Семь грехов куртизанки - Селеста Брэдли

Женщина выскользнула в галерею.

Мик окинул взглядом тяжелые парчовые драпировки, фамильные ковры, группки небольших стульев с прямыми спинками и покачал головой.

— Где именно нам надо чувствовать себя как дома? — прошептал он.

Пайпер поддела его локтем.

— Зачем бы нас сюда ни позвали, уверена, это не займет много времени.

Мик смерил оценивающим взглядом роскошную бархатную кушетку и уселся на нее. Пайпер устроилась рядом и сцепила руки на коленях.

Клаудия вернулась с серебряным чайным подносом в руках.

Мик попытался встать.

— Позвольте помочь вам с…

— О, что за глупости. Вы мои гости. Сидите. Сидите.

В считаные секунды хозяйка расставила чайные принадлежности и разложила сладости на маленьком столике возле кушетки.

— Угощайтесь.

Она непринужденно присела на стул и закинула руку на спинку. Шелковые брюки легли на ее длинные ноги мягкими складками.

— Ну что, как у вас дела? Рады, что все волнения позади?

Пайпер украдкой бросила взгляд на Мика и невольно хихикнула.

Предположение Клаудии было как нельзя далеким от истины: их жизнь в эти дни представляла собой водоворот объединения домов, планирования свадьбы и работы над первым сезоном телевизионного шоу Мика. Продюсеры восприняли грубый ультиматум доктора Мэллоя и его возвращение в Бостон как часть переговоров и удвоили сумму его гонорара. Пайпер с Миком собирались встретиться с руководством канала на следующей неделе в Нью-Йорке. Однако Пайпер не стала поправлять даму.

Клаудия налила себе в чашку чай и бросила два кусочка сахара.

— Я хотела обсудить с вами ситуацию в попечительском совете. Вам следует знать, что после открытия выставки Форсайт не слезает с меня ни днем, ни ночью.

Пайпер села ровнее.

— Э-э, Клаудия, я не имею ничего общего с…

— На кой мне сдался этот совет? Я планирую продолжать путешествовать и определенно не хочу быть привязанной к нудным совещаниям, которые нужны исключительно для того, чтобы богатые старики могли козырять громкими именами и млеть от звука собственного голоса.

— Вообще-то…

Клаудия замахала руками, останавливая Пайпер.

— О, я знаю, что вы ушли с работы. Правильно сделали, хотя я уверена, что им вас будет не хватать. Я хотела попросить, чтобы вы отдали им этот чек.

Клаудия достала из-под тарелки с выпечкой конверт и вручила его Пайпер.

— Я все равно им не нужна. Им нужны мои деньги. На эту сумму можно шикануть: пристроить новое крыло, нанять пару-тройку новых кураторов — откровенно говоря, мне все равно, на что ее потратят, лишь бы экспозицию Офелии Харрингтон сделали постоянной. О! И я хочу, чтобы они восстановили ту прошлогоднюю выставку про телефонисток, — по мне, классная штука!

Пайпер посмотрела на конверт, потом на Клаудию, на Мика и снова на конверт. Она не знала, что забавней, — то, что Линк Норткат будет отвечать за экспозицию по Офелии Харрингтон, и не как-нибудь, а на постоянной основе, или что Лапалье придется заново поставить телефонисток.

Девушка не сдержала улыбку.

— Очень мило с вашей стороны, Клаудия. Уверена, мистер Форсайт немедленно вам позвонит.

Клаудия театрально вздохнула.

— Хорошо, детишки. А теперь можно перейти к тому, что действительно важно. — Она встала с кресла. — Никуда не уходите!

После того как хозяйка опять выскочила из комнаты, Мик пробормотал:

— Сколько там?

Пайпер заглянула в конверт и вверх ногами прочла сумму на чеке. Она ахнула:

— Шестнадцать миллионов!

— Долларов?!

Мик сощурил один глаз.

Тут вернулась Клаудия. В одной руке у нее была книжка в кожаном переплете, а в другой маленькая бархатная коробочка. Пайпер понятия не имела, что она затевает.

Клаудия опять удобно устроилась на стуле и протянула Пайпер старинную на вид книгу. Тоненькие волоски на руке Пайпер встали дыбом, как будто по ним пустили электрический ток.

— Я подумала, что вам нужно это увидеть, — сказала Клаудия.

Пайпер взяла книгу. Она была чуть больше, чем дневники Офелии, с мужской широкой полоской позолоты по краю. До Пайпер начало медленно доходить. Но неужели это возможно?

— Прежде чем вы прочтете, что здесь написано, я должна рассказать вам историю.

Клаудия откашлялась и подняла лицо вверх.

— В детстве я была склонна часами сидеть в одиночестве, играя с куклами, выдумывая себе друзей и похождения. Не скажу, что я росла заброшенным ребенком, но я была частенько предоставлена самой себе. — Она остановилась и указала на Мика: — Доктор Мэллой, вы так и не налили себе чаю.

Мик тут же взял чайник и наполнил чашку.

— Так вот, одним из моих любимых тайников был чердак в доме бабушки на Боудин-стрит, где, как вам известно, когда-то жили Малкольм и Офелия. Однажды, вскоре после войны, я нашла этот журнал в сундуке. Если не ошибаюсь, это был тот самый сундук, который я давала вам, Пайпер. С двойным дном, которое вы обнаружили.

Клаудия сделала паузу.

— Кто-нибудь хочет пирожное?

Пайпер и Мик быстро замотали головами. Пайпер казалось, что кожаная книжка, которая теперь лежала у нее на коленях, вот-вот прожжет у нее в ноге дыру.

— Я начала читать дневник и должна сказать, что он изменил мою жизнь. Понимаете, в детстве я была очень восприимчива к сказочным историям и счастливым их завершениям, поэтому любовь длиною в жизнь, о которой в нем говорилось, очаровала меня.

Когда Пайпер осторожно, кончиком пальца приподняла обложку, на обратной стороне появилась рукописная строчка: «Малкольм Харрингтон». У Пайпер до боли пересохло во рту.

— Это… в самом деле его дневник? — прохрипела она.

Клаудия добродушно улыбнулась.

— Не бойтесь, открывайте, дорогая.

— У меня нет перчаток!

Клаудия усмехнулась.

— Милая моя, я уже семьдесят лет повсюду таскаю с собой эту книгу и ни разу не надевала перчаток. Да, она старая, и я надеюсь, что с этого дня о ней будут лучше заботиться. Но прошу, не надо слишком переживать об этом сейчас.

Пайпер кивнула. Мик придвинулся ближе, помог Пайпер придержать переплет, и та открыла первую страницу.

— Вы увидите, что дневник пуст, кроме нескольких страниц вначале, — сказала Клаудия.

Пайпер приняла к сведению и перевернула первую страницу.

Почерк был нетвердым, но размашистым и явно мужским. Он отличался от знакомой руки Офелии. Ни титульной страницы, ни предисловия не было, и Пайпер заметила, что первая запись сделана всего на несколько дней позже официальной даты смерти Офелии.

Девушка замерла. Эмоции переполняли ее. В ее руках были написанные Малкольмом слова, которые ей так хотелось увидеть. Это были мысли и сердечные тайны человека, который за одну жизнь успел побыть напыщенным лордом Эшфордом, Сударем и мистером Харрингтоном.