Том 4 Начало конца комедии - Виктор Конецкий

МЭРИ. Я счастлива встретить здесь много-много не только мертвых родственных душ. Опять неправильно выразилась? Волнуюсь…

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Ничего-ничего! Души, правда, не бывают мертвыми или живыми. Тут Гоголь дал маху. Или есть душа или ее нету — третьего не дано.

ЧЕТАЕВ (вручает Мэри хризантемы). Я ваш кузен… Володя.

МЭРИ (кладет цветы к портрету Надежды Константиновны). А я буду вам Маша.

ИРАИДА РОДИОНОВНА (просыпается). Цалуй ее, молодец! Бравый моряк мальчишески конфузится и бездарно теряет фактор вне запности.

ИРАИДА РОДИОНОВНА. Цалуй моряка, Маша! Вишь, сам он боисся! Только глаз на него не ложи: служилый, не свободной братии, хотя бывалец, ан под присягой живет. Цалуй, цалуй! Мэри троекратно целует морячка.

ЧЕТАЕВ (ошеломленный, закрыв глаза). Не сводите меня с ума!

Розалинда, отыскивая подходящую точку для съемки, присаживается на короб Ираиды Родионовны и сплющивает его. Отчаянно орет Мурзик.

РОЗАЛИНДА. О! Кэт?! Вери-вери гуд!

ИРАИДА РОДИОНОВНА. Он у меня смирнай, кастрированный, а кушанием запахло, мы и проснулись. Мурзик мясо не потребляет — сырой рыбки ему подай… Розалинда возбужденно говорит по-английски.

БАШКИРОВ (переводит синхронно, покатываясь со смеху). Мадам, или миссис, очень счастлива тем, что здесь есть кот, она хочет сфотографировать советского кота, это будет первый коммунистический кот в ее ателье… Ну, короче говоря, этот большевистский кот будет отличной рекламой. Все все поняли? Коллега, тащите большевистского кота на свет божий!

ИРАИДА РОДИОНОВНА. Не дам! Одноглазый Мурзик-то! Выйдет плохо. А бабушку твою, Марья, голубка залетная, мы с Надеждой Константиновной в сорок третьем хоронили. Степаниду-то Петровну казенный дом помиловал, снарядом ее шандарахнуло в родимом — на Невском проспекте. Сама-то она еще б сто лет прожила — здоровая была вовсе женщина. (Засыпает.)

МАНЯ (Павлу). И я до глубокой старости доживу. Из меня, между прочим, мировая бабка получится. Дядя Даня, можно на балкон дверь открыть? Наводнение там, интересно.

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Сквозняк…

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Открывай кто что хочет! Павел открывает балконную дверь. Парусами вздуваются шторы.

Шум Невы и ветра.

МЭРИ. Какой простор!.. Вспомнила: «Наводненье туда, играя, занесло домишко ветхий… Был он пуст… У порога нашли безумца моего…» Волны какие! (Четаеву). Что вы так на меня странно смотрите? Общаясь с родной кровинкой, православный христианин должен быть чист, кроток и взор умильный иметь! (Прыскает.) Один из наших предков архимандритом был.

ЧЕТАЕВ. Я коммунист и безбожник. А как подумаешь, обернуться если, без трепа, ерничества, — туда, назад, в обратную перспективу, в века, в тысячелетия, — предок за предком, цугом — к первому костру, который молния с небес зажгла, а? Жуткое дело, сколько там родных покойников… Да, странный нынче вечерок, и…

ФАДДЕЙ ФАДДЕЕВИЧ. И некоторым образом, пользительный. Однако и выпить давно пора.

ПАВЕЛ. Еще одно такое несознательное высказывание, и я отволоку тебя обратно в отделение. А ты мое слово знаешь! Расходился тут!

ФАДДЕЙ ФАДДЕЕВИЧ (поджимает хвост). Да, сержант, слово твое крепкое… как твой лоб! Только ты со мной не так уж легко справишься! Дон Кихот щуплее меня был, а львов убил кучу!

АРКАДИЙ. Я помогу. Я всегда за милицию и закон — горой! И против Дон Кихотов, хотя они виноваты только в том, что не гении, а пьяницы.

МАНЯ. И я за мильтонов! Начальники их подстригаться заставляют — панки всякие лохматые надоели. Паш, а шею ты моешь? Папка — никогда!

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Прошу наливать самим себе и самим за собой ухаживать!

ИРАИДА РОДИОНОВНА. Вино и старухе ноги подымает да глаза протирает.

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Леди энд джентльмены! Какой же первый тост? Право дело, растерялся! Пауза.

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. С годами вспоминаю маму и папу все чаще, они приходят в часы моих поражений и побед, и я все чаще вижу их во сне. Выпьем память мамы и рядового ополченца Васи Зайцева. Он в атаку роту поднял и в братской могиле под Тихвином лежит. Нет, не мне мать судить!

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Ты прав, Вася! Он был и будет мне добрым, честным и смелым отцом. Встанем. Мэри переводит Розалинде слова Данилы Васильевича.

РОЗАЛИНДА. О'кей! (Ведет панораму кинокамерой.) Все встают. Гаснет электричество. Комната в дрожащем отсвете улич ных фонарей.

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. При иностранцах пробки перегорели! Этого не хватало! А ведь запасных нет!

ФАДДЕЙ ФАДДЕЕВИЧ. Н-да, некоторым образом, бой негров ночью получается…

ПАВЕЛ (с балкона). Это не пробки. Соседние дома тоже обесточены. Наверное, из-за наводнения. Ослепительная — ярче тысячи солнц — вспышка — это Розалинда блиц нажала в своей электронике. Что высветит вспышка в этом темном царстве — пусть режиссер голову поломает. Может, Манька Пашку соблазняет, может, одноглазая морда Мурзика из сплющенного короба выглядывает…

ДАНИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ. Галя… Галина Викторовна, пожалуйста, зажгите свечи. Они на пианино, знаете?

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. Конечно, знаю!

АРКАДИЙ. Прямо Тайная вечеря. Кто же кого предаст нынче?

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА. У кого спички есть? За Невой возникает зарево.

БЕРТА АБРАМОВНА. Похоже на пожар.

ЧЕТАЕВ. Судя по дыму — нефть горит. Первый раз вижу пожар в Ленинграде.

ФАДДЕЙ ФАДДЕЕВИЧ. Попадет пожарным начальничкам: далеко огонь запустили, а нищему пожар не страшен. Пушечный выстрел.

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Стреляют? От окон все отсели?

БЕРТА АБРАМОВНА. Это с Петропавловки пушка, сигнальная. Галина Викторовна зажигает свечи на пианино.

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Помню, когда где-то здесь крейсер «Киров» первый залп дал, все стекла вылетели…

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Вот как все таинственно сразу стало… Хотите спою вам при свечах что-нибудь старинное? Все хлопают.

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ (садится к пианино). Из девичьего альбома нашей матушки. Красный бархатный альбом у нее был, автора не знаю, сентиментальщина начала века — какой-нибудь Апухтин или Надсон… Ну как?.. Петь?.. Ладно, попробую… (Поет.) Но что в них есть, людских страданьях? Зачем расстаться с ними жаль? Зачем у нас в воспоминаньях Живет прошедшая печаль? Когда пройдут уже невзгоды И прояснится жизни путь, Зачем тогда былые годы Нам вновь захочется вернуть?

ВАРВАРА ИВАНОВНА. Вот какой праздник нынче вдруг выпал. Спасибо, Васенька, спасибо, Данечка! И нашим иностранцам спасибо…

ФАДДЕЙ ФАДДЕЕВИЧ. Ну и впрямь благодать! (Сморкается.)

ВАРВАРА ИВАНОВНА. А пожар как, Берта? Разгорается?

ЧЕТАЕВ. Нет, Варвара Ивановна, уже слабеет, только дым и видно на фоне низких туч. Они над городом подсвечены — вот на них дым и видно.

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ. Любой пожар мне Бадаевские склады напоминает. Мы с Данькой тогда на крыше торчали…

ФАДДЕЙ ФАДДЕЕВИЧ. Единственную награду мне родина вручила: за тушение пожаров. Так и тот значок по пьянке потерял. Смешно, а переживаю.

ПАВЕЛ. Будешь сегодня себя вести хорошо, — может, он и найдется.

МАНЯ. Папа, спой еще, мою любимую, которую мама… Василий Васильевич горестно вздыхает по ушедшей к летчику-испытателю супруге и берет несколько минорных аккордов. Казенным, беспрерывным звоном звонит телефон. Данила Васильевич идет к телефону.

ЧЕТАЕВ. Айн момент! Это меня. (Берет трубку.) Капитан второго ранга Четаев. Есть. Ясно. Понял. Выхожу. Скажите шоферу — дом с львиными мордами у подъезда. (Опускает трубку.) Ну, как говорили когда-то британские морячки: «Кливер поднят!» (Последние слова произносит по-английски.)

МЭРИ. Шип за все уплатил, закончил дела с берегом и поднял кливер?

ЧЕТАЕВ. Так точно, Машенька! И откуда знаешь? Бригантина снимается с якоря свободной от долгов. (Подходит к Розалинде.) Оревуар, мадам!

РОЗАЛИНДА (перестает жевать резинку и выплевывает жвачку на пол). До свиданья, товарищ!

ЧЕТАЕВ (всему собранию). Я холост, денег много. Буду рад оказать любому из вас услугу, коли прижмет кого. Координаты будут… у… Василия Васильевича! (Подает ему визитную карточку.)

ФАДДЕЙ ФАДДЕЕВИЧ. Где нет ограды, там расхитится имение; а у кого нет жены, тот будет вздыхать, скитаясь; слышал такое, морской волк?

ЧЕТАЕВ. Нет, не слышал. До встречи, дорогие соплеменники!

ФАДДЕЙ ФАДДЕЕВИЧ (в тоне декламации). Он будет ждать новой встречи с нами, как, некоторым образом, золотушные дети ждут свидания с бормашиной.

МЭРИ. Володя! Не уходи! Я падаю в уморок!

ЧЕТАЕВ. Когда моряки уходят в океан, их положено провожать, а не падать в обморок.

МЭРИ. Я провожу вас до машины? Можно, кэптейн, о'кей?