Мой темный принц - Джулия Росс

– Черт побери! Что за милый тайный сговор предателей! – Он повернулся и прислонился спиной к деревянным панелям, пытаясь справиться с собой. – И ты туда же!

Она натянула бриджи.

– Дуб – священное дерево друидов. Железо – защита от зла. Каждую дверь можно закрыть, а можно и открыть. Если ты отправишься в Морицбург в одиночку, ты умрешь. Какая от этого польза?

Он подошел к столу и поднял скамейку. Не успела она и глазом моргнуть, как скамейка полетела в дверь и разбилась вдребезги.

Пенни забралась на кровать и притихла.

Он должен выбраться! Немедленно!

– Откройте эту чертову дверь! Это приказ, черт бы вас побрал!

Ночь ответила ему молчанием. Паника хлынула наружу, будто кровь из раны. Он должен срочно убраться подальше от нее, пока она не узнала. Должен. Должен. Должен. Он запрокинул голову и завыл. Откуда-то с улицы ему ответила Квест. Он все выл и выл, словно дикое обезумевшее животное. Принц дьяволов.

В голове запульсировала мигрень, сбивая его с ног. Образы начали распадаться на кусочки, пляшущие в печке красные огоньки обожгли зрачки. Квест снова завыла, подчиняясь первобытному зову крови своих далеких предков, призванных охотиться и убивать. Николас позволил яростной агонии вырваться из легких вместе с ответным нечеловеческим воплем. Стены сомкнулись.

«Настал твой черед, Нико! Маленький мерзкий трусишка! Разве тебе не нравится?»

Его сейчас вырвет. Стошнит. Где-то на задворках разбитого на полоски зрения вжалась в угол Пенни. Щеки ее блестели от слез.

– Ты предала меня! – заорал он. – То, чем мы только что занимались, – предательство. Я не могу удержаться, не могу побороть желание, но меня выворачивает от этого. Ты это хотела услышать?

Она забилась в угол, вытирая ладонью лицо.

Может, он плакал от боли. Правый глаз, казалось, раздулся до размеров головы, пожирая мозг, словно кровожадный монстр. Он фактически ослеп, все, что он видел, – мерцающие, дрожащие огоньки, складывающиеся в безумные узоры, распадающиеся и снова появляющиеся в такт пульсирующей в голове крови.

– Я знал людей, которые не могли жить без вина. – Он изумился, поняв, что язык все еще слушается его и способен воспроизводить членораздельные звуки. – Они пытались бороться с этим, потому что, стоило им поддаться искушению, они напивались до бесчувствия и становились полными идиотами. Протрезвев, они начинали презирать себя, клялись и капли в рот не брать. Но снова тянулись к бутылке. Ничего не могли с собой поделать. Готовы были вытерпеть и тошноту, и отчаяние, лишь бы еще разок испытать это минутное блаженство. Опять и опять. Вот что я чувствую. Я пытался сдержаться. Пытался противостоять. Но я не могу устоять перед тобой, хотя всякий раз после наших занятий любовью меня тошнит. Я ненавижу себя. Мне надо выйти!

Ее лицо расплылось, рот превратился в маленькую зияющую дыру, взгляд печальный. По щекам текла влага, веки набухли и покраснели. Его меч лежал на столе. Еще одно искушение. Простой и легкий выход из положения. Марк Антоний воспользовался этим оружием после битвы у мыса Акций, когда все было кончено, все потеряно, не в силах вынести унижения перед лицом Клеопатры, которую он любил, и Октавиана, которого ненавидел. Примитивный, зовущий к себе клинок, посланник смерти.

Но вместо того чтобы поддаться этому зову, он подошел к печке и распахнул ее. Нагреб маленькой лопаткой горячих углей и высыпал их под дверь. Потом взял бумагу, на которой писал, и поджег ее, добавив в костер щепок от разбитой скамейки. Языки пламени принялись жадно лизать дерево, потрескивая в тишине ночи.

– Фриц, – крикнул он в замочную скважину. – Открой эту чертову дверь, или я сожгу ее!

Дерево обугливалось, хижина наполнилась дымом. У него за спиной Пенни закрыла рот рукой и закашлялась. Как больно. Ужасно больно. Сердце болит, надрываясь от сознания, что он так с ней обошелся. Украл яркий свет сияющего дня и погрузил ее в темноту. Окутанная дымом, она походила на призрак.

Дверь распахнулась.

Фриц стоял рядом с Лукасом и Эриком, мечи наготове, на лицах пляшут отблески пламени. Николас схватил одеяло, набросил его на костерок и затоптал.

– Вы не можете пойти, сир, – спокойно заявил Фриц. – Мы применим силу, если потребуется.

Николас попятился назад и взял в руки свой клинок. Он никак не мог сфокусировать взгляд на этих демонических лицах, окутанных умирающим дымом. Под низким потолком не было места даже как следует размахнуться. Но у него имелось одно преимущество, и они знали об этом.

Ни Фриц, ни Эрик, ни Лукас не осмелятся убить, а он – да.

Он взял доску от разбитой скамейки и воспользовался ею как тараном, перепрыгнув через угли и направив острие своего меча в грудь Эрика. Через несколько мгновений он уже был снаружи, одновременно сражаясь с тремя лучшими фехтовальщиками Глариена. Он практически ничего не видел и потому сражался, по большей части опираясь на инстинкт. И все же шальная всепоглощающая ярость несла его вперед, словно обезумевшего берсеркера[4]. Эрик вскрикнул и упал на колено. Фриц уже пошатывался, привалившись к стене хижины, бесполезный клинок чуть не выпал из внезапно обессилевших пальцев.

Лукас с улыбкой попятился назад, потом отпрыгнул в сторону и выронил меч. Его рука, как видно, все еще не оправилась от раны. Николас кинулся к лошадям и развязал все веревки, отпустив их на свободу. Поймал свою кобылку за уздечку, запрыгнул на ее голую спину и поскакал вниз по склону, ни разу не оглянувшись назад. Остальные лошади бросились следом обезумевшим табуном. Квест неслась впереди, и вскоре серебристый отблеск ее шерсти растворился в ночи.

В голове полыхало пламя. Достаточно ли будет этого огня, чтобы выжечь из памяти опустошенное лицо любимой?

Глава 17

– Ну, – сказала Пенни. – Все пошло не так, как вы рассчитывали, майор барон фон Герхард.

Она разорвала простыню и перевязала мужчинам раны. У Эрика обнаружился порез на ноге, Фрицу проткнули насквозь руку. Лукас бросился в погоню за их принцем ночи.

– Королевских персон лучше не сердить, – поморщился Фриц.

– Это измена, да? – усмехнулась Пенни. – Нас повесят и четвертуют?

– Меня и так уже четвертовали, – мрачно ухмыльнулся Эрик. – Эрцгерцог чуть не отрубил мне ногу.

Как ни странно, но она чувствовала себя на удивление спокойно. Абсолютно спокойно. Он сказал, что ему противно заниматься с ней любовью, что после этого его всегда тошнит. Он поломал мебель и попытался сжечь хижину вместе с ними. И сбежал как полоумный. Так почему же она ничего не чувствует? Откуда эта безмятежность?

– Мы были не правы. Нельзя было пытаться остановить его, он считает себя обязанным спасти Софию и Алексиса. Как он попадет в Морицбург?