Демонтаж народа. Учебник межнациональных отношений - Сергей Кара-Мурза

Украинские националисты сначала говорили о «своей земле» Русь, что имело совсем иной смысл, чем Россия. Но это вызывало путаницу, и постепенно они переключились на термин Украина. В первом, программном номере украинофильского журнала в 1861 г. историк Костомаров впервые пишет об украинском языке. Трудно шло замещение самоназвания русины на новый термин украинцы. Он вызвал резкое сопротивление тех, кто почувствовал за этой сменой имен проект отделения от России и русской культуры.

Однако проект этот был поддержан и за границей, и в России. Об этом пишет в книге «Происхождение украинского сепаратизма» (Нью-Йорк, 1966) русский историк-эмигрант Н.И. Ульянов. Книга эта посвящена той роли, которую сыграли в формировании этого сепаратизма правящие круги Польши и Австро-Венгрии, а также либерально-демократическая столичная интеллигенция России, видевшая в украинском сепаратизме орудие борьбы с монархическим строем[97].

В конце ХIХ века Галицию, которая была провинцией Австро-Венгрии, стали называть украинским Пьемонтом, намекая на роль Сардинского королевства в национально-освободительной борьбе в Италии. В Галиции народность русинов (или рутенов, как их называли австрийцы) насчитывала около двух миллионов человек, которые жили вперемешку с поляками. Поляки называли их rusini с одним «с», а русских называли moskali[98].

Национальное самосознание русинов было неразвито, и от полонизации их спасал церковнославянский язык, на котором служила униатская церковь и который постоянно напоминал о едином русском культурном корне. Сами русины или считали себя частью русской нации, или особым народом, а не частью украинцев. Изменение названий было предметом политической борьбы, но борьба эта протекала в узком слое образованных людей, и украинцами называло себя в середине ХIХ в. ничтожное меньшинство жителей современной Украины.

Как пишет Ульянов, национальное пробуждение русинов произошло, вопреки всем ожиданиям, на русской культурной почве, местная интеллигенция даже отказалась от разработки местного наречия и в реальном выборе между польским и русским языком обратилась к русскому литературному языку, на котором и стали издаваться газеты. Вокруг них образовался кружок москвофилов, во Львове возникло литературное общество им. Пушкина, началась пропаганда объединения Галиции с Россией (русофилов называли «объединителями»). По словам лидера украинских «самостийников» и предводителя украинского масонства Грушевского, москвофильство «охватило почти всю тогдашнюю интеллигенцию Галиции, Буковины и Закарпатской Украины». Перелом произошел в ходе Первой мировой войны, когда москвофилы были разгромлены и верх стало брать антирусское меньшинство.

За этим стоял польский план, целью которого было не только прервать опасный для Польши процесс сближения Галиции с Россией, но и использовать ее как орудие отторжения Украины от России. Венское правительство этот план поддержало, а после 1918 г. Галиция перешла под власть Польши. Пропаганда галицийских панукраинцев была очень интенсивной, но после включения Западной Украины в состав Украинской ССР она переместилась в эмиграцию.

По мнению Ульянова, как уже говорилось, большое значение имела поддержка антирусского движения в Галиции со стороны демократической российской интеллигенции, начиная с Н.Г. Чернышевского. В этом деле революционным демократам, уже начиная с Чернышевского, пришлось даже пойти против В.Г. Белинского, который писал: «Малороссия никогда не была государством, следовательно, и истории, в строгом значении, не имела. История Малороссии есть не более как эпизод из царствования царя Алексея Михайловича… История Малороссии – это побочная река, впадающая в большую реку русской истории» (цит. в [31]).

Общий вывод Ульянова сводится к тому, что в начале ХХ века украинский национализм был авантюрой: «Не имея за собой и одного процента населения и интеллигенции страны, он выдвинул программу отмежевания от русской культуры вразрез со всеобщим желанием… Русская радикальная интеллигенция никогда не замечала его реакционности. Она автоматически подводила его под категорию «прогрессивных» явлений, позволив красоваться в числе «национально-освободительных» движений. Сейчас он держится исключительно благодаря утопической политике большевиков и тех стран, которые видят в нем средство для расчленения России» [31].

Относительно «утопической политики большевиков» Ульянов ошибается. Компромисс с националистами длился после Гражданской войны недолго. Сами историки-«украинофилы» пишут: «Интенсивный, но непродолжительный период «национального вiдродження» в рамках советской политики «коренизации» существенно продвинул процесс формирования украинской нации. Но относительно либеральная национальная политика была грубо прервана в конце 20-х – начале 30-х годов, а начавшиеся жестокие репрессии против местной интеллигенции практически полностью уничтожили украинский элитарный слой – носителей национального сознания и высокой культуры… Официальная советская версия украинской истории, усиленно насаждавшаяся с начала 30-х гг., была, по существу, модификацией старой имперской исторической схемы с добавлением марксистской методологии и фразеологии… Когда к началу 1990 г. идеологический контроль компартии над исторической наукой в Украине ослаб, научные дискуссии совершенно закономерно развернулись вокруг наследия и личности М.С. Грушевского» [32, с. 203].

Действительно, выдающуюся роль Грушевского в формировании украинского национализма отмечают все исследователи. Он «удревнил» историю Украины и разработал концепцию этой истории, альтернативную той, которая господствовала с ХVII в. И. Торбаков пишет: «Статья Грушевского «Традиционная схема «русской» истории и проблема рациональной организации истории восточного славянства», опубликованная в 1904 г., и первые тома его фундаментальной «Истории Украины-Руси» оказали поистине революционное воздействие и на украинскую историографию, и на формирование украинской национальной идентичности… Дав своему народу ИСТОРИЮ, Грушевский положил начало процессу трансформации неисторической этнографической массы в историческую украинскую нацию».

Грушевский активно культивировал два основных мифа: первый – что Украина была прямой и единственной наследницей Киевской Руси; второй – миф украинского казачества. Возникшая в краткий период независимости (1917–1920 гг.) «государственническая» школа добавила третий миф – о древней традиции государственности. Этот миф трактует Киевскую Русь, Галицко-Волынское княжество (в некоторых работах и Великое Княжество Литовское), а также «Козацкую Державу» (Гетманат XVII–XVIII вв.) как воплощение украинской государственности.

Ульянов обращает внимание на тот факт, что Грушевский печатал в Петербурге свои политические этнические мифы, нередко совершенно фантастические, но виднейшие историки из Императорской Академии наук делали вид, что не замечают их. Он пишет: «Допустить, чтобы ученые не замечали их лжи, невозможно. Существовал неписаный закон, по которому за самостийниками признавалось право на ложь. Разоблачать их считалось признаком плохого тона, делом «реакционным», за которое человек рисковал получить звание «ученого-жандарма» или «генерала от истории».

Надо, однако, подчеркнуть, что историческая литература создала в сознании образованных людей ложное видение реальности. Она, как признают сами историки, представила «конфликт националистических движений и проектов национального строительства» в «конфликт народов, наций». На самом деле массы тех, кому предстояло стать украинцами, вплоть до I Мировой войны и революции вовсе не имели национального самосознания. Галицийские русины, отправляясь в нынешнюю Западную Украину, говорили, что «идут на заработки в Россию».

Очень слабой была и поддержка сепаратистов после Февраля 1917 г. Глава образованного Центральной радой правительства (Директории) В.К. Винниченко в воспоминаниях, изданных в Вене в 1920 г., признает «исключительно острую неприязнь народных масс к Центральной раде» во время ее изгнания в 1918 г. большевиками. Он пишет: «огромное большинство украинского населения было против нас», а также говорит о враждебности, которую вызывала проводимая Радой политика «украинизации». Он добавляет, в упрек украинцам: «Ужасно и странно во всем этом было то, что они тогда получили все украинское – украинский язык, музыку, школы, газеты и книги» (цит. в [33, с. 379])[99].

Окончательное политическое банкротство националистов произошло в 1920 г., когда последний из министров директории Петлюра заключил договор с поляками – национальными врагами украинских крестьян.

Таким образом, в формировании политизированной этничности украинцев можно выделить две больших программы – начала и конца ХХ века. «Оранжевая» революция 2004 г. во многом опиралась на результаты обеих этих программ. Подготовка к антисоветскому, а затем и антироссийскому повороту была важной частью программы «холодной» войны.