Урусут - Дмитрий Рыков

– А что там? – с любопытством спросил сосед.

– Русский музей.

Старичок нахмурился, достал журнал «Техника – молодежи» и принялся медленно перелистывать страницы, слюнявя пальцы. Группка этой самой молодежи, длинноволосой, в куртках цвета «хаки», через два «купе», принялась бренчать на гитаре, старшая вагона начала ее гнать в тамбур, громко заплакал младенец, мужики-соседи со звуком, напоминающим откупоривание шампанского, сняли пробку с бутылки портвейна «Агдам» и разлили его в складывающиеся походные пластмассовые стаканы, женский визгливый голос принялся требовать чаю, две бабы за спиной, на таких же боковых местах, застучали вареными яйцами о свой столик, а через минуты три – уже и захрустели солеными огурцами.

Зачем днем выспался? Ничего, медитация и правильный ритм дыхания помогут и сейчас заснуть.

После того, как проводница прошлась вдоль вагона, собрала билеты и разрешила забирать сырое вонючее белье, он обратился к соседу.

– Дедушка! Вы не против, если я лягу спать?

– Конечно! – засуетился старичок. – Ну только ты ж, того, крепкий, юный – ничего, если поменяемся? Ты – наверху, я – внизу?

У Олега существовала теория о том, что не всякая старость бывает заслуженная – вот если нанимался этот любитель технических новинок во время войны полицаем – что тогда? Или заведовал складом с тушенкой на Урале, пока Александр Андреевич с девятью товарищами одной винтовкой два «тигра» останавливал? Или в белом теплом полушубке и меховых унтах «зону» охранял с дохнущими от недоедания и непосильной работы врагами народа?

– Естественно, поменяемся! – Белолобов быстро развернул матрас, постелил белье и запрыгнул наверх.

– Ну ты прямо как настоящий солдат! – восхитился старичок. – Быстро, умело, раз-два – и готово!

– А что, дедушка, служили? – свесившись с края полки, ядовито спросил Олег.

– А как же! – и сосед сделал по лицу движение, как будто расправлял усы. Видно, давно сбрил, а привычка осталась. – Сто пятнадцатый зенитный артиллерийский полк, вторая зенитная батарея! Всю блокаду в Сестрорецке провоевали, фрицев к Ленинграду не пускали! Когда наш расчет первый самолет сбил, «Хейнкель-111» – я был совсем зеленым, рядовым, но сделал двадцать восемь заряжаний в минуту! А у нас на следующий день как раз смотр проходил, и сам комполка Привалов Владимир Георгиевич – он потом, в шестидесятых, всей ПВО командовал! – вызвал нас по очереди из строя, и перед всеми благодарность объявил! Во как! Я вышел, как положено, и со всеми гаркнул «Служу Советскому Союзу!» Только от волнения петуха пустил… И смех, и грех. А артист Юрий Никулин – мой однополчанин, вот он, правда, из шестой батареи. И горел я, и тонул – да чего только не помнится! Зато вам теперь хорошо – ни войны, ни голода! В счастливое время коммунизм строим!

– Блин… – вполголоса застонал Белый Лоб, откинулся на подушку и закрыл лицо руками. Стыдно-то как… Ох, надо быть внимательнее, нельзя ему в людях ошибаться, никак нельзя. Один он не справится, все равно придется кому-то довериться, и если его подведут, то… То не будет пещеры на Эльбрусе. А он должен туда попасть. И как можно скорее.

Под мерный стук колес он долго ворочался, правильное дыхание не помогало, медитация не получалась, когда уже полвагона сморило, сходил для разнообразия в туалет, вернулся, скрестил руки на груди, принялся считать по-японски до ста, потом – обратно, так и заснул.

Часть 9

Май 1982-го года

Ленинград

I

Проснулся Олег от того, что его настойчиво трясли за голень.

– Эй, солдат! – услышал он. – Просыпайся, уж Колпино близко! И чаю выпить не успеешь!

Разоспался. Появляется дурная привычка. И весь разбитый, ни свежести, ни бодрости. Ерунда какая-то. Схватил полотенце, спрыгнул вниз, натянул брюки, сунул ноги в кеды, смяв задники, побежал к туалету. Очередь. Ну это мы обойдем – соседний вагон купейный, так ведь? Прошел туда – так и есть, одинокий мужик. Без полотенца. Бриться и чистить зубы – не собирается. Отольет, и все. Замечательно. Прождав его немного, совершил свой туалет, вода из крана текла холодная, как на заказ, пришел в себя – отлично! Выйдя, уткнулся в тяжеловесную проводницу.

– Ты из какого вагона?! – рявкнула тетка.

– Из служебного! – рявкнул он в ответ.

Бабища задумалась, «служебный» – оно и звучит важно, только где ж это такой в составе?

Прошмыгнул мимо, пошел на свое место.

Дед нарезал сало, очистил неизбежные яйца, разложил хлеб – чай в металлических подстаканниках уже остывал.

– Давай, солдат, – показал на столик старичок, – присоединяйся. С праздничком!

– Каким? – удивился Белый Лоб.

– Как – каким? – в свою очередь, изумился сосед. – Не проснулся, что ли? Первое мая!

– Не проснулся, – кивнул ученик шестого «А». – С праздничком.

– Ну вот, это дело. Давай сальцо, рубай – его мой кум в деревне Башкино, в Наро-Фоминском районе, сам делает. У-у-у! Во рту тает.

– Нет, спасибо.

– Стесняешься? Понимаю. Свои эти, как их, бутерброды, доставай.

– Нет у меня бутербродов.

– О, как? Что ж мамаша не собрала? Или в спешке? Не дело! Надо позавтракать. Без завтрака – ни сил, ни настроения! Рубай!

– Как вас зовут?

– Меня? – обрадовался вопросу старичок. – Егор Ефремович! А тебя?

– Олег. Гастрит у меня, Егор Ефремович. Нельзя жирное. И яйца нельзя. А чай я просто не хочу.

– Эх, – крякнул дед. – Гастрит – дело дрянь. А что можно-то?

– Кефир.

– Э-э… Да ты барчук. Где ж тебе кефир здесь взять? Надо было с собой. Придумал тоже – кефир! Пей чай, не кочевряжься.

Олег перед сном переложил деньги в брюки, которые, естественно, во сне помял. Сейчас расправил их, похлопал по коленкам – чай так чай! Уважим дедушку.

– Через пять минут закрываю туалеты! Уже скоро город! Кому в туалеты – идите в туалеты! – шествовала по проходу проводница, держа в руке огромный ключ от заветной комнатки.

– Эх, плохо, что мамаша не дала тебе с собой ну, чего там можно при гастритах! – сокрушался сосед.

– Да не беспокойтесь вы за меня, Егор Ефремович! Мне пешком – пять минут от вокзала, на улицу Восстания! А там и напоят, и накормят!

«Надеюсь», – добавил он про себя.

– А-а! – подскочил сосед. – Тогда – дело. И точно – к чему дорожный перекус, когда тебя там, наверное, и борщ, и пироги ждут! А мне – так еще и в Кронштадт! Тогда ясно! – и он даже рассмеялся, тут же засунул в рот два куска свиного жира и стал яростно жевать. Закончив, подмигнул Олегу и добавил: – Улица Восстания – место знатное! Я, между нами говоря, когда с пересадками раньше ездил, часто там пережидал.

– Почему? – поддержал беседу Белолобов.

– А-а! – глаза у старичка заблестели. – Щас-то я это дело, – и он щелкнул себя пальцем по шее, – не употребляю, а раньше охоч был – не то слово. Там есть рюмочная, аккурат в двадцать четвертом доме, в подвале. Ну, появилось два-три свободных часа, куда идти – на экскурсию? Я же не москвич, правильно? Ну, мы в рюмочную, заодно и поесть-то надо? А она уже в семь утра открывается. Зашел, полста грамм принял, согрелся, ходишь, куришь, время летит – красота! А потом на дорожку еще полста, рыбкой закусил – и езжай, куда хошь!

Важная информация. Белый Лоб заинтересовался.

– И сейчас работает?

– А что ей сделается? – дед перешел к яйцам. – Там и Людка, наверное, до сих пор наливает, ой, задорная девка! Жалко, у нее большая такая бородавка у глаза – а так все прочее… Ну, как положено. Но не по Сеньке шапка – у нее матрос имелся, ух и шайба, я тебе скажу! Во! – показал он куда-то в потолок. – Как два меня! Шкаф! Серега, туда его! Однажды пришел пьяный, начал ревновать, так всех на улицу вышвырнул! Зимой! И никто не пикнул! Не, – помотал головой сосед, – матросы – ребята лютые. С ними связываться… – тут Егор Ефремович отхлебнул чаю и весь погрузился в воспоминания.

– Мы во сколько прибываем?

– В семь тридцать девять! – зачем-то поднял вверх указательный палец старикан.

Так. Дойти можно быстро, ну, к восьми он будет точно. Ушла – не ушла Марина на первомайскую демонстрацию? Во сколько детей в школах собирают? К половине девятого? Или к девяти? Или к девяти нужно уже в строю стоять где-нибудь у той же Дворцовой? А если нынешняя Марина Горячева – именно Горячева 82-го года, а не 2012-го? А та, будущая Марина, перенеслась не одновременно с ним, а в какое-то другое время? Или в другое место? Или вообще не перенеслась? И тут в восемь утра звонок в дверь – я Олежек из Москвы, где Марина? Выходит Марина, и орет: мальчик, ты кто? А бабушка бежит вызывать милицию. А милиция депортирует в Москву, и протрезвевший папа, вновь ощутив величие и значимость, сдает в психушку для поправления здоровья. Нет-нет-нет, совсем не тот вариант, нет! Будем действовать осторожней.

Допив чай, полностью оделся, собрал постель, отнес проводнице, вернулся, сел, между собой и стеночкой поставил портфель, незаметно сунул в него обратно валюту. Сейчас бы подтянуться раз несколько, растяжечку… Ну, да. Смотрел в окно на скромный северный пейзаж – почему постеснялся свитерок прихватить? Эх – не пришлось бы ему по улицам шляться не день, не два, и не три. Правильно дед сказал – барчук!