Небесный король: Эфирный оборотень - А. Живой

Старпом танкера «Советский полярник» Еремей Кузнецов сидел на корме и курил трубку, до краев набитую крепким матросским табаком. Густые и вязкие кольца дыма, едва они успевали оторваться от трубки, уносило сильным боковым ветром в океан и рассеивало за секунду. Серые волны покачивали огромный танкер как игрушечный кораблик, навевая мысли о безбрежности и всесильности водной стихии, но Еремей Кузнецов размышлял сейчас совсем не о море. Его мысли были в эту минуту очень далеки от корабля и блуждали где-то посреди бескрайних донских степей, откуда происходил родом старпом. Одному Богу да случаю известно как мальчуган, с измальства привыкший к безбрежным просторам земной тверди, покрытой высокой, по пояс, травой, оказался вдруг моряком. Он рос при шашке и коне отца-казака. Пас многочисленные табуны в степи, ночевал там, жарил картошку на костре у мелководного ручья. Иногда отец брал его с собой, когда уезжал по делам службы в ближайшие волости. Еремке очень нравилось путешествовать с отцом. Он с жадностью впитывал впечатления, которыми были богаты все путешествия. Каждый день он узнавал что-то новое и потом взахлеб пересказывал свои дружкам, редко выбиравшимся дальше окраины собственной станицы. И вот однажды отец привел Еремку с собой на берег необъятной и бесконечной, как тогда казалось мальчугану, реки, прозывавшейся Доном. Увидев, как ходят вверх и вниз по реке под парусом рыбачьи лодки, малец так зачарованно наблюдал за ними, что свалился в воду с моста. Отец, находившийся неподалеку, нырнул за ним и вытащил Еремку, но с удивлением увидел, что тому даже понравилось купание и он ничуть не испуган. Потом они вернулись в станицу и все забылось, как показалось отцу. Матери они ничего не сказали. Но с той поры в душе насквозь сухопутного пацана, которому Бог на роду написал быть удалым казаком и скакать по полям в составе лихой казацкой сотни, громя неприятеля, зародилась необъяснимая тяга к водным просторам. Чуть повзрослев, Еремка был отдан в военное обучение в регулярную армию, но тут грянул гром – случилась революция. Весь мир пошел наперекосяк, расколовшись по принципу радуги. Еремей, подкованный большевистскими агитаторами, понял сущность жизни и пошел воевать против царских защитников. Спустя два года войны судьба забросила его в Петроград, где он впервые увидел открытую воду, которая была значительно шире реки Дон. То была Балтика. В первый же день красный конный командир Еремей Кузнецов попросил перевести его в моряки на один из военных кораблей, на любой. Какой точно, он и сам не знал еще толком. Выслушав обвинения в неверности пролетарским интересам главного конника товарища Буденного, Еремей все же настоял на своем. Его отпустили – в конце концов он не дезертировал, а воевать просился, только на корабле. Для революции это не имело решающего значения и Еремею разрешили. Он стал матросом на миноносце «Стерегущий», а затем на крейсере «Буря». И носило его на пролетарском корабле, в полном соответствии с необходимостью времени, по всем морям, где хотелось установить народную власть. Был Еремей в Финляндии, во Франции с дружественным визитом, ходил помогать немецкому пролетариату побить своих буржуев на море и установить после этого на суше власть рабочих и крестьян, только этот последний поход закончился для красных плохо. Немецкий рейдер потопил недалеко от Клайпеды пролетарский крейсер, большая часть экипажа которого состояла из необученных, но сильных духом, крестьян. Увы, политическая подкованность не пересилила врагов революции в этот момент. Еремей все же спасся и добрался до своих. Никакие опасности не могли отвратить этого казацкого хлопца от скитаний по морям. Он готов был плавать куда угодно и на чем угодно, лишь бы постоянно находится в пути и на воде. Судьба была к нему благосклонна, только он не подозревал о ее существовании. Раз пятнадцать он тонул, погибал среди вражеских кораблей и чужеродных берегов, но ни разу не задумал сменить боевую профессию. Честно говоря, он и не обращал большого внимания на войну и революцию. Если бы политрук, исполнявший в Красной Армии функции психоаналитика, попытался поговорить с ним по душам в течение достаточно долгого времени, то понял бы, что устремления этого крепкого парня направлены вовсе не на установление мирового господства пролетариата, как наиболее прогрессивного слоя человечества, а просто на бесконечные путешествия по морям. За новыми боевыми операциями Еремей видел только новые возможности куда-нибудь сплавать. Сквозь дым и пепел непрерывных классовых разборок ему виделись далекие неизведанные земли, иные миры и моря. Он смотрел сквозь и видел то, о чем другие даже и не задумывались. В те времена вообще думать было не принято, это считалось привилегией только одного человека. Остальным предлагалась полная и ясная свобода – жить жизнью цветов, или умирать. Так прошло много лет. Кончилась революция и началась великая стройка. Еремей Кузнецов возмужал. Увидев в нем исключительно морскую жилку, командование временно откомандировало его на принудительное обучение во вновьсозданную морскую академию при штабе. Учение Еремей освоил с большим удовольствием и даже получил на выпуске медаль за сообразительность и наградной кортик. Став красным офицером, лейтенант, а потом капитан третьего ранга Еремей Кузнецов, отплавал еще лет десять на военных кораблях, служа изо всех сил своей стране, а потом вдруг загрустил. Загрустил сильно и по непонятной ему самому в течение целого года причине. Еремею понадобилось пройти через многие годы войн и мирной службы, чтобы осознать как он ненавидит армию. Он вдруг понял, что всю сознательную жизнь армия мешала ему во все глаза смотреть на море, самую дорогую вещь, которую он имел. Когда капитан третьего ранга осознал эту грустную мысль, то не колеблясь послал к чертям службу в армии, и ушел в вольнонаемные моряки на рыболовную шаланду – общаться с селедками для него было значительно проще и интереснее. Но скоро началась война и Еремей снова был вынужден смотреть на море армейскими глазами. Его снова призвали служить в Балтийский флот и снова вокруг рвались снаряды, а он смотрел сквозь. На сей раз судьба, о которой он не знал ничего, привела его на танкер. Старпом танкера «Советский полярник» Еремей Кузнецов сидел на корме и курил трубку, до краев набитую крепким матросским табаком. Густые и вязкие кольца дыма, едва они успевали оторваться от трубки, уносило сильным боковым ветром в океан и рассеивало за секунду.

Все вокруг дышало суровым покоем. И вдруг из низких облаков с диким воем на голову старпому стали падать самолеты. На крыльях пикирующих истребителей с черными крестами вспыхивали огоньки – вода вокруг танкера вспенилась от тысяч извергаемых пуль. Матросы бросились к зениткам, установленным на корме и носу танкера, превращенного в боевой корабль. «Советский полярник» яростно огрызался огнем на вьющиеся над ним словно коршуны, немецкие самолеты. Бой разгорался с каждой минутой. Англичане и американцы изо всех сил сдерживали натиск с воздуха, но особой меткостью пока не отличились – старпом видел как загорелись и упали в море только два «Юнкерса», а сколько их еще кружило в небе над конвоем. Линкоры британцев старались во всю, однако силы были не равны. Скоро вокруг развиднелось и стали хорошо различимы немецкие корабли, охватившие полукольцом конвой. Кораблей нацистов было почти вдвое больше, чем кораблей охранения. Особенно среди них выделялся громадный линкор, никогда прежде старпом его не видел и не знал, что бывают на свете такие большие корабли. Еремей Кузнецов даже на секунду залюбовался этой завораживающей громадой. Почему-то корабли нацистов пока не участвовали в открытом бою, а находились поблизости, словно выжидая удобный момент. За них делали черное дело авиация и подлодки. Когда пулеметной очередью прошило капитана, старпом Кузнецов принял командование полуживым танкером на себя. Из команды осталось не более десяти человек. Шестеро матросов управлялось с двумя зенитками, а остальные были ранены, но, сидя на палубе, продолжали палить из автоматов по пикирующим самолетам. Взрыв раздался, когда Кузнецов пробирался на нос, чтобы посмотреть что стало с зениткой, неожиданно замолчавшей после очередного налета «Юнкерса». Сквозь дым он успел рассмотреть распростертые на палубе тела мертвых матросов. Танкер тряхнуло так, что Еремей упал, как подкошенный. Его глаза оказались совсем рядом с остекленевшими глазами одного из мертвых матросов, в которых, казалось, не было никакой смерти – он улыбался чему-то неизвестному. Еремей закрыл ему ладонью глаза и попытался встать. Когда он поднимался, палуба вдруг стала уходить из-под ног. Корма танкера задралась высоко вверх. «Советский полярник» нырнул носом в стальную воду и стал быстро погружаться. Еремей упал вниз, совсем как в детстве с моста, но когда волны сомкнулись над его головой, его уже некому было спасти. На этот раз его судьба совершилась.