Крутая волна - Виктор Устьянцев

— Как же это, а?

— Ничего, посуда — это к счастью! — сказала Наташа, собрала осколки, расставила на столе чашки и блюдца и спросила: — Где у вас кухня?

Александр Владимирович было засопротивлял — ся:

— Что вы, я сам!

Наташа отстранила его:

— Вы этого не умеете.

— Пожалуй, да, — согласился профессор.

За чаем профессор заговорил о делах клиники, он слишом старательно пытался привлечь внимание именно к этой теме, Наташа поддерживала его, но Татьяна Ивановна вдруг осадила их:

— Не для того же ты привел ее сюда. — И опять стала расспрашивать Наташу, теперь уже обстоятельно и спокойно. Она быстро овладевала собой, Наташа даже позавидовала этой ее способности.

Когда Наташа уходила, Татьяна Ивановна снова расплакалась и попросила:

— Вы заходите к нам, пожалуйста. Саша, обещай, что ты ее еще приведешь к нам.

— Хорошо, я приду, может быть, от Ирины какое известие будет.

Она и в самом деле заходила к ним почти каждую неделю, но от Ирины ничего не было, а Наташа так надеялась через нее узнать что‑нибудь о Гордее. Она знала, что его корабль ушел в Гельсингфорс, писала туда, но ответа не получила, а потом все ее письма вернулись с пометкой: «Адресат выбыл». Когда и куда выбыл, не было указано, и Наташа совсем отчаялась найти Гордея.

Когда отец уехал в Ревель, у нее стали свободными все вечера, она не знала, куда их девать, и торчала в клинике до поздней ночи. Однажды Александр Владимирович предложил:

— А почему бы вам не пойти учиться?

— Мне не на что будет жить. И потом, мне нравится в клинике.

— Вот и хорошо, будете работать и учиться. В медицинском училище открылось вечернее отделение, я могу дать рекомендательное письмо.

Его письмо помогло Наташе поступить в медицинское училище.

Теперь она была занята почти все вечера, приходила домой поздно, когда хозяйка уже спала, впрочем, сейчас это не имело значения, комнату официально закрепили за Наташей, и плату за нее надо было вносить в коммунальный отдел. С хозяйкой у нее сохранились добрые, сердечные отношения, — старушка жалела Наташу как сироту, в меру своих сил заботилась о ней, Наташа в свою очередь отвечала ей искренней привязанностью и выполняла по дому самую тяжелую работу — мыла полы и стирала.

Однажды она, как обычно, возвращалась где- то возле полуночи и очень удивилась, увидев в окне своей комнаты свет. «Неужели папа вер нулся?» — подумала она и стремительно взбежала по лестнице на третий этаж. Хозяйка встретила ее в прихожей, встревоженно сообщила:

— Там какой‑то моряк, я не хотела пускать, но он велел показать вашу комнату и сказал, что будет ждать вас хоть целый год.

Наташа приоткрыла дверь своей комнаты и увидела Гордея. Он сидел за столом в неудобной позе, прислонив голову к подоконнику, и спал.

— Т — с-с, — повернулась она к хозяйке. — Не станем его будить.

Она не хотела его будить сразу, чтобы получше рассмотреть, и долго сидела на кровати, неотрывно глядя на него. Он сильно возмужал, черты лица обозначились резче, над переносьем появилась упрямая складка, придававшая лицу суровое выражение, и только губы оставались по- детски припухлыми, чему‑то улыбались во сне.

Наташа увидела на столе свои письма, они были вскрыты, наверное, нехорошо, что он прочитал их. «Впрочем, это же ему письма, поэтому он имел право их вскрыть и прочитать», — оправдала его Наташа.

«Должно быть, он очень устал, если заснул в такой неудобной позе. Пусть немного поспит», — решила она, стараясь дышать тише, чтобы не потревожить его. Потом подумала, что, может быть, ему надо возвращаться на корабль и они не успеют поговорить, встала, осторожно погладила его по лицу. Он не проснулся, лишь вздохнул и так забавно и сладко причмокнул, что Наташа не удержалась, рассмеялась. Он тотчас открыл глаза, посмотрел на нее как‑то странно, взгляд его был еще бессмысленным, подернутым голубоватой дымкой сна, потом дымка растаяла, появилось удивление, а затем синим пламенем вспыхнула радость.

Наташа осторожно прикоснулась к этому пламени губами, оно оказалась чуть — чуть солоноватым, это очень удивило ее, но она догадалась, что это ее слезы, испугалась, что они погасят пламя, отстранилась, еще раз поглядела ему в глаза и, убедившись, что пламя не погасло, выдохнула:

— Милый!

Гордей встал, прижал ее к груди и долго держал так, а она ощущала щекой его дыхание и слышала, как гулко бьется его сердце. Потом оттуда, из глубины его груди, донеслись до нее слова:

— А я только что видел тебя во сне, открыл глаза, а ты тут… Знаешь, я давно хотел увидеть тебя во сне, но ты ни разу не пришла, а теперь вот сразу и во сне, и наяву. — И уже громко и упрямо заявил: — Теперь я тебя никуда от себя не отпущу!

— А я и не уйду никуда, — тихо сказала она и радостно засмеялась.

Глава девятая

Летом 1921 года Гордей закончил курсы и получил назначение младшим штурманом на линейный корабль «Марат» — бывший «Петропавловск», тот самый, на котором пришел из Гельсингфорса три года назад. Линкор и сейчас стоял в Кронштадте, и это особенно обрадовало Гордея: можно будет хоть изредка наведываться домой, пока Наташа закончит учебу, а там, глядишь, и она переберется в Кронштадт.

Рейсовые пароходы из Петрограда в Кронштадт ходили два раза в день — утром и вечером.

Удобнее было отправиться утренним пароходом, но он уходил рано, Гордей не успевал на него, потому что от Охты до пристани Васильевского острова добираться трамваями не менее двух часов, да еще с тремя пересадками. С утра и Наташе надо было идти на занятия, а ей очень хотелось проводить его.

Сборы были недолгими. Две смены белья, выданная накануне выпуска форма первого срока, полотенце и кусок хозяйственного мыла не заняли и половины старенького фанерного чемодана, который одолжила хозяйка квартиры. Сверху Гордей положил учебники по навигации, мореходной астрономии, лоцию Балтийского моря и закрыл чемодан на большой ржавый висячий замок, чуть поменьше амбарного, — тоже подарок хозяйки. Потом проводил Наташу до трамвая, условившись встретиться с ней вечером на пристани.

Возвращаясь домой, увидел у подъезда легковой автомобиль и с удивлением подумал: «К кому бы это?» Наверное, многие здесь никогда не видели автомобиля, поэтому не только ребятишки, сбежавшиеся со всей округи, а и взрослые с любопытством осматривали и ощупывали его. Шофер в черной кожаной куртке и кожаной же фуражке с большими пилотскими очками над козырьком безуспешно пытался отогнать публику, увещевая:

— Граждане, не повредите чего, машина дорогая, к тому же иностранная, запасных деталей нет.

Заметив Гордея, он шагнул ему навстречу, козырнул и осведомился:

— Товарищ Шумов?

— Он самый.

— Меня прислал за вами товарищ Ребров. Он ждет вас в Смольном. Прошу садиться.

Усаживаясь в автомобиль, Гордей увидел, с какой завистью смотрят на него мальчишки, и предложил шоферу:

— Может, прокатим до угла?

Тот озабоченно покачал головой, с сомнением попинал шины на колесах и разрешил:

— Ладно, не больше пятерых.

Мальчишки мигом облепили автомобиль, набралось их десятка полтора, пришлось высаживать тех, кто повзрослее. Оставили с десяток совсем маленьких, среди них оказалась одна девочка, Гордей взял ее на колени. Ребятишки притихли, оробели, у иных были совсем испуганные лица; взрослые, стоявшие чуть поодаль тоже забеспокоились.

— Васька, куда, окаянный, забрался? Ишь барин нашелся, голопузый! — кричала женщина в застиранной до неопределенного цвета кофте. — Погоди, я те уши‑то надеру!

А Васька, вихрастый парнишка лет восьмидевяти с густо обрызганным веснушками лицом и острыми хитрющими глазами, уже вполне освоился с положением и старательно мял обеими руками резиновую грушу клаксона, выдавливая из нее душераздирающие звуки.

— Эй ты, конопатый, высажу, — добродушно предупредил его шофер, и Васька отпустил грушу, не зная, однако, куда пристроить свои неугомонные руки, пока не нашел им другое применение— дернул за косичку сидевшую на коленях у Гордея девочку. Та запищала, Гордей слегка шлепнул Ваську по затылку, и тот наконец притих.

Шофер между тем долго крутил заводную рукоять, мотор лишь всхлипывал, что‑то у него внутри сипело и чавкало, но он не заводился. Наконец мотор выстрелил облако дыма и заработал. Ребятня завизжала от восторга, когда автомобиль тронулся, а толпа взрослых так и бежала за ним до самого угла.

У Реброва шло какое‑то совещание, Гордею пришлось ждать около часа, пока оно закончилось.

Кабинет у Михайлы был мрачноватый, но просторный, обставлен старинной дорогой мебелью: массивный стол, покрытый зеленым сукном, срезными ободьями поверху и гнутыми ножками, два книжных шкафа красного дерева с бронзовой окантовкой, диван с резной же спинкой — все одной мастн, даже спинкн стульев выделаны тонкой деревянной вязью, видать, ладил все это великий мастер. «Ишь по — буржуйски обставился», — неодобрительно подумал Гордей, пожимая руку Михайле, вышедшему навстречу.