Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II: Повести и рассказы. Мемуары. - Арсений Несмелов

— Цыц! — закричал он. — С каким это пор, щенок, краснозадые стали моими? Не мне ли директор корпуса обещал дать первый чин? И дал бы, если бы не революция. А ты этак неладно выражаешься!

И оба парня поняли, что дело их будет «обтяпать» легко.

И обтяпали. И, отдохнув в лагере, благополучно возвратились домой. Представьте же, дорогой читатель, радость их матерей. Ах, об этом нельзя писать прозой! Разве что стихами. И не только матерей — не забудьте и о Зое.

Однако на другой же день Володю вызвали в Чека.

Черномазая следовательница, с глазами как два буравчика, сказала кадету:

— Вы член белой боевой организации и участвовали в восстании. Оправдывайтесь, если можете. Ну?

— Могу, — ответил Володя и протянул чекистке удостоверение Сидора Карпыча. В документе было сказано: «Такой-то с такого-то и по такое-то число июня безотлучно находился в лагере и в контрреволюционном восстании не участвовал».

— Н-да! — разочарованно протянула черномазая. — Вот какое дело. Жаль! Не придется вас расстрелять.

— Время терпит, не отчаивайтесь, — любезно ответил хорошо воспитанный Воля.

— Такой молодой и такой уже сукин сын, — неопределенно отозвалась чекистка. — Ну, черт с вами, идите. Дежурный, проводи!

Звякнула винтовка. Вставая; Володя поднял глаза на конвоира. И обмер. Перед ним стоял и улыбался тот самый латыш, которого они со Стивой повстречали, покидая город. Как сейчас, вспомнил Володя вопль ужаса в этих голубых глазах и — ах, как это было смешно! — спущенные на колени брюки.

«Выдаст или нет?» — екнуло сердце.

Глаза латыша смеялись.

— Ну, — сказал он. — Вставай

Володя встал и подумал: «Пропал… Совсем пропал!»

Латыш шел первый, Володя за ним. Вышли из Чека. «Неужели не выдаст?» Латыш обернулся к Володе.

— Ступай…

— Глаза латыша смеялись. И — ни слова!

* * *

Через неделю Володя и Стива были уже в отряде атамана Семенова.

КОЛЬЦО ЦЕЗАРЯ[27]

I

В записках Цезаря о галльской войне, написанных, как знает каждый, с простотой и ясностью, свойственной великому автору их, есть одно темное место. Это там, где Цезарь говорит о завоевании им свевов… Вы помните удивительный эпизод спасения укрепленного лагеря римлян, осажденного свирепыми свевами, этим воинственнейшим из галльских племен?

Это место как-то не вяжется с общим ультрареалистическим тоном записок. На фоне трезвой повествовательной прозы это место словно пятно, нанесенное чужой кистью, — вы помните намек как бы на некое чудо, спасшее лагерь, упоминание о каких-то существах, метавших гром и молнию?.. Некоторые из толкователей «Записок» склонны даже считать это место за добавление позднейшего переписчика.

Но так или иначе…

Легиону, которым командовал сам легат, его любимейшему одиннадцатому легиону, грозила неминуемая гибель. Осада лагеря свевами вступала уже в тринадцатые сутки. Рвы и валы лагеря были окружены осадными башнями, искусству строения которых свевы научились у самих римлян. У осажденных иссякли запасы копий и стрел, их противоосадные башни были сожжены. Сожжен был преториум легата. На его пепелище угрюмо сидел Цезарь. Над ним, поникшим, на кедровом древке высился серебряный орел легиона. Хищные рубиновые глаза орла смотрели вперед, на свевов, на восток. Глаза его уже заалели от первых лучей зари. Серебряный орел ни о чем не думал. Цезарь же думал о неминуемой гибели легиона, которую принесет новый приступ врага.

Услышав шаги приближающегося человека, он не поднял головы, Цезарь знал, что это дежурный трибун; Цезарь знал, что он скажет:

— Легат, у пращников нет больше ни камней, ни свинчаток для метания.

Или:

— Легат, запас наконечников для стрел иссяк.

Или еще что-нибудь, что исправить, восстановить, добыть — он был бессилен. Цезарь не поднял головы, великий полководец был в отчаянии.

Но то, что доложил ему трибун, вдруг заставило его поднять голову, насторожиться — в этот миг Цезарь стал похож на хищного легионного орла — и затем быстро подняться с обгоревшего бревна, на котором он сидел.

— Но что делают эти люди, и откупа они? — быстро спросил он трибуна.

— Их не было еще вчера, легат, — ответил юноша в изорванном и во многих местах прожженном сагуме. — Тот холм, на вершине которого они за ночь вырыли маленький ров, был на заходе солнца еще пуст…

— Они — галлы?

— Нет.

— Может быть, германцы?

— Тоже нет, легат.

— Римляне, наконец?

— Клянусь Геркулесом, нет, легат. Но они дышат огнем…

— Какую чепуху ты говоришь, Секст! Как могут люди дышать огнем?..

— Но, легат, они дышат им! Почти каждый из них имеет в зубах странный предмет, похожий на маленькую курительницу. И они выдыхают дым… Пожалуй, они боги.

— Чепуха! Но как они ведут себя по отношению к нам, дружественно ли?

— Вполне. Они показывают в сторону свевов, пренебрежительно машут руками и плюют.

— Сколько их?

— Не больше одной центурии. И… прости меня, легат… они все в штанах, как бабы или старики.

— Есть у них оружие? Стрелы, копья, баллисты?

— У них в руках какие-то короткие палки. Впрочем, не совсем палки: они сделаны и из дерева, и из железа… С одной стороны эта штука расширяется. Этой стороной они вставляют эту штуку в плечо, показывают в сторону свевов и гордо говорят…

— Что говорят?

— Прости меня, легат, но они говорят: «пу»…

— Какая чепуха, Секст! Не с ума ли ты сошел от страха, что через час тебе, впрочем, как и мне, придется броситься на меч, чтобы не достаться в руки галлам.

— Легат!..

— Впрочем, пойдем… Я сам выясню, что это за дикари, дышащие пламенем и говорящие «пу»…

II

Часть воинов первой центурии сбежала в ров. Тут же был и их примипил с красным султаном на медном шлеме. Они окружили двух парней в защитных куртках и защитных штанах, смело соскочивших в ров. Действительно, оба незнакомца выпускали из ноздрей дым — в зубах у них были наши трубочки.

— Кто вы такие и откуда вы? — спросил орленосец. — Видимо, вы не враги, раз так смело пришли в наш лагерь…

— По-каковскому они лопочут, Митрич? — спросил один из парней другого. — И все в железе, — видать, дикари… Ох, Сибирь-матушка, и какого только люда не живет на тебе! Гляди-ка — луки и стрелы! Может, башкиры или гураны?.. Ничего, парень, ничего, — свои! — похлопал он по плечу примипила. Свой народ, тоже белые… Ротный нас послал к вам насчет провианту… Прямо сказать — нет ли какой ни на есть жратвы? Хоть хлебушка, что ли? А может, и водочка найдется? Ужасти, до чего отощали! Нас в обход красным послали, а мы и заблудились. Вы, видать, башкирской самообороны, а мы первого добровольческого, которым капитан Жилинский командует. Ничего, всё одно — свои! Стало быть, водочки, винца бы…