Макей и его хлопцы - Александр Кузнецов

С распухшего и посиневшего лица Сергея Добрынина на деда Петро глядел единственный глаз и из него капали слёзы. Разбитые, все в крови губы его зашевелились, он что‑то прохрипел и застонал. А инженер Новик поднял свое заросшее черной бородой лицо, смело взглянул на всех.

— Мстивцы народные! — крикнул он.

Но в это время из‑под ног всех троих выбили табуретки. Что‑то хотел сказать Новик народным мстителям, да слово перехватила верёвка.

XIX

Падает лёгкий пушистый снег. В белом убранстве стоит лес, словно зачарованный — не шелохнётся. Большой привал. Партизаны–макеевцы, разбившись на группы, разводят костры, ведут разговоры. Позади пятисоткилометровый путь, пройденный в невероятно тяжёлых условиях. Нечего греха таить, было всё: роптали малодушные, дрожали робкие, скептики сомневались в благоприятном исходе перехода. Один дезертировал — это Сергей Маненков из Терехова Бора. Как в воду канул. Он был ординарцем при командире первой роты. Посланный Карасёвым с донесением к Макею, стоявшему в трёх километрах впереди, он не вернулся. Маненкова перед строем предали проклятию, как изменника. С горячей речью против всех маловеров и дезертиров выступил тогда Иван Свиягин. И теперь, устало привалившись к толстой сосне, он зло бранил и Маненкова, и Гарпуна. Вспомнили и Лисковца.

— Шумишь, журналист? — засмеялся Макей, подходя к группе партизан, окружавших Свиягина. На нём — белая шуба до колен, шапка–ушанка, на ногах — кожаные сапоги.

— Витийствует, — съехидничал заштатный остряк Юрий Румянцев.

Макей, перебросив автомат за спину, присел, протягивая руки к костру. Свиягин замолчал и недовольно отвернулся в сторону. На бледном лице его от недавнего возбуждения проступили красные пятна. Желая успокоить его, Макей мягко спрссил о ноге, сильно ли кровоточит рана и предложил ему своего коня.

— Я хочу, — улыбнулся Макей, — чтобы ты приехал к жене здоровым. Ну, ногу на Большой Земле зараз вылечат. Ведь мы, хлопцы, к его жене в гости идём, — сообщил Макей.

Свиягин пуще нахмурил брови, но сказал спокойно:

— От моей жены, может быть, только пепел остался. Если к ним в лапы попала, добра не жди.

Кто‑то сказал:

— А кто же от врагов ждёт добра?

Тот, же голос спросил:

— А Броня вам пишет что‑нибудь, товарищ командир?

Макей встал, вынул из кармана трубку, закурил о г горевшей палочки. На смуглом, рябом лице его играла счастливая улыбка.

— Много не пишет, а однако прислала, — сказал он, окутываясь табачным дымом, — вам всем привет.

— Спасибо, — раздались голоса.

— Как она на Большой Земле‑то?

Макей понял, что всех интересует вопрос о её родах, но партизаны, видимо, стесняются прямо спросить об этом. Тогда он сам сказал им:

— Можете поздравить меня с наследником.

— Поздравляем, товарищ командир.

— Значит, сын?

— Макеевец. Куём кадры, выходит, мать честная!

Макей пожимал протянутые к нему руки, благодарил:

— Спасибо, хлопцы. А вот послушайте‑ка, что она пишет.

— Тише, хлопцы!

— Ну, тут я пропускаю, — впервые смутившись, сказал Макей, — тут всё таксе и прочее.

— Нам всё интересно, — сказал Юрий Румянцев, — позвольте мне!

С этими словами он протянул к Макёю руку и почти насильно взял у него из рук письмо Брони. Макей хотел рассердиться, приказать Румянцеву вернуть письмо. Но на лицах и в глазах партизан он прочёл столько живого интереса к нему, что махнул рукой и зашагал к другому костру. Теперь партизаны сгрудились вокруг чтеца. Пододвинулись поближе и Свиягин с Байко.

«Милый, родной Миша! — читал Румянцев. — Ненаглядный мой, солнышко ясное-. Без тебя скучно мне. И страшно за тебя. Не носись ты на коне во время боя береги себя. Хоть ради сынка Мишуткн».

Дальше шло описание родов. В конце письма Броня просила передать хлопцам привет, желала им всяческих успехов.

Пока партизаны делились мыслями, вызванными письмом Брони, Свиягин взял у Румянцева эго письмо, и, по обыкновению, слово в слово переписал его в свою записную книжку.

Когда колонна тронулась, Макей разыскал Свиягина и тот передал ему письмо. Свиягин в душе завидовал счастью Макея, не подозревая, каким несчастным считал себя сам Макей, так неожиданно нашедший и снова потерявший не только любимую, но и сына.

— Сын вот растёт, а я не увижу его, быть может, — с грустью сказал он и снова предложил Свиягину лошадь.

— Садись.

И когда тот с трудом сел в седло, Макей сказал:

— Ну, дуй! У тебя, говорят, тоже без тебя сын родился.

— Должен сын, по всем приметам, если живы.

— Ну, дуй, — опять сказал Макей и, отстав, пошёл с первой ротой.

Спустя два—три часа отряд достиг небольшой речушки, сильно занесённой снегом.

— До недавнего врёменц эта река отделяла Советскую Белоруссию от Западной, — громко сказал Макей. — Дальше начинается бывшее Польское государство.

Чем дальше партизаны–макеевцы шли на Запад, тем чаще они слышали имя выходца из их отряда Владимира? Тихонравова. В Западной Белоруссии это имя знакомо было каждому. Народ славил самого Тихонравова, его хлопцев. Макеевцы находились в деревне Прогресс, когда по радио передали сообщение о присвоении Владимиру Тихонравову звания Героя Советского Союза. Конная бригада 22–летнего подполковника Тихонравова наводила ужас на окрестные немецкие гарнизоны. Макей гордился тем, что Тихонравов в его отряде начал партизанский путь. Но, видимо, самолюбие давало себя знать. Не случайно он сказал однажды Свиягину, когда разговор зашёл о Тихонравове:

— А мне не повезло.

— У вас ещё есть время прославиться, — в простоте сердца сказал Свиягин.

— Эх, журналист! — с горечью воскликнул Макей. — Не понимаешь ты меня. Думаешь, я за славой гонюсь? Терпеть не могу я честолюбивых людей.

Свиягин не стал спорить. Он ушёл с загадочной улыбкой человека, знающего тайну другого.

Разведчики, ездившие во главе с Конопличем к Тихонравову, привезли кучу рассказов об этом герое и приглашение Макею встретиться с ним под Великим Роженом.

Встреча макеевцев и тихонравовцев была торжественной и по–братски тёплой. А ведь Макей, откровенно говоря, думал, что Герой Советского Союза Тихонравов с ним и говорить не станет. Но это был всё тот же Володя, каким знали его, когда он был партизаном макеевского отряда.

Тихонравов посоветовал Макею организовать здесь бригаду, а за вооружением слетать в Москву. Макей уцепился за эту идею и горячо начал готовиться к её осуществлению. Пять или шесть небольших отрядов, действовавших в этом районе разрозненно, были постоянными объектами охоты немецких карательных отрядов. Командиры партизанских отрядов приветствовали предложение Макея пойти под его руководство. К весне бригада была создана, об этом дали знать в центр. Одновременно туда обратились с просьбой дать оружие. Из центра радировали: «Ждём Макея».

Макей, не помня себя от радости, поскакал на аэродром. Его провожали всем отрядом. Был здесь и Тихонравов, во всем чёрном, подтянутый, с погонами подполковника.

Вот оно, глухое Полесье с его непроходимыми лесами и болотами! Сюда не могли проникнуть немцы. Не удивительно, что почти всё Полесье стало громадным очагом партизанского движения. Здесь были сёла, жители которых ни разу ещё не видели врага. Они продолжали заниматься своим мирным трудом, в нерушимости сохраняя колхозный строй, Советскую власть.

Всадники ехали мимо большого лугового болота. Оно широко и привольно раскинулось среди тёмных лесных зарослей. По всей его поверхности пестрели яркие цветы: голубые, белые, жёлтые. Обелица высоко взметнула над болотной травой и над всем этим нарядным убранством белые, пушистые султаны свои. Колхозники, стоя в воде с засученными выше колен штанами, косят для колхозного стада сено, а женщины, подняв подолы своих пёстрых юбок, выносят скошенную траву на насыпную песчаную дорогу, по которой сейчас проезжает Макей со своими хлопцами.

— Какая красота! — воскликнул Потопейко, не сдержав свой юношеский восторг перед восхитившей его картиной.

— Красота. Но это осталось пока только здесь, в этой глухомани, — сказал, насупившись, Макей, болезненно переживавший то, что враги так искалечили его любимую Беларусь. И, смотря на косцов, он крикнул:

— Бог помочь, деды!

— Бог‑то, бог, — сказал один из них, стоявший ближе к дороге, — да сам не будь плох, а вы, видать, сильно в те поры оплошали, коли оставили нас, в руки супостатам отдали!

В голосе его звучало осуждение.

— Был такой грех, деду, — ответил, приостановившись, Макей. — Ну, да сейчас поправляем.

— Добро, коли так. Слышали и мы, что наших врагов шибко погнали. Правда ли? Аж нэ верирся.

— Верно, деду. Наши к Могилеву подступили. Жлобин уже в наших руках. Бобруйск штурмуют теперь.