еще ждали автобуса когда он приехал (был таким огромным, что в него вместилось 17 мальчиков и как только я поднимался, ударялся головой о его верх) на крышу положили часть вещей (мои остались чтобы ехать другим автобусом). Через каждые пять минут езды автобус полчаса чинили наконец мы тронулись. Думал у меня вылетят все внутренности так трясло из-за ужасной дороги. До этого она вилась в горах серпантином. В шесть приехали в Панчкани, которое находится довольно высоко в горах. Здесь я стоял, как дурак (учитель должен был приехать на другом автобусе). Наконец мной занялась одна пани. Мальчики проводили меня к дому. Как только я сюда пришел должен был возвращаться так как мои вещи уже приехали, после того как мы умылись и переоделись, поужинали и легли спать. На следующий день все мальчики спрашивали мою фамилию и каверкали ее как им вздумается. Руководитель нашего класса — индус, пан Р. Урду нас обучает учитель, которого папа видел на станции. По природе у нас пан Д., англичанин. Друзей у меня к сожалению только половина. Есть один, который меня не навидит и старается, чтобы меня не любили. Школа состоит из четырех домов и нескольких школьных домов. Я сплю в самом маленьком «Maykroft»[82], в нем едва вмещается 12 кроватей. 11 мальчиков ходит в тот же класс, что и я. Я хожу в четвертый класс. Учение идет у меня довольно хорошо. Несмотря на то, что я страшно переврал диктант поскольку ничего не понимал, мамочка, смотри [тут идут написанные в линейку непонятные знаки] — это алфавит урду, я написал его по памяти, он читается в обратном порядке. Покажите это пану мисю, сможет ли он прочитать. Еда здесь тошнотворная, с утра, как только просыпаемся, мы идем в школу и пьем несладкий чай. В восемь на завтрак черствый хлеб чай естественно несладкий, поридж (до которого не притрагиваюсь) и бананы. В час у нас ланч мясо (острое, как дьявол) кари (до которого не притрагиваюсь) пудинг (сладкий рис). В 4 чай: черствый хлеб и несладкий чай. В 8 на ужин суп (холодная вода с очистками) закуска (холодное мясо и овощи, когда на них гляжу, мне становится дурно) бананы или манго в остром соусе, к этому хлеп и теплая вода. Сегодня на завтрак была важная вещь: яйца. Такова наша еда. С мытьем большие трудности в Панчкани очень мало воды. Одежда моя у леди, и по требованию мне ее выдают. Всем кланяюсь. До свидания. Целую 1000000000000000000000000000 раз. Роберт.

Через два месяца после приезда в Бомбей его отправили в Панчгани — католическую школу для европейских мальчиков. Он чувствовал себя там прескверно: самым трудным оказалось выдавать себя за католика, не имея при этом ни малейшего представления об основных понятиях этой религии. Однако с пребыванием в школе справился, выучил английский и вернулся в Бомбей. Ему было четырнадцать, когда в ноябре 1943 года родился его брат Питер.

Питер и Роберт Осносы в Нью-Йорке

В декабре 1943 года они получили американские визы, которые ждали два года. С Робертом и двухмесячным малышом сели на корабль и поплыли через Тихий океан в Сан-Педро в Калифорнию, а оттуда направились в Нью-Йорк, чтобы начать жизнь сначала. Сходя с парохода, Роберт заметил, что на всех его американских сверстниках длинные брюки и только он один на европейско-индийский манер одет в шорты. Это его покоробило. И он вытребовал право, чтобы первой в Америке покупкой были для него брюки. Надев их, он понял, что стал взрослым. Но еще важнее было осознавать, что никогда больше ему не изображать из себя кого-то другого.

В июне 1943 года шестнадцатилетний Павелек Бейлин полностью сменил свои официальные документы. Отныне он — Павел Курчатовский, ему восемнадцать, он сын крестьянина из подваршавской деревни. С фальшивым аусвайсом он выехал товарным поездом из Варшавы на работы в Германию. Всем стало ясно, что другого выхода нет. В Миланувке под Варшавой, где он жил с дедом, бабкой и тетками «по арийским бумагам», вид темноволосого паренька стал вызывать подозрения. Кто-то из этого селения донес в гестапо, что парень скрывает свое истинное происхождение. Хорошо, что симпатизировавшие ему жители успели мальчишку предупредить, чтобы в день прихода гестапо не возвращался домой. И гестаповцы действительно явились на улицу Чихую 24, где он проживал с родными. Не застав его, пообещали прийти завтра. Одна из теток тотчас же увезла его в Варшаву и спрятала у друзей.

Живой и темпераментный хлопец не желал принимать всерьез предупреждений о грозившей ему смертельной опасности. Не сиделось дома, и он стал гонять по городу, навещая довоенных приятелей, ведя обычную, но теперь для него запретную жизнь. Однажды пробудил подозрение у синей полиции[83]. Его задержали, забрали в участок. Каким-то чудом, кажется за деньги, врученные через посредников, его освободили.

По совету друзей из АК, напуганные тетки уговорили его добровольно согласиться на работы в Германии. Там, представлялось, легче скрыть происхождение. Через подпольные связи достали новые документы. С ними он и отправился в Арбайтсамт, его приняли. Товарным поездом, с толпой товарищей по несчастью, взятых во время облавы, он доехал до главного распределительного пункта принудительных работ, на которые свозили сюда со всей Европы, — Вильгельмсхаген под Берлином, где в деревянных бараках, огороженных колючей проволокой, они провели в ожидании работ три дня.

Как «сельский», он, к счастью, получил направление в деревню, Надрению. Работа на заводе была куда тяжелее, а минимума питания с трудом хватало, чтобы выжить. Постоянно недоедать, без навыка к физическому труду — таких условий он мог просто не выдержать.