Цианид - Кристина Старк

осень. Промозглые туманные утра и ранние вечера, запах дыма из каминных труб и низкое небо. Затяжные дожди, окна в бриллиантах мелких капель, красные ягоды и желтые листья. А еще увядшие розы и ветер, поющий в каминной трубе.

И разливающаяся в воздухе тоска по чему-то, чего ты никогда не знала и никогда не имела.

Наверное, осень – это перманентное состояние моей души. Время остановиться, оглянуться, сжечь мосты, построить новые. Отпустить то, что тревожит. Исцелить то, что болит. Забыть все, что должно быть забыто. Ну или хотя бы попытаться.

Я снова на вечеринке – на этот раз празднуем Хэллоуин в гостях у Эми. Дом весь в бумажных скелетах, пластиковых черепах и войлочных воронах. Я весь день вырезала Джокера из тыквы и пекла ореховое печенье вместе с Долорес, дочерью Эми. Вечером приехали Магда и Девлин на машине, украшенной акриловой паутиной. Осталось раздать конфеты соседским детям, разлить по кружкам глинтвейн и включить ужастик, который будет больше смахивать на комедию. После всего, что я пережила, кино больше не в силах меня испугать.

Я не фанат Хэллоуина: не люблю видеть кровь или синяки, даже нарисованные. Радуюсь, когда время близится к глубокой ночи, и поток ряженых детишек резко иссякает. Последние посетители приходят ровно в девять. Дверной звонок хохочет ведьмовским смехом. Я вытираю руки о передник, распахиваю дверь и несколько долгих секунд не могу прийти в себя от изумления.

– Ванесса, открой! – командует Эми из кухни. – Там не дети, а доставка! Я заказала еду.

Я и сама уже вижу, что это не дети.

Сердце бьется как сумасшедшее. Перед глазами будто взорвался воздушный шар с конфетти: все мелькает, кружится и блестит. Руки дрожат так сильно, что я прячу их в задние карманы брюк.

Митчелл стоит у нижней ступеньки крыльца: в одной руке бумажный пакет, в другой – черный глянцевый шлем – очевидно, пересел с велосипеда на мотоцикл. Капли дождя блестят на кожаной куртке. Волосы стали чуть длиннее, только виски, как обычно, выбриты под ноль. Я разглядываю его, жадно поедаю глазами. Меня словно парализовало, я не могу сделать ни шагу, стою как статуя на пороге и не шевелюсь. Внутри – боль страшной силы и такая же эйфория.

Митчелл разводит руки в стороны, раскрывая объятия, и я срываюсь с места. Сбегаю по ступенькам и оказываюсь в его руках. Он обнимает меня, прижимает к груди. Золотая пыль плывет перед глазами, как перед обмороком. Я обвиваю руками его шею, он пахнет дождем и одеколоном, аромат которого я мгновенно узнаю: я столько раз засыпала, дыша им. Ощущение узнавания и близости такое сильное, что я чувствую себя пьяной. Пьяной, обкуренной, наевшейся экстази.

– Несса? Это правда ты? – говорит он, взяв мое лицо в ладони. – Как ты?

– Хорошо. Вроде бы. А ты? – спрашиваю я.

– В полном шоке. Не ожидал увидеть тебя здесь.

– Я тоже, – говорю я, вцепившись в его плечи. – Но сейчас шок пройдет и, клянусь, я врежу тебе за то, что ты сделал.

– Что я сделал? – вскидывает бровь он и закусывает губу, пряча улыбку.

– Пожертвовал обучением ради меня. Выложил все, что у тебя было, за самого титулованного психолога, у которой запись на три года вперед и которая написала книгу о посттравматическом синдроме! Ты в своем уме? Ты хоть понимаешь, что ты натворил?

– Я в своем уме, – улыбается Митчелл, поглаживая мою щеку. – И я ничего не потерял. Серьезно. Год – это ничто. Смотри, уже октябрь, до нового года рукой подать, а там всего ничего и снова вступительные экзамены.

– А вдруг тебе не повезет с ними во второй раз?

– Это не вопрос везения, – отвечает Митчелл, по-ребячески задорно. – Это вопрос моей гениальной памяти, а ее мне, надеюсь, не отшибет до следующих экзаменов.

– Уж я надеюсь, что не отшибет!

– Лучше скажи, как терапия? Тебе легче?

– Легче! – рявкаю я, тыча пальцем ему в грудь. – Но не меняй тему! Если вдруг снова захочешь распродать ради меня последнее, то поинтересуйся моим мнением! Мне приятна твоя забота, но не ценой твоего будущего, ясно?!

– Тебе нужна была помощь, и срочно. Все остальное могло подождать. А теперь я хочу, чтобы ты прекратила переживать обо мне, прямо сейчас, а не то я приму жесткие меры, – говорит он с улыбкой.

– Жесткие меры? Это какие же?

– Не знаю, увезу тебя в кофейню и буду поить кофе, пока не лопнешь.

– Запредельная жестокость.

– Вот именно. Или в парк аттракционов, где посажу на «вертолетики». Будет страшно, очень, но ты не сможешь убежать, пока вертолетик не остановится.

– Боюсь, твой злодейский план не сработает. Ты же знаешь, что это мой любимый аттракцион?

– Знаю, – сознается Митчелл.

– Мучитель из тебя не очень. Просто беда.

– Вот черт. Надеюсь, с этим можно как-то жить.

Я снова смеюсь, и он тоже. Боже, как же хорошо с ним рядом. Как спокойно и легко. Все в нем обволакивает меня, как шелковый кокон, как сахарная вата, как теплый плед. И мысль, что я сглупила, когда отказалась от него, вдруг пронзает меня как копье. Он смог бы исцелить меня, если бы я дала ему достаточно времени. Конечно, он смог бы…

Есть люди, за которых нужно держаться. Они являются к нам в самое мрачное время жизни, и там, где они идут, расступается тьма, разбегаются монстры и всходят цветы сквозь толщу пепла и битого стекла. Эти люди не будут безупречны, всесильны и порой сами будут нуждаться в заботе, но в их отношении к тебе, нежности и доброте можно найти исцеление даже от смертельного яда.

Я убираю руки с его плеч, утираю лоб. Я не хочу прощаться, но не держать же его здесь до утра, вцепившись в его куртку. Смотрю Митчеллу в глаза, переминаюсь с ноги на ногу, как потерявшийся ребенок, и не знаю, как отпустить его, не потеряв лицо и не разревевшись у него на глазах.

Митчелл протягивает мне пакет с едой, который я машинально беру. Он не торопится прощаться. Его глаза блуждают по моему лицу, будто стараются запомнить перед очередной долгой разлукой. Я тоже не знаю, когда мы увидимся снова и увидимся ли вообще, и эта неопределенность внезапно пугает меня до дрожи. Как приставленный к боку нож.

Выдыхаю. Заставляю себя улыбнуться, хотя все плывет от непролитых слез. Пора прощаться. Я убью Эми за такие шутки, вот что. Могла бы предупредить! К таким встречам нужно морально готовиться за полгода! А потом наверно пойду поплачу в туалете, подальше от чужих глаз, как делаю это каждый день последние полгода.

– Как я и думал, там жуть, что творилось, – вдруг говорит Митчелл. – Прости, что не меня было так долго. Но теперь я тут и готов услышать ответ на