Вчера - Олег Зоин

Под конец смены, создав в бункере необходимый запас мелкой фракции, бокситную дробилку остановили. Проворно, не теряя ни минуты, ребята бросились заменять молотки. Евстафьев пристроился у раскрытого люка, ведшего в чрево дробилки, там, где была приклёпана жестяная пластинка с паспортом — «Молотковая дробилка СМ‑19А. Выпуск 1957 г.».

Сенька вышибал тяжелым ломом стальные валики, а Евстафьев подхватывал руками в потрепанных брезентовых рукавицах тяжеленные молотки. Именно потрепанные до мягкости только и годились, чтобы точно и сильно хватать молотки, негнущиеся новые рукавицы никак не подходили для этого ответственного дела. С другой стороны кожуха Иван Крохмаль помогал вытаскивать показывающиеся в специальном отверстии валики.

Работа требовала прицельности ударов ломом от Сеньки и шустрых движений руками от Евстафьева. Володя вынимал источившиеся от ударов по кускам боксита молотки и привычно бросал через плечо на пол.

На место негодных вешали новые, увесистые, которые подавал Сенька. На каждом валике болталось по восемь молотков, а всего валиков было шесть. Они пронзали собою по краю девять стальных дисков, посаженных на мощный вал. Когда вал начинал вращать закрепленные на нем диски со скоростью в тысячу оборотов в минуту, молотки, похожие на серьги, отклоняли центробежной силой свои била и что есть силы колотили билами по потоку кусков боксита, сыпавшейся из приемного бункерка.

Старик Лукас ковырялся ломом в стальных решетках, через которые при работе просеивалась бокситная мелочь. То, что он делал, называлось подтянуть решетки. Рыжая пыль, во всю гулявшая по дробильному отделению с начала смены, во время замены молотков улеглась. В распахнутые двери даже решительно заглянуло какое–то далекое солнце. Ребятам нравилось заменять молотки.

Шепелявому Лукасу надоело одному ковыряться в недрах дробилки и молчать, так он не выдержал и затронул Евстафьева:

— Слышь, Вовка! Ты ловко с молотками, конечно, управляешься. Ну–ка, потешь публику художественным словом! Небось, нахохмил чего с утра!

Евстафьев бесовски ухмыльнулся и Сенька увидел, что ему и самому не терпится потрепаться.

— Да есть небольшая наработка… В трамвае утром как на работу ехал. Прижали меня к спинке сидения так, что чуть баньки на лоб не повылазили. Ну, а я сам тогда ни за что, ни про что деваху одну почти что придушил… Совсем уже глазки закатила девка, когда я глянул вбок и ахнул — сидит это, значит, и в окошко увлечённо так посматривает артиллерист один, капитан…

— Ты молотки сымай, болтало! — прикрикнул на него Иван Крохмаль.

— Ага, ага, тяни, Ваня, я уже взялся за свой край. Ну, слушайте, дальше что было. Посмотрел–посмотрел я на капитана, сообразил, что он в военкомат на службу дует, а потом как шугонул его: «Капитан! Встать!», так он как пружина взвился. А я…

Сенька не выдержал и заржал, представив как выглядел посрамленный капитан.

— Ну, а ты? — беззвучно хихикал дед Лукас.

— Ну, а я говорю тогда вежливенько так: «Спасибо, товарищ капитан, что вы девушке место уступили. Садись, Марьяна, не гордись…». Капитан, зараза, краснее рака стал и молча на выход подёрся…

Тут уже и Крохмаль затрясся в неприличных конвульсиях, а Евстафьев подкидывал жарку: — Ну, чего лыбитесь, что ж здесь такого?..

— Это вы так молотки меняете? — кашлянул незаметно возникший Цовик. — Хиханьками да хаханьками план не вытянем.

— Так мы уже сделали твой долбаный план, Соломон Ильич, — успокоил его Крохмаль, — можно ещё поддробить, если что…

— Не надо, до конца смены хватит с гаком. Лучше под транспортёрами тщательно поубирайте, — кисло осклабился Цовик, выковыривая табачинку из зубов нездоровым, жёлтым языком.

— А… досадно, однако… — неопределенно высказался Евстафьев и, сообразив по вопросительному лицу мастера, что тот ни фига не понял, добавил: — Вот, старались, потели, меняли молотки, как вы распорядились, а теперь они и не нужны. Ими Зазыкин верные полсмены боксит как семечки щёлкать будет…

— Как ты неправ, — отозвался Сенька. — Что мы ему новые молотки передаем, совсем не жалко, эгоизм и так разъедает каждую смену. Другое дело, чтобы и Петриченко, и Зазыкин, и Фридкин тоже по смене передавали дробилку первым сортом, так сказать, с подтянутыми решётками и заменёнными молотками…

— Хорошо, хорошо, Серба, — оборвал Сеньку Цовик и, завладев общим вниманием, подозвал их всех и пустился в долгие и непонятные вначале рассуждения о чести цеха, о том, что перед Октябрьскими праздниками надо не только исправно трудиться, но и по общественной линии внести свою лепту…

— Не темни, Соломон Ильич, — перебил его Крохмаль, куда гнешь, объясни…

— Сегодня, товарищи, нашему цеху доверено дежурить по городу, так что я считаю, мы единодушно вступим в дружину, и как один, явимся к девятнадцати часам в штаб.

— Так то дружинников касается, — неудержимо понесло Евстафьева, — а я свободная личность, к чему мне по улицам шляться, дома делов невпроворот.

— Нет, — налегал Цовик, — явиться обязаны все. Вот я списочек составил для верности, вы порасписывайтесь, что предупреждены.

— Вы же взрослый человек, — принялся укорять Цовика Сенька, — и вдруг такую ересь надумали. Хорошую, добровольную идею в добровольно–принудительную перелицевали. Так никто на дежурство не выйдет, не говоря уже о том, что подписывать ваше сочинение не захотят.

— Это почему же?

— Да так, скучно вы агитируете, безалаберно. Но чтобы вы не сказали утром, что Серба дезорганизовал мероприятие, выйду, пожалуй, на дежурство, хотя убежден, что в дружину должны приходить по охотке, осознав её важность, а не так, как на субботник–воскресник… Кстати, Вова, тебе тоже не мешает вечерком проветриться. Я зайду за тобой, ладно?

— Я нарушать правила социалистического общежития приду, — отмахнулся Евстафьев, — тяпну поллитра и появлюсь вас песням учить. А то вам и ловить некого будет…

Сенька тоже не ожидал, что вечер придется провести без Маринки, но раз уж пообещал, то отступать поздно.

Но всё оказалось проще, чем он ожидал — Ирина, всегда работавшая с утра, уже ждала его, азартно обсуждая с будущей свекровью Анной Николаевной в деталях свадебный стол, поскольку до намеченного на октябрьские праздники пиршества оставались считанные дни.

Они как раз увлеченно спорили, нужно ли добавлять в салат «Оливье» яблоки, когда вошел Сенька.

— Ну, разумеется, яблоки не помешают, — включился он в разговор, устало усаживаясь на диван.

Возвращяясь со смены, он обычно пару часов проводит на диване, кашляя и чертыхаясь, поминутно сплёвывая нездоровую жёлто–коричневую слюну, спутницу каждого абразивщика, пока не отступит обычная послесменная усталость и молодость не возьмёт своё. Но в этот раз всё перепуталось.

— А мы билеты в кино взяли, — похвалилась Ирина. — Втроём пойдём, собирайся!

— Эх, но я пойти не могу! На семь дежурство в дружине, а посему дайте поесть рабочему классу!..

Женщины скисли и надулись. Семён извинительно развел руками, ища сочувствия, но они сделали вид, что заняты изучением тяжеленной «сталинской» поваренной книги. Самостоятельно разобравшись с кастрюлями на газовой плите, и выловив из свежеприготовленного рассольника курью ножку, Сенька обглодал ее впопыхах, запил вишневым компотом и убежал, тоже чувствуя себя в дурацком положении, потому что выходило, что вроде он затеял этот фокус специально, и, главное, не предупредил…

А тут ещё овчар Евстафьева Курнос загавкал на всю улицу и так метался и бесился, что Сенька не решился войти в калитку скромного домика Володи. Но в конце концов Курнос пробудил неуёмным лаем придремавшего хозяина, и, немного поломавшись для порядка, Евстафьев оделся и пошел с Сенькой к ярко освещенному Дому Культуры завода, где в тесной комнатухе завхоза расположился штаб дружины абразивщиков и уже давно собрались самые сознательные. В коридоре, ведшем на галёрку, бестолково топталось человек двадцать, в том числе Гущин, Крохмаль, электрик Николай Глюев, и сам Цовик, стыдливо оглядывавшийся, как шестиклассник, нечаянно забежавший к первоклашкам, и неудовлетворенно повторявший: — Не густо, товарищи, скорее, редковато…

Его, Цовика, удивило, что на лацканах пиджаков Глюева и Лукаса красовались значки дружинников. Он понял, что некоторые, упираясь подписывать бумажки, на самом деле разыгрывали комедию, так как давно уже были хозяевми в дружине. А он и не знал!

Пока что в штабе не было еще никаких задержанных. Дежурство еще не разгорелось.

— Подожди, — пообещал Сеньке незнакомый парнишка, — к ночи, как улей, комнатуха загудит…

Командир дружины раздал красные нарукавные повязки, проинструктировал новичков, кто, как, где и на каком участке проспекта должен патрулировать, и дружинники парами через бурлящее молодежью фойе начали выбираться на улицу.