Обыкновенные монстры - Дж. М. Миро

class="p1">– Если это просто воспоминания, значит, они не смогут причинить нам вреда, – сказал Чарли.

– Духи очень опасны, – резко ответил Бергаст. – Собираясь вместе, они принимают форму тумана. Лучше держаться от него подальше. Их тянет к движению, теплу, быстроте – ко всему, что хоть ненадолго напоминает им о жизни. Ими овладевает непреодолимая жажда, всепоглощающая потребность. Они высосут из вас жизнь. Не подпускайте их к себе, держитесь подальше. К тому же в том мире есть не только духи умерших. Помните, они оба – наш мир и тот, другой, – доктор поднял глаза и со странной тоской взглянул на орсин, – это дома с сотнями дверей. Там все преходяще.

Он шагнул назад и задул фонарь, так что пещера залилась голубым светом. Глаза его утонули в тени.

– Я не знаю, как долго вы сможете там оставаться. В том мире время течет по-другому. С артефактом это было максимум несколько часов нашего времени. Но для вас… день? Два?

Казалось, в темноте доктор увеличился.

– И еще. Обращайте внимание на свои руки, пальцы. Если туман повлияет на вас, они начнут дрожать, обесцвечиваться. В таком случае вы должны немедленно пуститься в обратный путь.

– А если мы пойдем дальше?

– Вы заблудитесь.

Похожая на кожу поверхность резервуара гудела и светилась жутковатым электрическим голубым светом. Точно так же, как и руки Марлоу, который, по-прежнему ничего не говоря, взял у Чарли нож, подошел к краю ступеней и воткнул его в смолу. Из пореза засочилось что-то темное. Мальчик вырезал на поверхности длинный крест. Теперь уже все его тело сияло, просвечиваясь насквозь.

– Да, это хорошо, – пробормотал доктор Бергаст.

Мальчик не обратил на него внимания. Закончив, он бросил нож на пол, ухватился за корни, как за веревку, и зашагал по ступенькам вниз, прямо в сияющий разрез; сначала потемнели его брюки, затем рубашка, и вскоре мальчик уже погрузился по плечи, а потом, бросив быстрый взгляд на Чарли, шагнул еще ниже; вода сомкнулась над его головой – и он пропал из виду.

– О боже… – удивленно выпалил Чарли, уж слишком быстро его друг погрузился в орсин.

Подбежав к краю резервуара и всмотревшись в его темную поверхность, сквозь которую изнутри пробивался странный голубой цвет, он ничего не увидел. Марлоу исчез.

– Поспеши, Чарльз, иначе ты его потеряешь, – раздался из темноты голос доктора Бергаста. – И не забудь нож. Он вам понадобится, чтобы прорубить себе путь назад.

Чарли колебался, но удерживал его не страх. Шагнув вниз, он вздрогнул. Вода – если это была вода – обдала его лодыжки холодом. Казалось, она притягивает его к себе. Кожистые края разреза прогнулись под его весом. Он отвернул лицо и глубоко вздохнул. Голубое сияние мешало ему разглядеть Бергаста.

– Держись, Мар, – сказал Чарли. – Я иду.

Одежда раздулась вокруг него, когда он ступил в эту странную воду, которая не была водой. Через некоторое время мальчик уже не чувствовал ни ступней, ни коленей, а ступени опускались все ниже и ниже, и вскоре он перестал ощущать все свои части тела.

Чарли глубоко вздохнул. Лицо его скрылось под водой.

Мальчика окутала тьма.

Злодеяния Джейкоба Марбера. 1874

29. Мужчина, ребенок, монстр

Над головой простиралось серое сумеречное небо.

Джейкоб Марбер без рубашки и жилета стоял посреди медленно текущей реки где-то в Шотландии, разглядывая слабые серебристые отблески на воде и размышляя о том, что он уже не принадлежит к миру живых. Его окружала странная дымка – дар другра. Исходящая от его кожи, она словно стала частью его самого, но в то же время казалась чужой и напоминала дыхание мертвеца.

Он так долго, месяц за месяцем, блуждал по ту сторону орсина, что теперь мир людей казался ему чужим. Маленьким, слишком ограниченным. Он уже не был невинен, но еще не совершил худшего из того, на что теперь был способен. Вода была невероятно холодной, ноги и бедра будто покалывали иголки. Джейкоб вздрогнул. «Это их мир», – подумал он. И отвернулся.

Он нашел своего брата. Нашел в том, другом мире. Как и обещал другр. И теперь время уже не отмотать назад, воспоминания не забыть, придется жить с тем, что он увидел. Встреча ничего не решила и ничего не исправила. Бертольт трижды, три ночи подряд, приходил к нему по краю тьмы, призванный скорбью Джейкоба, – как рябь воздуха, как возникшая сама собой печаль. Брат выглядел все тем же мальчиком: он перестал расти, застыв в том самом возрасте, в котором умер, – с бледными нежными щеками, с потерявшими цвет русыми волосами. Увидев лицо, которое он так любил и которое не надеялся увидеть снова, Джейкоб разрыдался. Он просил, он умолял, рассказывал об их детстве в Вене, о монахинях в приюте, о фабрике, о днях, проведенных на улице. На третью ночь он тихим голосом рассказал брату о его собственной смерти, и Бертольт, казалось, на мгновение узнал его. Но понимание исчезло так же быстро, как и появилось, и брат продолжил просто стоять, глотая воздух и вытаращив пустые глаза.

Тогда другр сказал ему: «Он забыл тебя, уже слишком поздно. Теперь его не спасти».

Джейкоб дышал медленно, вспоминая. Отсюда, с реки, в сумерках виднелись дорога и мост. Он осмотрелся, так как ожидал погони, но ничего не увидел. Среди деревьев еще не нашли карету, мертвых лошадей и мертвого кучера. Его никто не преследовал.

Джейкоб вышел из реки; холодные мокрые брюки прилипли к ногам. На ветке куста висело его пальто. Он поднял лицо, услышав в голове знакомый голос: «Уже почти пора, Джейкоб. Ты готов?»

На илистом берегу сидел другр – звероподобный, дикий, не в том виде, в котором он впервые предстал перед ним. Теперь это была не бледная красивая женщина, а громадная лохматая клыкастая тварь. Она завороженно смотрела в воду на собственное отражение, а позади нее в низких зарослях стояли, притаившись, двое детей, которых она просила доставить к ней. Джейкоб ощущал ее нетерпение.

– Неужели нет другого способа? – тихо спросил он.

Она не ответила.

Детям было на вид лет тринадцать-четырнадцать – мальчик и девочка, возможно брат и сестра. Он перехватил их по пути в Карндейл. Конечно же, это были таланты, которых отправили на север из лондонского дома миссис Харрогейт, как раньше делал и он сам. Например, когда нашел ту японскую девочку с талантом пыли, Комако, и еще одну проказницу-невидимку. Вспомнив о них, он почувствовал слабый укол сожаления, грусти. Но потом это чувство прошло. Он специально решил не узнавать имена этих детей, не стал их расспрашивать. Он не хотел ничего выяснять о них. Он понимал, что должен испытывать отвращение, зная о том, что другр собирается с ними сделать. Но ничего не чувствовал. Дети казались ему будто бесплотными, нематериальными, словно через них, как свет, проходило время, будто они могли раствориться в любой момент. Действительно, он слишком долго пробыл в том, другом мире.

Теперь его сильнее тянуло к женщине-другру. Она стала частью его, как и он – ее. По крайней мере, так он это воспринимал. Он чувствовал все ее желания, ее страхи как свои собственные или почти так – будто они были темной стороной его стремлений. Например, он ощущал голод, который она испытывала, глядя на этих двух ребят, чувствуя их таланты. В этом мире она была слаба. Пока что слаба. Она поглотит этих двух детей. Опустошит их. А потом сделает то, к чему так стремится: ослабит защиту глифика в Карндейле, чтобы Джейкоб мог похитить мальчика.

– Ты уверен, что сможешь проникнуть внутрь?

– Я все устроил, – ответил он.

– Этот ребенок – всё, Джейкоб. Ты должен доставить его ко мне. И не должен меня подвести.

Джейкоб встретился с другром взглядом и кивнул.

Его, сияющего мальчика без имени. Ребенка, которого Генри Бергаст украл и теперь держит под замком в Карндейле, чтобы использовать, как Джейкоб опасался, в своих зловещих целях. Он не знал всего, на что способен этот мальчик, но ему было известно достаточно, чтобы он мог понять ужас его предстоящей жизни; и хотя Джейкоб не чувствовал ничего человеческого, в том числе и жалости, но он сопереживал этому малышу. Он держал его в руках, гладил по нежной щечке, ощущал свое с ним родство и даже некое подобие любви и думал: «Ты похож на меня. Мы одинаковы». И он пообещал мальчику, что тот не будет страдать в детстве, как страдал он сам.

Другр же ни о чем этом не догадывался. И потому Джейкоб боялся, что существо узнает о его намерениях, о его предательстве, боялся, что у него