Красная карма - Жан-Кристоф Гранже
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У него на вилле, но его самого там не было.
– А в ночь убийства где вы были?
– В отеле вместе с Жан-Луи и Николь.
– Вам повезло.
Мукерджи аккуратно убрал свой список в ящик стола. Жест типичного бюрократа.
Мерш воспользовался этим, чтобы перейти в контратаку:
– А у вас есть какие-нибудь зацепки в связи с этими убийствами?
Мукерджи провел рукой по бороде, – казалось, он гладит кошку.
– Такие же, как у вас, я полагаю…
– То есть?
– Ронда.
– Вы считаете, что убийца принадлежит к этой секте?
– Да.
– Почему вы так думаете?
Тонкая улыбка, фальшивое сожаление.
– Ничего не могу сказать: тайна следствия.
Мерш держал паузу, словно руку на тормозе. Это был один из его приемов во время допросов: создать своего рода воздушную тягу, чтобы заставить другого говорить. Однако он не был уверен, что его схемы работают в Индии.
– Здесь, – поддался Мукерджи, – секты растут, как плесень. Большинство из них существуют без происшествий и соответствуют, так сказать, нашей культуре. Я, например, член индусской секты Джайна.
– Джайнизм – это не секта, – вмешалась Николь.
Мукерджи поднял брови, словно только что заметил присутствие молодой женщины:
– Вам знакома цитата: «Разница между религией и сектой – в числе ее последователей»?
– Чье это?
– Мое.
Так, теперь джайнизм… Мерш читал о нем – буквально несколько строчек, – но мало что помнил. Кажется, джайны не прибегают к насилию, вплоть до того, что носят на лице маску, чтобы не проглотить насекомое и тем самым не прервать его жизнь.
Мерш не понимал, как это учение совместимо с работой следователя, которому время от времени приходится доставать оружие.
– Среди этих многочисленных братств, – продолжал индус, – Ронда не имеет хорошей репутации.
– В каком смысле?
– Ее история полна скандалов.
Мерш вспомнил арест Шарля Обена за педофилию, подозрения в изнасилованиях и жестоком обращении в братстве. Что еще?
– Могу вам даже признаться, – прошептал Мукерджи доверительно, – что моя роль в ЦБР касается главным образом сект. Мы давно наблюдаем за Рондой.
– Вы думаете, им есть что скрывать?
Индус от души расхохотался:
– Это как минимум. Я уж не говорю о неудачных аферах и психических манипуляциях.
– И что вы думаете?
– Я не думаю, я ищу.
– Считаете, что четверное убийство связано с оккультным прошлым секты?
– Без всякого сомнения.
Мерш понял, что́ стоит на кону. Между двумя командами – его собственной и Мукерджи – началась своего рода гонка. Победит тот, кто вытащит на свет подноготную общины.
Внезапно Мукерджи хлопнул в ладоши:
– На самом деле я пригласил вас сюда, чтобы вручить официальное уведомление.
– От чьего имени?
– От ЦБР, Калькутты, Западной Бенгалии. В общем, от Индии…
– Мы все – само внимание!
Мукерджи наклонился над столом. Его руки сплелись и стали похожи на канатные узлы.
– Поезжайте в Сусунию, проведите там несколько дней. Помедитируйте, позанимайтесь немного йогой и возвращайтесь к себе в Париж. Ваша попытка провести расследование делает вам честь, но, поверьте мне, эта история касается только Индии. В нашей стране – такой, какая она есть, – иностранцу ничего невозможно понять.
– Во Франции говорят проще: не лезьте не в свое дело.
– Да, это и есть смысл нашего совета. Будьте благоразумны. Иначе вы потеряетесь в Индии. Или, если позволите мне каламбур, Индия потеряет вас.
Стоя на пороге полицейского участка, индус попытался надавить на них еще раз:
– Хотите, я забронирую вам билеты на самолет?
– Благодарю вас. Мы сами этим займемся. Николь прекрасно говорит по-английски.
– В таком случае мне остается только пожелать вам счастливого пути.
Опять эта неуклюжая ирония… Мерш бросил последний взгляд на Мукерджи – тот замер на пороге, залитом лучами послеполуденного солнца.
Этот образ щуплого человечка в странном костюме, словно заточенного в духоте населенных призраками кабинетов, под лопастями вентиляторов, показался ему идеальным символом индийского мира – мира плохо освещенного, скрытого от посторонних глаз, апатичного и как будто равнодушного к западной действительности.
– Забудьте обо всем этом, – снова посоветовал Мукерджи. – Это индийские проблемы, которые даже нам, индусам, трудно решать. Спросите британцев: они несколько веков тщетно пытались управлять страной, которая была всего лишь сном…
116Шахин ушел недалеко: он ждал их в патио гурдвары, чтобы получить оставшуюся плату за поездку на лодке.
Держа в руке пачку рупий, Мерш признался ему:
– Ты мне еще понадобишься.
– Зачем?
– Я ищу оружие.
– Какое?
– Пистолет или револьвер. Знаешь, где можно достать?
– Знаю, только ты мне не поверишь.
Мерша подмывало ответить, что он уже давно ни во что не верит, но он сказал только:
– Пошли. Все объяснишь по дороге.
Действительно, эту новость было трудно переварить: по словам Шахина, лучшими поставщиками оружия в Калькутте были не кто иные, как хиппи. Эти апостолы Любви и Мира привозили из своих поездок в Турцию и Афганистан топорно изготовленные подделки, а точнее – ненадежные самострелы, которые перепродавали в Индии.
– Тысяча пятьсот или две тысячи рупий за беретту или вальтер, – уточнил Шахин.
Они оказались на очередном базаре. Здесь, среди огромного скопления людей, обнаружились некоторые новые городские детали. Например, вдалеке виднелся огромный мост Хора – сооружение из стальных балок, похожее на детский металлический конструктор. Женщины жевали завернутый в листья бетеля орех арек, от которого у них распухали и воспалялись губы… В этой толпе все они выглядели как кровожадная богиня Кали…
Но больше всего в этом квартале его поразило разнообразие обличий. Наряду с индусами в традиционной одежде – дхоти, курте или рубашке с коротким рукавом в европейском стиле – попадались и богатые китайцы, чья желтая кожа на солнце стала оранжевой; непальцы – ни то ни се, индусы лишь наполовину; сикхи в высоких чалмах, похожих на многоэтажный торт; мусульмане в белых кепках-куфи; и кто-то еще, кого он не мог идентифицировать: некоторые мужчины были одеты в белое, другие – в оранжево-шафрановое, третьи носили на шее христианский крест…
По мере того как они углублялись в лабиринт переулков, менялся и внешний вид прохожих: вместо лиц – страшные морды горгулий, вместо силуэтов – скользящие тени. Они ловили на себе бегающие лихорадочные взгляды. Все это было хорошо знакомо Мершу: мир беспросветной нищеты, жизнь дна.
К тому же быстро вечерело. Внезапно Шахин, остановившись перед каким-то крыльцом, картинно хлопнул ладонью по деревянной двери – хлипкой, неприметной и источенной червями, как и всё вокруг…
С долгим скрежетом – вполне в духе здешней атмосферы – она отворилась, и на пороге возник бородатый европеец, из-за спины которого просачивался свет. По-видимому, Шахин был здесь своим человеком: мужчины не обменялись ни словом, ни жестом, но через секунду французы вошли в дом.
И чуть не задохнулись от вони. Да, тут наркоманы, бесспорно, могли дать фору индийцам. Если бенгальская культура ошеломляла пахучим шквалом пряностей и благовоний, то культура маргиналов брала запахами пота и пачулей, смешанными с каннабисом.
В полумраке Мерш разглядел расположенное справа патио, уже второе за сегодняшний день, но совсем не похожее на патио сикхов с их строгой архитектурой и чистотой. Скорее, это было место, куда сваливали мусор. Ослабевшие,