Сегодня - позавчера. Трилогия - Храмов В.

  Неважно уже с интересом следила за моими манипуляциями.

  - Он?

  - Он, с...

  - Ну-ну, некрасиво так на уважаемого человека, примерного семьянина.

  - Да он!...

  - Читай сама. Вишь, как красиво расписано. Ладно. Пора мне. Иди в дом, простынешь ещё.

  Я ждал его. У его машины. Японец С класса. Ничё, так. А стоянка эта, кстати, не оборудована видеонаблюдением. Но, я всё равно, шлем не стал снимать. А рядом с его машиной так удачно стоял УАЗик.

  Я ему проколол все 4 колеса, сигнализация не сработала. Пришлось монтировкой высадить лобовое стекло. Вот тогда она и взвыла. Я отошёл за УАЗ.

  Летит, летит, причитает. Встретил его подсечкой, свалил и стал бить. Больно, методично. По мягким тканям, по суставам, по почкам-печенкам, не трогая лицо.

  - За что? - разобрал я среди его криков.

  Я наклонился к нему и прямо сквозь затемнённое стекло шлема спросил:

  - Приятно?

  - Нет, не надо!

  - А женщин бить и насиловать приятно?

  - Нет, вы ошиблись, я никого не насиловал.

  Я отходил его ногами.

  - Вспомнил?

  - Она сама! - завизжал он, - сама! Ей так нравиться!

  Тут я засомневался - а мы вообще об одной и той же думаем?

  - Кому нравиться? Как её имя?

  Он назвал. Нет, та самая. Теперь я бил этого борова с максимальной жестокостью, на которую был способен. Пока не вырубил. Потом сел на скутер и уехал. Скутер бросил, джинсовку и джинсы снял и положил в пакет, пошёл в шортах и майке к своему скутеру. Пакет выбросил в мусорный бак через пару кварталов.

  И уехал на речку искупаться и успокоиться - после драки у меня всегда руки трясутся.

  Пока обсыхал на берегу, думал - вот надо оно мне было? Ещё и прихватят за нанесение вреда здоровью. Но, уж больно он меня взбесил. Такой весь правильный, хороший, а бабу регулярно насилует. Ладно бы просто склонил к сожительству, но ему же надо, чтобы она сопротивлялась. Ему так больше нравиться? Крутым себя ощущает? А с другой стороны, он что-то там блеял, что она сама. Может и правда. Их, баб-то, не поймёшь. Они - всякими бывают. А, пох, уже свершилось.

  Поехал на "работу". Жара спала, можно и по заборам с камерами полазить.

  Когда я пришёл к ним в следующий раз, они опять смотрели на меня глазами испуганных коров.

  - В командировку ездил, - сообщил я им, ставя на стол пакет с продуктами, - как вы тут?

  Они переглянулись. За ужином раздавили бутылочку коньяку, малой тоже налили. Выпив, Хозяйка осмелела, задала прямой вопрос - я ли отправил в больницу её обидчика? Я, улыбнувшись, ответил, что не понимаю о чём речь. Мать очень строго зыркнула на дочь, та юркнула в норку и больше не показалась.

  По утрам она уходила, меня не будила. Так должно было быть и в этот раз. Но, сквозь сон, я почувствовал нежные руки на своём теле, губы. Не просыпаясь, сгрёб женское тело под себя. Однако, даже сквозь сонливость, "наткнувшись" на "преграду", я почувствовал, что тела этого маловато. Должно быть мягче, мясистее. Отпрянул, открыл глаза.

  - Давай же, что тебе стоит?! - взвизгнула Неважно.

  Я сел на краю дивана, спиной к ней, накрыл её одеялом с головой. Она ревела, причитала. Потом кричала на меня, затем опять плакала, причитая, что она не красивая настолько, что даже я побрезговал. А подруги её и так считают её бракованной.

  Я повернулся, сдёрнул одеяло. В этот раз она прикрылась, закрыв девичьи груди ладошками.

  - Девственность - сокровище. Его беречь надо. И подарить её тому, кто достоин, кто оценит. Тому самому, единственному и неповторимому.

  - Нет таких.

  - Есть. Они есть. И твой где-то ходит, ждёт. И если ты пойдёшь на поводу своих падших подруг, то когда он встретит тебя - он пройдёт мимо. Зачем ему падшая?

  - Это сказки для маленьких девочек. Жизнь - дерьмо.

  - Дерьмовые люди, чтобы не чувствовать своей вони, стараются вымазать в дерьме всё, что ещё не вымазано. Когда все воняют - никто не воняет.

  - Всё ты врёшь! Ты просто побрезговал. Неужели тебе не хочется целки?

  - Нет, не побрезговал. Без одежды ты симпатичнее. Но, не для меня. А целка... Уже было. Я тебе не сказку рассказал, а реальную историю. Мою и моей жены.

  - А что ж ты тогда тут делаешь? - ехидно спросила она.

  - Мою жену убили. Я - мщу. Больше ни о чём не спрашивай.

  - Убили? Прости, я не знала.

  - Не надо, ты не знала.

  - А моя мать?

  - Тебе честно или соврать? Правда - она ранит.

  - Значит, с матерью - это на время?

  - Да.

  - А она - всерьёз.

  - Мне жаль.

  Я встал, не одеваясь, сходил на кухню, поставил на огонь чайник. Когда я вернулся, она лежала на боку, свернувшись калачиком, смотрела в спинку дивана. Услышав мои шаги, она посмотрела на меня, вернее, на мою готовность к "бою".

  - Ты хочешь меня, - констатировала она, - Значит, я не страшная?

  - Ты симпатична.

  - Меж нами что-то могло бы быть?

  - Могло, но не будет.

  - А если я не буду целкой?

  - Не будет. Тебе ещё жизнь строить, а я - уже пропащий. Не стоит.

  - А я - хочу.

  - Перехочешь.

  Чайник закипел, засвистел.

  - Кофе будешь? - спросил я, натягивая штаны.

  - Буду.

  Она пришла на кухню в чём мать родила. Вот ведь оторва! Измором меня решила взять?

  - Решила, не мытьём, так катаньем? - спросил я её.

  Она улыбнулась:

  - А вдруг?

  - Если ты продолжишь в подобном ключе - ты меня больше не увидишь.

  Она уставилась на меня. О чём она там думала, я не знаю, но спросила:

  - Мне одеться?

  - Сиди уж. Мне приятно, в конце концов. Но, о "нас" - даже не думай. Пей, остынет.

  Молча пили кофе.

  - Гош, я, правда, не страшная?

  - Правда.

  - А почему...? - она замолчала, слова застряли в её горле, а слёзы выступили из глаз.

  - Вопрос поставлен не так, потому и не можешь найти ответа. Вопрос - кто? И зачем им это нужно.

  Она задумалась.

  - Может, тебя гнобят не потому, что ты хуже, а потому что они - полный отстой? - убеждал я, - а если они отстой, стоит ли плакать? Тебе не всё равно, что о тебе подумает свинья? Или ты думала, что став шалавой, избежишь унижений? Нет, всё только усилиться. Они не будут с тобой дружить. На дружбу способны только люди, способные осознать правду. А бляди - они никогда правды не видят, никогда её не признают. Они живут в иллюзиях. И вне лжи - не могут. Жизнь вне лжи их разрушает.

  - Я ничего не поняла.

  - Представь подругу, что больше всего тебя гнобит. Вот если все кругом начнут к ней относиться так, как оно должно. У неё много парней?

  - Да.

  - Она - блядь. И, представь - все начнут ей это в глаза говорить. Она будет убеждать - она со всеми и с каждым только по любви. А все смеяться - это же смешно. По любви? К чему? К палкам? Если она окажется в подобной среде - где она всего лишь то, что она есть - половая тряпка - то она умрёт.

  - Мне кажется, ты не прав.

  Я пожал плечами.

  - Девочка, тебе сколько лет? А мне? Я чуток больше тебя видел, чуток лучше разбираюсь в жизни и людях. Потому в моей жизни была настоящая любовь. Чего и тебе желаю.

  - А какая она, настоящая?

  - Это не объяснить. Это надо осознать, почувствовать. Любые слова, что я скажу - ничего тебе не скажут. Это - то же, что слепому с рождения описать радугу.

  - Как я узнаю, что это она?

  - Не переживай, поймёшь.

  - А если я полюбила, а он - нет?

  - Тут или ты ошиблась, или время не пришло.

  - В чём ошиблась?

  - Что любишь.

  - Я не ошиблась. Я люблю тебя.

  Она смотрела мне прямо в глаза, упрямо и, по-детски - непосредственно. М-да, убойное сочетание - голая девочка признаётся в любви. Мне.

  - Нет. Ты не любишь меня. Это не любовь. Любопытство, желание - плотское, уважение, может быть. Даже отцовские чувства вот так выразились, но не любовь.

  - Не решай за меня! Я люблю тебя, я хочу, чтобы ты стал первым! - она вскочила, встала передо мной, вся такая голая, тонкая, юная, страстная. Глаза горят, губы пылают, соски окаменели бордовым, трогательный девичий пупок, пушок на лобке, юношеская припухлость в бёдрах. Вся такая нежная, упругая, сладкая. А, проклятие! У меня аж скулы свело судорогой. Ага, скулы, хе-хе.

  Я встал, взял её за подбородок, долго смотрел в её пылающие глаза, поцеловал в губы. По-взрослому, по-настоящему. Со стоном оторвался, метеором собрал свои вещи и сбежал.

  Опять "котлета".

  (1941г.)

  А потом всё изменил голос:

  - Старшина Кузьмин?

  Я не ответил. Я перестал разговаривать, потому что моими собеседниками могли быть только особисты, а они меня даже пытать пытались, суки!

  - Я привёз вам привет от Тимофея Парфирыча.

  Я чуть не закричал от радости. Наконец-то! Дошли! Но тут же, подленький мой здравый смысл (или паранойя) осадил меня же.

  - И?