Красавица и генералы - Святослав Рыбас

Спасти ее могло чудо. Офицеры молились о смерти в бою как о последнем земном благе..."Наши братья ранены лежат, руки, ноги нету, все смерти хотят..."

Три дня и три ночи идут корниловцы. Сон валит их с ног, притупляет волю и жажду жить. Виктор идет и грезит наяву. Проходят какие-то хутора, блестит в пруду звездное небо, тянутся по обочине тени. Колесо по-прежнему катится, впереди - множество переездов через железнодорожные пути, стальной сетью раскинутые по кубанской степи, и там красные бронепоезда раздавят и сожгут беспомощную армию.

Вот первый переезд в версте от станции Медведовской. В тишине на рельсах гремят подводы, вдоль высокой насыпи лежат офицерские цепи. Виктора вместе с ротой студентов направляют обойти станцию, там бронепоезд и эшелон красноармейцев. Хочется спать. Идут крадучись вдоль заборов. Предрассветная темень. На перроне тихо, едва различаются на путях вагоны, пахнет горелым углем. От паровоза падают на землю красные отсветы. Лязгает железо. Отсветы медленно переползают, удаляются. Бронепоезд идет к переезду. Сколько ему понадобится, чтобы дойти туда?

На переезде маленький неукротимый человек в белой папахе хлещет нагайкой изможденных обозных коней, торопит. Это генерал Марков. Сейчас подойдет бронепоезд, и он, взяв три гранаты, побежит ему навстречу, закричит отборным простонародным матом, защищая собой однополчан от бронированной смерти. А пока бронепоезд надвигается, пока судорожно отцепляют передок и устанавливают возле шлагбаума пушку, пока Марков командует артиллерийскому полковнику Миончинскому стрелять по поезду только с расстояния пистолетного выстрела, в эти минуты к переезду подкатывает телега, в которой едет Нина. И Нина все видит.

Маленький генерал бросается навстречу черной громадине и с веселой злостью выкрикивает слова. В будке машиниста возникает щель света, затем сверкают три вспышки взрывов, бьют пушки бронепоезда, озарив огнями шрапнели темную степь. Стреляет пушка у шлагбаума. Горит бронепоезд, мечутся люди. Трещит, грохочет, воет. Все перепуталось возле рельсов, и как зачарованная смотрит Нина на огонь и мелькающие тени. Ее приводят в чувство грубые требования освободить подводу, и какие-то офицеры быстро выгружают раненых и на нескольких подводах мчатся к бронепоезду. И вдруг она оказывается на насыпи, тащит мешок с ржаным хлебом и бросает в подводу. Рядом с ней и возчики, н сестры милосердия, и штабные. Грузят, грузят подводы, вырывая из оставленной махины патроны, снаряды, сахар, хлеб.

Чудо свершилось? Спасение?

Это было никому не известно. Но пока что после утреннего боя за станцию стало ясно, что корниловцам наконец улыбнулось счастье.

А от красных отвернулось.

Они лежали возле опрокинутого пулемета, трое красных, разбросанные разрывом двух гранат, которые метнул Виктор. Один на спине, с кровавой пеной на губах, и смотрел в рассветное небо еще блестящими мертвыми карими глазами. Двое лицом вниз. Из пробитого кожуха текла струйка воды. Виктор понял, что пулеметчики готовы, и прислушался, где стреляют. Трещали горящие вагоны. Стрельбы больше не было. Оттолкнув Виктора, к убитым кинулся студент Донского политехнического Грызлов и принялся стаскивать почти новые сапоги. Виктор тоже хотел снимать с кареглазого, но поглядел - протерты до дыр, такие же, как и у него, и отбросил податливую, теплую ногу.

В Дятьковской был отдых, спали целые сутки, кроме караульных и медицинских. В Дятьковской Нина перестала надеяться на добровольцев, на рыцарей ледового похода, прошедших с ней крестный путь, ибо они решили оставить двести тяжелораненых, невзирая на то что война велась на истребление и они сами никого не брали в плен. Чего же они ждали от красных? Какого великодушия?

Они просто бросали однополчан на смерть. Бросали тех, кто не мог решить свою судьбу, беспомощных, с перебитыми ногами, гнойными и зачервивевшими ранами, с простреленными головами. Доктор Сулковский бестактно обратился к Нине с предложением разделить с тяжелоранеными их судьбу и сказал, что не сомневается в ее мужестве.

Она вспомнила трех дезертиров, сгоревший дом, беспощадного Рылова и его верного раба Миколку. Ей стало страшно.

- Я не останусь! - ответила Нина. - Лучше застрелить всех, а не играть в благородство. Кто за ними будет ухаживать? Казаки? Краснюки? Наши раненые никому не нужны, кроме нас.

И напрасно Сулковский объяснял оставление несчастных военной необходимостью - Нина не слушала.

Когда через два дня добровольцы в предрассветных сумерках покидали станицу, из окон станичного училища разносились рыдания и проклятия. Те, кто знал, в чем дело, торопились уйти подальше, моля Бога, чтобы оправдалась крошечная надежда на милосердие врагов. С ранеными оставались и освобожденные комиссары-заложники, обещавшие заступничество..."Двести спартанцев, - думала Нина с горечью. - А ведь Деникин когда-то твердил: берегите офицера!.. Погиб мой Геночка, никто ему не помог... Как там мой сын? Теперь он один у меня".

В душе Нина была уже далека от белого движения и ждала случая, чтобы оторваться. Тут ей вспомнилось, что где-то в студенческом батальоне должен быть Виктор. Надо было найти его.

Глава десятая

1

Никакие подвиги, жертвы и отвлекающие маневры не спасли бы Добровольческую армию, если бы не помощь враждебной еще недавно каждому русскому офицеру силы, помощь, которую невозможно было отклонить. Эту помощь оказали ей немецкие войска, занявшие всю Украину и к концу апреля дошедшие до Ростова и Таганрога. Кайзеровская Германия в последний раз напрягла силы и повела наступление и на западе, где надеялась прорваться к Парижу, и на востоке, где лежала погибшая Российская империя и в корчах гражданской войны нарождалось что-то новое.

Холодным солнечным днем пасхи Новочеркасск был отбит у красных восставшими казаками, показавшими аще кто благочестив (как пелось в конце утренней службы в войсковом соборе).

Все переворачивалось: большевики теперь вспомнили о родине, а казаки поклонились кайзеровскому генералу.

Немецкий офицер в серо-голубом мундире плыл по Дону в лодке вместе с двумя девушками и смотрел в монокль на весенний Новочеркасск. Цвели сирень и акация. Блестела вода. Для идиллии недоставало девичьего смеха.

Стоявший на берегу бородатый казак прищурился и выругался:

- Курвы поганые!

Но казак был простодушен и не хотел понимать, что благополучие Всевеликого войска донского, которым стал командовать генерал Краснов, опиралось на тевтонскую силу. Уйдут немцы - вернутся краснюки, продолжат расказачивание, науськивание одних станичников на других, чтобы в междоусобице пооткручивать башки самым крепким да опасным.