Созвездие близнецов - М. Гуминенко

А у этих нескольких тысяч освобожденных кадийцев со Стамтонского рудника было ещё несколько тысяч родственников или друзей, которые теперь передавали друг другу потрясающую новость: "Ты представляешь, Датч разбился, спасая людей с Талпо! Нет, сам он жив, но у него нет денег на починку корабля, а ему не хотят платить страховку! Надо собрать ему хоть что-нибудь! И мой сосед обещал принести денег для Датча. Мы понесём их к Ха-Лан — она передаст!"

И с утра до глубокой ночи, а иногда и глубокой ночью и ранним утром чуть свет в дом стратега Да-Кау приходили совсем незнакомые люди, некоторые стучали, будили его, совали деньги, говоря только одну фразу: "Передайте Датчу!" А другие даже не знали его имени, они говорили: "Это для того землянина, со Стамтонского рудника". Кое кто с большим почтением передавал деньги и начинал свой рассказ: "Я помню, как на Стамтонском руднике…" Но тут приходили третьи и тут же с порога спрашивали: "Как там землянин Датч?" И те, кто пришел раньше, понимали, что сейчас не время продолжать свой рассказ и с поклоном уходили, тихо улыбаясь своим воспоминаниям, а на встречу им попадались следующие, которые спрашивали: "Скажите, это здесь можно передать деньги для Датча?"

Да-Кау не роптал за то, что его лишают отдыха и покоя. Он с признательностью принимал от благодарных кадийцев деньги для Датча.

А кроме этих кадийцев был еще бывший министр Гван-Ло, которого Датч избавил от неминуемой смерти. И родственники бывшего министра Гван-Ло. И сторонники бывшего министра Гван-Ло, довольные тем, что Датч переубедил советника Табо-Нача ратовать за Полярный Блок. Не говоря уже о самом новом министре Табо-Наче, благодарном Дагварду за то, что тот помог ему мирно занять пост министра, вернуть деньги, а также за то, что спас главу рода Табо со Стамтонского рудника.

Разумеется, были и такие кадийцы, которые не одобряли разрыв с Полярным Блоком, или такие, которым было просто все равно до проблем какого-то там землянина Датча Дагварда. Но они не мешали собирать деньги, а только лишь не добавляли свои. Приходили даже дети и приносили какую-то мелочь, говоря о том, что про отважного Датча им рассказывал, например, дедушка. Сам Датч наверное бы решил, что он ещё не достиг того возраста, чтобы про него рассказывали дедушки своим внукам. Но внуки убегали, крайне счастливые сознанием того, что они помогали самому легендарному Датчу чинить его корабль!

Люди продолжали идти и за несколько дней набралась огромная сумма, которую Ха-Лан лично перевела в галактические кредитки и доставила Датчу.

Из многочисленных "капель" сложилось море.

Датч пытался допытаться у Ха-Лан у кого конкретно она взяла такую большую сумму. Но кадийка невозмутимо ответила:

— Ничего особенного. Просто восемьсот тысяч кади дали по одной кредитке.

— А откуда взялось восемьсот тысяч кади?!

— Ты смешной какой, — пожав плечами, заявила Ха-Лан. — На Кади жителей гораздо больше.

Как смогла, она объяснила, что будет смешно, если братья будут бегать по планете Кади и пытаться вернуть свой долг — каждому по кредитке.

Через три недели, когда работы по восстановлению "Медузы" переходили в финальную стадию, пришла еще одна благодарность. На имя Река. Он примчался в док, где Датч с На-Лой надзирали за прокладкой новых командных линий. Кадийка желала самолично убедиться, что ее навигационный пульт "найдет" все эти новые линии.

— Что-то случилось? — спросил Датч у брата, подозревая, что его довольный вид означает что-то важное.

— Нам посылочка пришла, — доложил тот. — От Проныры. Готовые трилениевые блоки для покрытия гипердвигателя.

— Ого! Щедрый подарок.

— Ну, Проныра вообще-то может быть каким угодно, только не неблагодарным, — объяснил Рек. К слову, до сих пор младший Дагвард не обмолвился о своем приключении на Планете Закатов.

— Так, ну-ка расскажи, за что это он тебя так горячо благодарит? — поинтересовалась На-Ла, вылезая из-под пульта.

— Да было дело на Планете Закатов… — Рек всё ещё слабо надеялся отделаться от вопросов.

На-Ла обменялась с Датчем хитрым взглядом.

— Ну и что же это за "дело", с благодарностью на такую сумму? — подступил старший Дагвард.

— Только не кричи, чтоб я меньше связывался с политиканами! Тут совсем отдельная история, — предупредил Рек, усаживаясь в кресло и прикидывая, как бы ему понезаметнее обойти тему "малинника". — Значит, началось с того, что дом Проныры оказался пуст и основательно ограблен…

Глава 17. Тот снежный ком был слишком маленький

Гвидо Паверс оставил машину на стоянке и пошел по каменистой тропинке наверх. Огромное каменное строение на склоне горы называли Тихим Пристанищем. Оно было удачно встроено в окружающий ландшафт и немного напоминало замок. Все современные дороги обрывались у подножия и попасть в Тихое Пристанище можно было только пешком. Или на чем-нибудь летающем. Но никому на Илуо не приходило в голову нарушать спокойствие обитательниц приюта и летать над их домом. Сюда чинно поднимались по узкой тропинке, оставив все технические средства на площадке внизу.

Рмаркритские женщины не обрывали связи с внешним миром окончательно. К ним можно было обратиться за помощью, за советом. Прожив длинную жизнь, они приобретали опыт и мудрость, которыми делились по мере необходимости. Разумеется, обращаться к ним следовало только в самом крайнем случае. Беспокоить Тихое Пристанище по пустякам было не принято.

Вдоль тропы стояли каменные скамейки. Гвидо присел на одну из них и стал смотреть на возвышающиеся впереди стены. Как и в предыдущие разы, Гвидо пытался угадать, не наблюдает ли Елеань за ним из какого-нибудь скрытого витражом окна. Она назначала день и час встречи и наверняка поджидала его, смотря на дорожку.

Скамейки, конечно же, были поставлены здесь не для того, чтобы можно было с комфортом разглядывать стены Тихого Пристанища. Да и невозможно было ничего увидеть за узорчатыми цветными стеклами. Приходящий сюда за советом должен был, прежде чем постучится в высокие ворота, посидеть и подумать. Сперва о том, достаточно ли важно его дело, чтобы нарушать покой почтенных женщин. Потом, если дело действительно важно, то пришедший мог бы посидеть и подумать, как ему лучше сформулировать просьбу. А уже перед самым последним подъемом, почти у ворот, полагалось просто посидеть и постараться успокоить свои мысли и чувства (а кому надо — и дыхание), прогнать ненужные страсти, чтобы в сдержанном почтении ступить на двор приюта. Это было традицией, которую соблюдал на Илуо каждый.

В первый раз Гвидо поднимался по этой тропинке через пару недель после того, как Елеань покинула его. Елеань сказала, что ей пора оставить его и поселиться в Тихом Пристанище, всего за несколько дней до ухода. Гвидо растерялся. Он и представить себе не мог, что нечто подобное однажды произойдет, хотя еще в самом начале замужества Елеань предупредила, что все рмаркритки уходят жить в Приют после того, как им исполняется 130 лет. Но Гвидо не пришло в голову отнестись к ее словам серьезно. Не то, чтобы он не торопился вникать в обычаи принявшего его общества. Просто он не знал, даже представить не мог, сколько лет его жене. Решил, что к тому времени, когда ей исполнится 130 — его уже в живых не будет. Елеань всегда выглядела прекрасно. Маленькая утонченная рмаркритская женщина, которая по земным меркам не выглядела и на тридцать. Елеань поняла тогда, что он ее не понял, но почему-то не стала ничего объяснять.

Никакого повода в тот первый раз у Гвидо не было. Он выдумал повод. Он должен был сам убедиться, что с его женой все хорошо, что она жива и здорова. Да и трудно было землянину согласиться с чуждыми обычаями, в которых он не видел смысла. Он даже хотел удержать Елеань силой, не пустить ее уйти. Но рмаркритка объяснила ему, что по их обычаю, если женщина не явилась в приют в положенный срок, она лишалась права приходить туда вообще и оставалась в миру, что для нее было большим позором. Если так произойдет, Елеань вынуждена будет скрываться в своем доме, не смея никому показаться и отвергнутая родственниками и друзьями. Если Гвидо согласился принять их обычаи, он не должен препятствовать ей уйти вовремя.

Смириться с ее уходом было необходимо. Но смириться не получалось. Поэтому он и придумал тогда "дело", по которому мог обратиться к Елеань. И пришел. Она прекрасно поняла его и не осудила. Постаралась успокоить, как могла и долго убеждала, что ей хорошо в Приюте и что ему не надо волноваться за нее. Настало время для Гвидо привыкнуть к положению одинокого хозяина дома.

Он мог бы покинуть Илуо, оставить вместо себя управляющего, вернуться на Землю, даже жениться, потому что теперь у него все равно что не было жены. Но Гвидо этого не сделал.

В свое время Елеань познакомила его со своими многочисленными родственниками, которые понимали ее согласие стать женой землянина и не возражали этому. Гвидо хорошо приняли. Он умел вести себя естественно и легко сошелся со всеми этими людьми, среди которых внешне очень сильно выделялся. "Как опора высоковольтной линии среди телеграфных столбов", — сказал бы Гвидо Паверс. Невоспитанный Гвидо Паверс. Тот, который много лет назад крайне свирепым способом заступился за честь рмаркритки. Или тот, который проработал пять лет на марсианских рудниках. Но сегодняшний, воспитанный Гвидо Паверс, принятый рмаркритским обществом, не стал бы сравнивать и ограничился бы тем, что сказал: "Внешнее отличие — не главное".