Чёрные ангелы в белых одеждах - Вильям Козлов

В большой комнате под самый потолок стояло старинное зеркало в дубовой резной раме — его еле втащили в квартиру, — раздеваясь перед зеркалом, Лина всякий раз придирчиво рассматривала себя. Разумеется, когда была дома одна. Мужа она не стеснялась. Знала, что Вадим любит ее и не изменит. Ей приятно было слышать, что она самая красивая женщина, которую он когда-либо встречал. И Лина знала, что он говорит искренне. Даже в свои сорок два года замечала на улице восхищенные взгляды мужчин. Сияв белые трусики, она выпрямилась перед зеркалом и с удовлетворением отметила, что по-прежнему статна, большая белая грудь не сильно отвисает, соски крупные, живот выпуклый, но не настолько, чтобы портить фигуру, изящная линия крутых бедер, ног, круглые колени. Многовато складок на шее и у висков, все углубляются тонкие морщинки да губы без помады не такие яркие, как прежде. Но зато в ней есть та женская зрелость, которая привлекает многих мужчин больше, чем девичья юность, когда еще заметны угловатость, резкость движений, неразвитость форм.

В их комнате, где они спят на разных кроватях с мужем, над письменным столом висит скульптурный портрет греческой богини Афины-Паллады. Вадим утверждает что Лина очень похожа на мудрую богиню-воительницу. У обнаженной Афины-Паллады мощные формы, большая грудь, полные ноги. Изображений этой богини много, но здесь она, несмотря на свою воинственность, очень женственна, лишь золотой шлем с перьями напоминает, что Афина лучше всех прекрасных олимпийских богинь владела копьем и мечом.

Лина провела ладонью по груди, тяжело качнувшейся, по белым, будто мраморным бедрам и сладкая дрожь пробежала по телу. Она вытащила позолоченную заколку и длинные золотистые волосы, в которых трудно разглядеть седину, рассыпались по округлым плечам, заструились меж грудей. А в прозрачных в эту минуту огромных глазах появился влажный блеск… Жаль, что мужа нет дома, сегодня она бы с удовольствием пустила его в ванну и попросила бы потереть гладкую, с соблазнительной ложбинкой, спину…

Улыбнувшись своему отражению, она достала из шкафа чистое белье, большое махровое полотенце с разноцветными полосами, босиком зашлепала по узкому коридору в ванную, где журчала зеленоватая от хвойного настоя горячая вода.

4. Встреча у «Букиниста»

После того, как по телевидению показали гнусного выродка из одной из южных республик, изнасиловавшего и зверски убившего десятилетнюю девочку — подобные сюжеты теперь часто показывали в «600 секунд», — Вадим Андреевич или Лина Вениаминовна старались встретить дочь после окончания занятий. Убитая девочка училась в той же самой школе, что и Маша. Это событие наделало много шума в школе. Маша знала девочку, несколько раз разговаривали с ней. О похищении детей все чаще передавали по телевидению. Город наводнили преступники из других республик. Исчезали и взрослые люди. В стране стремительно нарастала преступность, участились случаи зверских убийств, из окраинных республик уезжали русские люди, пресса, хотя и скупо, сообщала о зверствах над русскоязычным населением в Казахстане, Узбекистане, Азербайджане. Насиловали женщин, девочек, убивали стариков и старух, живьем сжигали советских солдат. Впервые со времен второй мировой войны загуляло на страницах газет страшное слово «беженцы». Правительство пока не признавало их статус и не принимало никаких мер, чтобы защитить права и жизнь своих граждан, живших не по своей воле в других республиках. А в Верховном Совете депутаты требовали отмены смертной казни, гуманного отношения к преступникам. За зверское убийство давали от силы семь лет. Заигрывание депутатов с избирателями — вот, мол, какие мы гуманисты, — пресмыкание перед теневиками и кооператорами лишь еще больше способствовало разгулу преступности в стране. Пойманные с поличным преступники из других республик цинично заявляли, дескать, приехали в Россию пограбить население и весело провести здесь время. Милиция не принимала никаких мер по отношению к этому нашествию бандитов и насильников. Милиция тоже хотела казаться в глазах общества милосердной и гуманной. От нее не отставали прокуратура, суды… И преступники, чувствуя себе поблажку, развернулись вовсю! Впервые за многие десятилетия стало опасно вечером появляться в пустынных местах. Особенно распоясались подростки, с которыми вообще не велось почти никакой борьбы, эти быстро пополняли ряды воровского мира.

Шагая по Литовскому проспекту к школе, где училась Маша, Вадим Андреевич думал о том, как он назовет свою первую статью в «Русской газете». Центральный материал будет о разгуле преступности в Ленинграде. Разоруженная истошными воплями по радио-телевидению о правовом государстве, милиция почти устранилась от своих прямых обязанностей — охраны чести и достоинства гражданина и преследования преступников. Устарелые инструкции не давали возможности работникам правоохранительных органов не только сурово поступать с бандитами и убийцами, но даже защищать от пуль и ножей самих себя. Бандиты нападали на солдат, милиционеров, на склады с оружием и вооружались. Там, где возникали конфликты на национальной почве, уже применялись танки, пулеметы, орудия и даже ракеты. А краснобаи с депутатскими мандатами по-прежнему рвались к микрофонам и разглагольствовали о демократии и свободе личности. А некоторые и открыто защищали преступников и националистов. Околпачив избирателей дешевыми предвыборными лозунгами, в органы власти пробрались даже преступники, ранее замаравшие себя неблаговидными делами, а механизма, чтобы их отозвать, еще не было. Конечно, преступники и защищали преступников. Люди уже выключали телевизоры, чтобы не слышать эту пустую болтовню о демократии. Уже всем стало понятно, что Верховные Советы всех уровней не оправдали надежд избирателей. Туда пробрались крикуны, демагоги и рвачи. Правительство, партия стремительно утрачивали свой построенный на жестокости и страхе авторитет в народе, страна стремительно катилась к полному развалу и хаосу. Особенно тревожные известия поступали из Карабаха, где шла настоящая гражданская война, и из Прибалтики. Западные республики заявили о своем выходе из состава СССР. Русскоязычное население было в панике, им открыто угрожали расправой, называли «оккупантами» и «мигрантами».

Если раньше из южных республик люди приезжали в Россию торговать или приобщиться к российской культуре, то теперь сюда хлынули отбросы общества: преступники, насильники, националисты, которые не скрывали своей ненависти к русским. В крупнейших городах России подавляющее большинство бандитов, отличающихся особенной жестокостью, были представителями южных республик. Казалось бы, чего проще милиции встречать их прямо на вокзалах и интересоваться: зачем они пожаловали в столицу или Ленинград? Но этого нельзя было делать: тут же взвыла бы так называемая леворадикальная пресса, западные голоса — мол, ущемляют права человека. В России — разгул национализма, шовинизма… Пока приезжий никого не убил, он равноправный гражданин и никто не смеет его тревожить… В печати и на телевидении стало модно показывать убийц, бандитов и брать у них обширные интервью. И новые «герои нашего времени» цинично рассказывали, как они насилуют, убивают, грабят, а гуманист-журналист сочувственно внимает им и кивает, услужливо подсовывая микрофон к носу.

Субботний день выдался теплым, светлым. Иногда из-за сероватых с синевой облаков выглядывало багровое и казавшееся больше обычного солнце. К Дворцовой площади лениво двигалась предводительствуемая молодыми чернобородыми мужчинами небольшая колонна демонстрантов. В руках транспаранты и лозунги с криво написанными словами: «Горбачеву — нет, Ельцину — да», «Долой КПСС!», «Все имущество партии — народу!».

Вадим Андреевич несколько раз побывал на митингах и понял, что толку от них мало: многие присутствующие не понимают, что происходит и чего орущие с возвышений ораторы хотят. Здесь тоже были свои «артисты» и статисты. Однако заметно выделялись в организаторах все те же чернобородые в модных куртках и кроссовках. Они кивали телевизионщикам, показывая, что надо снимать. Они первыми лезли к микрофонам. Тут же кое-кто из примелькавшихся депутатов давал интервью. О каждом, даже малочисленном митинге «Народного фронта» сообщалось на телестудию и оттуда прибывали корреспонденты, операторы и осветители. Появились по примеру западных и восточных стран свои «голодающие», некоторые грозили самосожжением. Вадим Андреевич ни разу не видел массового выступления общества «Память», но в предвыборной компании каждому кандидату в депутаты любого Совета обязательно ведущими на теледебатах задавался вопрос: «Как вы относитесь к „Памяти“»? Самые обличительные статьи во всей советской прессе обрушивались на это общество. В конце концов «Память» превратили в некое пугало, от которого все открещивались, начиная от рядовых кандидатов в депутаты, кончая членами правительства. Настырно диктующая, как нам нужно жить, радиостанция «Свобода» на дню по несколько раз клеймила несчастную «Память»; всех, кто пытался разобраться, что же такого сделало это малочисленное общество, называли шовинистами, националистами, даже фашистами.